В институте были очень строгие правила. И великолепные условия: прекрасные кровати, белоснежное постельное белье, ночные рубашки, по два полотенца на каждую воспитанницу. Два раза в неделю все меняли: фартуки, рубашки, банты и манжеты. Все это должно было быть идеально белым и накрахмаленным. Фартуки завязывались на спине красивыми бантами. Волосы должны были зачесываться назад, никаких проборов, в косы вплетались черные ленты в два пальца шириной.
Утром мы просыпались по звонку. Встав, тут же красиво застилали свою постель. После этого немедленно отправлялись умываться. Утренний туалет начинался с того, что мы, обнаженные по пояс, обливались холодной водой, а затем мыли лицо теплой водой. За всем этим следила классная дама.
Затем, уже одетые, мы становились в пары по росту и отправлялись в большой зал для утренней молитвы. Каждый день в нашем расписании было по шесть уроков. Большая перемена продолжалась сорок минут, и в течение этого перерыва мы успевали погулять в большом саду, поиграть в теннис или в другую игру.
Нас обучали французскому языку, и с классной дамой мы должны были общаться только на этом языке.
Для уроков пения и танцев мы переодевались в специальные костюмы. В каждой комнате на первом этаже стоял рояль, и каждый день у нас был урок музыки. В институте преподавали лучшие педагоги.
Перед сном мы опять умывались сначала холодной, а затем теплой водой. Затем ложились в постель и должны были тут же заснуть. Разговаривать строго запрещалось. За этим следила классная дама, которая гасила свет и прохаживалась по спальне, пока мы все не засыпали.
Классные дамы жили тут же, в здании института, у них были двухкомнатные апартаменты.
В субботу и воскресенье нас водили в церковь. Священник был русский, и служба в церкви велась на русском языке. В хоре пели учащиеся нашего института.
В одно утро в училище была суматоха – должен был прийти Николай Второй. На нас надели новую форму с белыми фартуками и белыми манжетами. Наша форма была темно-сиреневая, фиолетовая, длинный белый фартук подходил к ней.
К приходу императора нас в два ряда построили на лестнице. Пришел Николай Второй. На нем была серая чоха с красивым кинжалом на поясе.
Мы встретили его низким реверансом, а потом как лебеди последовали за ним в большой зал. Там хор спел: «Боже, царя храни». Ученик Мищенко – его дядя был известным генералом – подошел к императору и сказал ему слово. Потом второй ученик – Цицишвили – тоже сказал слово. Хор опять спел. А затем император захотел посмотреть училище, которое находилось напротив нас – Святой Нины.
Когда он спускался по лестнице, Нино Чикваидзе, ученица старшего класса, и я последовали за ним. Когда вышли на улицу, на удивление оказались очень близко к царю. Так, что могли дотронуться до его папахи. Мы дотронулись и на память выдернули оттуда мех.
Царь засмеялся и неожиданно снял свою папаху и подал нам. Мы немного смутились, но потом еще больше меха достали из папахи императора.
Я и Нино долго хранили шерсть, выдернутую из шапки царя. Никто нам не верил, и нам приходилось приводить в свидетели друг друга.
Визит Николая Второго праздновали шикарным завтраком и обедом. Нам всем подарили по огромной коробке конфет из кондитерской Лотта, которая в Тифлисе считалась самой лучшей. Потом четыре дня был выходной».
* * * * *Когда мама впервые попала в имение своей мачехи, то с балкона дома увидела много строений. Мама спросила, что это за деревня. Ей ответили, что это не деревня, а поселение, где живут Масхарашвили.
Мама начала хохотать – что это за фамилия Масхарашвили? В переводе на русский это означает «шут гороховый». Но бабушка на нее рассердилась: «Ради бога, прекрати! Это очень почтенные люди. Чтобы они это не услышали, ты это больше не повторяй».
И вот однажды зимой мама оказалась в грузинском клубе – это было место, где собиралось все высшее общество. В тот же вечер там был и папа, который только-только приехал из Лондона.
Папа увидел Бабо и спросил одну нашу родственницу, с которой мама вошла: «Кто это такая?» Та объяснила, что это – дочь князя Коки Дадиани и Мери Церетели. А папа, поскольку они были соседями, уже знал эту семью.
Вот так состоялась первая встреча моих родителей. Хотя мама, как оказалось, на папу внимания тогда не обратила.
Спустя время папа устроил банкет. К нему в гости приехали иностранцы. Он тогда жил в гостинице, своей квартиры у него еще не было, и ему понадобилась крюшонница.
И он, оказывается, занял ее у бабушки Мери, эту крюшонницу.
Через какое-то время бабушка встречает его на улице и говорит: «А крюшонницу-то вы не вернули». Папа удивился: «Как это не вернул?!» Пришел в своей номер и отправил к Дадиани лакея, чтобы тот во всем разобрался.
Ни Коки, ни Мери дома не было, и к лакею вышла мама. Она и сказала, что крюшонницу на самом деле вернули, и попросила поблагодарить хозяина.
Когда этот лакей вернулся в гостиницу, то, оказывается, сказал папе: «Барин, я видел ангела. И прошу – женитесь на ней».
Вскоре родители познакомились, папа стал часто навещать дом мамы. Бабушке, Тамаре Шарвашидзе, приносить цветы, бонбоньерки. Начал ухаживать, одним словом. Всем он очень нравился. Но когда мама спрашивала: «Кто тот молодой человек?», ей, оказывается, не говорили фамилию отца. Помнили, как она рассмеялась, услышав ее в свое время.
В конце концов между ними завязались отношения. И однажды, когда все вместе сидели за столом (дедушка и папа дружили), то Кокуца Чолохошвили, национальный герой Грузии, поднялся и сказал тост: «Бабошка, за твоего штатского».
А надо заметить, что папа был единственным, кто ходил в гражданском костюме, все остальные – в форме.
Ну и все дело пошло к свадьбе. Она состоялась 7 января 1921 года. Очень пышная свадьба была.
Весь город о ней говорил. Все с ума сходили – как князь Дадиани отдал жену Масхарашвили?
* * * * *ИЗ ДНЕВНИКА БАБО ДАДИАНИ:«Мы тогда жили на улице Ртищева, сейчас это улица Джапаридзе[61]. Весь верхний этаж принадлежал нам. Свадебное платье для меня сшила французская портниха мадемуазель Фанни. Оно было из настоящих брюссельских кружев, их мы купили в семье Александра Чавчавадзе, отца Нино Чавчавадзе – Грибоедовой. Это была ручная работа.
Прическу мне делал Михаил Лоива из салона Грегуара. Фату держали двое моих братьев – Георгий и Симон. Белые атласные туфельки надел мне на ноги мой старший брат Михаил, который тогда был юнкером. Оказывается, по старинному обычаю, именно старший брат должен надевать на ногу невесты свадебные туфли.
Моими шаферами были Мери Шарвашидзе – Эристави и генерал Володя Цулукидзе. Затем все отправились в собор Сиони.
Собор был полон народу. Перед входом стояли двенадцать юношей в чохах, и у каждого в руке было по голубой розе. Специально для свадьбы цветы покрасил Михаил Мамулашвили[62].
С нами были Мераб Вачнадзе[63], Мераб Джорджадзе, Леван Геловани, Дима Шарвашидзе, Алик Орбелиани, Тамаз Орбелиани, Папуна Церетели…
Дамы: Нино Элиашвили, Римма Эристави, Нино Квиташвили, Инука Меликишвили, Тико Чавчавадзе, Нино Грузинская. Маруся и Душка Орбелиани и другие наши близкие.
После венчания снова приехали на квартиру моих родителей. Там все было величественно украшено: на лестнице нас встретили юноши с поднятыми и перекрещенными саблями, мы на счастье разбили тарелку. В четырех больших комнатах были накрыты столы, подали шампанское и специально заказанные сладости. Все было устроено с большим вкусом. Это все сделала тетя Женя Цулукидзе, жена моего шафера.
После этого мы отправились на квартиру моего мужа – в уголовой дом на улице Орбелиани. Там был накрыт стол на двести человек. Тамадой был Шалва Алекси – Месхишвили, первый министр юстиции независимой Грузии. Среди гостей были французы, англичане, итальянцы. Песни и танцы продолжались до утра.
Было много подарков. Акакий Хоштария, известный промышленник и меценат, подарил нам большой, покрывающий всю комнату персидский ковер. Я его запомнила на всю жизнь – в уголках ковра были вытканы золотые звезды. Потом я случайно видела этот ковер в одном большом государственном учреждении. Подарили много красивого хрусталя, вазы из саксонского фарфора, конфетницы, много серебра.
Для столовой – достаточно большой комнаты – выписали из Англии чудесную посуду. Когда моя повариха все это красиво расставила и пригласила меня взглянуть, мне не хотелось выходить из этой комнаты.
Вообще, все комнаты были очень красиво и с большим вкусом устроены.