Мне бы хотелось задержаться в Риме, но муж стремился вернуться домой. В конце ноября мы покинули итальянскую столицу и через Швейцарию и Францию отправились в Лондон. Здесь мы снова провели несколько дней с Чичериным.
Рождество мы встретили в Петербурге, а Новый год вновь отпраздновали в Рупе. Здесь мы оставались вплоть до открытия Думы.
На церемонию открытия я отправилась вместе с подругой. Мы сидели в галерее, когда, к нашему изумлению, в зале появился император, сопровождаемый своим братом. Высочайший визит был настолько неожидан, что мой муж даже отсутствовал в тот момент.
Это был последний раз, когда я пела национальный гимн «Боже, царя храни».
Через несколько дней император принял во дворце нескольких членов Думы, среди которых был и мой муж.
Описывая тот прием, муж рассказал мне, как тяжело и больно было ему видеть наследника, стоявшего, молча и застенчиво, рядом с отцом и державшего его за руку. Когда цесаревича потом спросили, как ему понравился прием, мальчик ответил: «Как можно получить удовольствие, когда твой отец держит тебя за руку и не позволяет вымолвить и слова!»
Глава 15
Накануне революции Керенский[48] выступил, как считалось, с хорошей речью в Думе. Правда, на меня она не произвела особого впечатления. Мне казалось, что я, скорее, слушаю потуги юного школьника, нежели выступление зрелого политика.
Выступление в тот раз не было закончено, так как заседание отложили, и мой муж сумел достать для меня пропуск на следующий день, чтобы я сумела наконец дослушать речь.
Но на другой день муж пришел домой и сказал, что речь не будет закончена уже никогда, так как Дума распущена. А еще через день стало известно, что солдаты нескольких полков бежали из своих казарм, захватив оружие, и теперь раздают его народу.
Члены Думы решили провести неофициальное собрание, на котором присутствовал и мой муж. Но едва они собрались, как стало известно о поездке Шульгина и Гучкова к императору с требованием отставки.
После этого мой муж отказался идти в Думу, так как не хотел нарушать клятву верности, данную императору. Его друг посмеялся над этим его решением. «Брось, – сказал он. – Это всего лишь твои феодальные предрассудки».
Череда беспорядков и путаницы тем временем лишь набирала оборот.
Великий князь Кирилл прибыл с полком моряков, и никто не знал, чью сторону они примут – монархистов или революционеров.
Тем не менее я еще могла свободно передвигаться по улицам. Как-то я проходила мимо военных складов и заметила, как толпа сбивала фигуру двуглавого орла, до этого венчающую входные двери. Я спросила окружавших меня людей, зачем они это делают. Но они оставались немы и продолжали действовать крайне сосредоточенно.
В первый день революции принцесса Ольденбургская прислала за мной машину, чтобы та доставила меня к ней на партию в карты. Вечером машина доставила меня обратно домой.
На следующий вечер я попросила принцессу одолжить машину, чтобы я могла поехать на Выборгскую сторону проведать подругу. Принцесса выполнила мою просьбу, и я смогла съездить туда и обратно без всяких происшествий.
На улице, казалось, не было ни души. Зато уже на следующий день доехать куда-либо было невозможно. И мне уже приходилось пешком навещать графиню Сольскую[49] и принцессу.
После этого я могла навещать своих друзей уже только пешком. Однажды, проходя по Сергеевской улице, я увидела в окне свою давнюю подругу княгиню Оболенскую. Княгиня одно время была фрейлиной императрицы Марии Федоровны и являлась ее близким другом. Она узнала меня и кивком головы пригласила войти.
Мы вдвоем стояли с ней у окна и вспоминали, как сорок лет назад точно так же стояли возле окна в Скерневицах и наблюдали за императрицей, которая собиралась отправиться на конную прогулку.
В другой раз вечером я шла по Сергеевской улице и обогнала группу мальчишек. Едва пройдя их, услышала за своей спиной: «Бей ее!» К счастью, на тот момент я просто не осознала, что означали их слова, и все прошло гладко. Если бы я обратила внимание на ту угрозу, то все могло закончиться весьма трагично.
Вообще мое спокойствие часто служило мне защитой. Так, в один из первых дней революции «революционный офицер» заявился в наш дом и сказал, что хочет видеть хозяев. Мы вышли к нему и узнали, что он собирается провести в помещении обыск, так как с крыши нашего дома якобы велась стрельба. Я спокойно ответила ему: «Пожалуйста, идите и смотрите». И инцидент закончился мирно.
В эти дни из Германии в опечатанном вагоне прибыл Ленин. И теперь каждый день мы слышали вопли толпы, скандирующей лозунги возле дома бывшей балетной танцовщицы и фаворитки императора[50], в котором временно остановился Ленин.
Как-то я отправилась в магазин, чтобы купить икры. Но она оказалась непомерно дорога. Я не смогла купить икру, в отличие от солдат, которые толпились в магазине и, казалось, имели предостаточно денег на любой деликатес.
Однажды я заметила толпе: «Вот бы посадить Ленина в опечатанный вагон и отправить обратно в Германию». В ответ я услышала искренний смех.
Часто возвращаясь после моих ежевечерних визитов к принцессе Ольденбургской и графине Сольской, мы с мужем слышали, как где-то в темноте то и дело раздавались выстрелы.
Во время непродолжительного пребывания Керенского на посту главы Временного правительства Сазонов[51] был назначен послом в Англию. Но когда он уже собрался ехать и прибыл на вокзал, то исчез при весьма загадочных обстоятельствах.
Его пост был передан моему мужу. Сэр Джордж Бюкенен[52] позвонил Александру и сказал, что его кандидатура одобрена королем Георгом и он будет считаться в Лондоне персоной грато.
Но в этот момент правительство Керенского неожиданно отказалось от участия в социалистической конференции в Стокгольме, в котором мой муж видел выход из сложившегося кризиса. И тогда Александр сам отказался от своего намерения ехать в Лондон. Это все произошло в мае 1917 года. События, которые последовали в течение следующих десяти месяцев, теперь являются фактом истории.
Бытовая жизнь усложнялась с каждым днем, продукты дорожали и становились дефицитом.
При этом всевозможные трагические события происходили с тем или иным человеком из нашего окружения. Так, генерал Стаклерберг был застрелен группой солдат возле своего дома на Миллионной улице. Он был убит безо всяких причин, просто кому-то показалось, что он стрелял из своего окна.
Родственники всюду искали его тело, но тщетно. Пока мой муж, обойдя все больницы и морги, не обнаружил тело генерала в покойницкой Обуховской больницы.
Друг генерала барон Николаи захоронил тело в своем имении Мон Репо в Финляндии.
Мы тоже уехали в Руп в январе 1918 года. Не найдя извозчика, который доставил бы нас на Финляндский вокзал, мы добирались до него пешком. Два дворника и мой племянник помогали нам нести багаж.
Глава 16
Учредительное собрание – какой это был памятный момент в истории России и каким фиаско он завершился!
Благодаря поддержке немцев из Херсонской губернии членом собрания был избран и мой муж. Но Учредительное собрание было открыто и тут же распущено большевиками.
Я тогда гостила у Ольденбургских в Финляндии, когда муж сообщил мне о судьбе собрания из Мон Репо в Финляндии, где он тогда находился.
В течение четырех месяцев, пока шла гражданская война, я жила у Ольденбургских. Между мною и мужем было всего четыре часа езды, но мы были отрезаны друг от друга. В тот момент два кузена мужа находились в Копенгагене (один был поверенным в делах России), и они смогли сообщить мне, что Александр в безопасности и здоров.
8 мая 1918 года я отправилась в Петербург. С Финляндского вокзала мне пришлось добираться до дома тем же способом, что и минувшим январем, – пешком.
Муж пришел встретить меня. Я заметила, что он был очень печален. Вечером дома Александр сообщил мне, что мой брат Георгий умер в Сухуми 18 февраля, в день, когда город бомбили большевики. Прошло три месяца со дня его смерти, и я ничего об этом не знала!
В нашем доме происходили неприятные изменения. Нам приходилось продавать ковры, чтобы сводить концы с концами. Еда была в большом дефиците.
Глава Нейтральной Шведской комиссии по обмену гражданскими узниками назначил моего мужа своим ассистентом. Благодаря этому он <Александр> смог помочь некоторым нашим друзьям выехать в Литву или Украину.
Петербург выглядел очень грязным и неуютным. Смольный институт (учебное заведение для дочерей дворянства), где теперь находилась резиденция большевиков, пребывал в ужасном состоянии, и мой муж чувствовал себя почти физически больным, когда ему по делам приходилось там бывать.
Как сотрудник комиссии по обмену гражданскими узниками, тем не менее он мог наслаждаться порцией собачьих галет и мясом с кашей – ужасной смесью, которую он находил превосходной.