Я дал слово довести вас до Панамы, слово это я сдержу — вот все, что я могу сказать вам в настоящую минуту, а если этого вам недостаточно, то ничего не может быть легче, как вернуться назад, тем более что я опасаюсь урагана. Вы можете пока скрываться в моей хижине, а при первом удобном случае я обязуюсь доставить вас обратно на ваш корабль в целости и сохранности.
С минуту авантюрист не знал, что ответить на эти гордые и решительные слова краснокожего, но он тотчас овладел собой.
— Ты меня не так понял, любезный друг, — сказал он шутливо, — я вовсе не сомневаюсь в твоей преданности — за нее мне поручился человек, которого я считаю братом, — но поскольку мы должны оставаться вместе довольно долго, то, говоря откровенно, я был бы не прочь узнать тебя поближе, в тебе кроется что-то таинственное, чего я не опасаюсь, правда, но что в высшей степени возбуждает мое любопытство.
— Однако, сеньор, мне кажется…
— И мне, черт возьми, кажется, — с живостью перебил путешественник, — что твои действия честны, обращение откровенно, но что это доказывает? Мыс товарищем затеяли игру, в которой наши головы могут начинить пулями! Испанцев ты должен знать не хуже нас, тебе известно, какую ожесточенную войну они ведут с нами, какую ненависть питают к нам, — впрочем, и мы не остаемся у них в долгу; они зовут нас грабителями, гоняются за нами, как за дикими зверями, и безжалостно убивают повсюду, где только встречают нас поодиночке.
— Да, да, — сказал проводник задумчиво, — они поступают с вами, как с краснокожими.
— Именно так, если не хуже. С их точки зрения краснокожие — их рабы, так сказать, их собственность, лишаться которой они не имеют никакой охоты. А мы — совсем иное дело, при малейшем подозрении о том, кто мы, нас безжалостно расстреляли бы после жесточайших пыток. Смерть меня не пугает, я часто глядел ей прямо в глаза. Но если я отважно подвергаюсь смертельной опасности во имя почестей, славы и богатства, это вовсе не значит, что я собираюсь попасться, как волк в западню, и лишиться жизни, как последний дурак, для вящего наслаждения надменных испанцев. В конце концов, я должен сознаться, что какая бы сумасбродная голова ни была у меня на плечах, я имею слабость дорожить ею, потому что другой уж, верно, не подыщу.
— Вы правы, сеньор, и слова ваши основательны — доверие требует доверия. Вы действительно находитесь в моих руках и, будь я изменником, могли бы считать себя погибшим, но все же предоставьте мне действовать по своему усмотрению. Ничьей воли насиловать не следует. Каждый должен поступать согласно своим наклонностям и своим интересам. Быть может, доверие, которого вы требуете от меня сегодня, завтра я окажу вам по собственному побуждению, это зависит от обстоятельств… Впрочем, предупреждаю, что скоро я попрошу вас об одной важной услуге, пусть это будет по пословице, что долг платежом красен.
— Согласен от всего сердца, но смотри в оба, приятель, клянусь честью Берегового брата, если бы даже ты как-нибудь оплошал по отношению ко мне, я не изменю своему слову.
— Решено, теперь разбудите вашего товарища, небо принимает вид, который меня тревожит, надо поторопиться.
— Чего же ты опасаешься?
— Урагана. Взгляните наверх и вокруг себя, и вы увидите, что необходимо скорее добраться до убежища.
Молодой человек поднял голову и вздрогнул от изумления.
Солнце мгновенно скрылось за громадными желтоватыми тучами, которые мчались по небу с головокружительной быстротой армии, обратившейся в бегство, а между тем в воздухе стояла мертвая тишина, жара становилась удушливой, дышала огнем, птицы тяжело перелетали с места на место, в испуге кружили в воздухе, испуская пронзительные и отрывистые крики, животные в страхе выбегали из леса и кустарника и со зловещим воем разбегались в разные стороны.