— Если бы, несмотря на свое желание, я был вынужден долго оставаться в отсутствии и… ведь неизвестно, что может случиться, не так ли?
— Так, но что же из этого?
— На случай, если бы вам понадобилась моя поддержка в чем бы то ни было, обращайтесь прямо в королевский дворец, назовите себя и спросите дона Фелипе.
— Кто этот дон Фелипе?
— Я, — улыбаясь, ответил незнакомец.
— Гм! Вы, должно быть, очень известны, если достаточно назвать вас по имени при большом дворе, который кишмя кишит звонкими титулами.
— Я действительно очень известен, — ответил незнакомец, слегка покраснев, — вы удостоверитесь в этом сами, если навестите меня. Сегодня же будет отдано приказание, чтобы вас тотчас провели ко мне, в какое бы время вам ни заблагорассудилось приехать. Вы не забудете?
— Как можно? Но маловероятно, чтобы я стал отыскивать вас при дворе; если вы желаете видеться со мной, вернее будет вам приехать сюда.
— И я, в свою очередь, запомню это. До свидания, любезный хозяин.
— До свидания, сеньор дон Фелипе; поручаю вам мою лошадь.
— Будьте спокойны, я поберегу ее.
Они еще раз махнули друг другу рукой на прощание, и дон Фелипе, так как это было имя незнакомца, ускакал прочь.
С минуту лесник следил за ним взглядом, после чего вернулся в долину. Стая куропаток поднялась перед ним, и он весело занялся охотой.
Прошло несколько дней. Ничто, по-видимому, не изменилось в мирной и тихой жизни обитателей лесного домика, однако теперь уже было не то, что прежде: донья Мария имела вид озабоченный, Христиана задумчивый, Лусия больше не смеялась, что же касается ньо Сантьяго, то он напрасно ломал себе голову, отыскивая причину всему этому, и страшно сердился, что не находит ее.
По прошествии десяти дней однажды за завтраком лесник вдруг спросил Педро, который стоял за его стулом:
— Давно ты имел известие о сыновьях?
— Довольно давно, сеньор.
— Где они?
— Старший, Мигель, пошел в моряки, как я вам докладывал, сеньор; он отправился из Байоны по морям-океанам.
— А другой?
— Перико?
— Ну да.
— Он на родине, как вам известно, сеньор, у наших родителей.
— Видно, не хочет быть моряком?
— О! Это истый горец! Я ждал от него письма и удивляюсь, что до сих пор не получил.
— Постой, завтра я поеду в Толедо и справлюсь; можешь быть спокоен.
— Благодарю, сеньор.
— Кстати, мне хочется узнать, что сталось с моей лошадью — кажется, этот дон Фелипе не церемонится со мной.
— Разве с друзьями церемонятся? — раздался тихий голос в дверях.
Все с изумлением обернулись. Женщины едва удержались, чтобы не вскрикнуть от испуга.
Дон Фелипе стоял на пороге, спокойный, улыбающийся, со шляпой в руке.
Он низко поклонился.
— Привет и доброго здоровья всем! — сказал он.
— Ей-Богу! Вы не могли явиться более кстати, дон Фелипе! — вскричал лесник. — Я как раз поминал вас.
— Слышал, — с улыбкой ответил тот.
— Мы только что сели за стол; милости просим позавтракать с нами. Педро, прибор.
— С удовольствием принимаю приглашение.
И гость сел между двумя девушками, которые, как бы по безмолвному соглашению, раздвинули свои стулья, чтобы дать ему место.
— Я привел назад вашу лошадь, любезный хозяин, — сказал дон Фелипе, как только сел, — не беспокойтесь о ней; я попросил бы моего друга Педро отвести ее на конюшню вместе с моей.
— А где же лошади, сеньор? — спросил ньо Сантьяго.
— Мой слуга держит их у калитки сада.
— Педро, — приказал лесник, — позаботься о слуге этого сеньора.
Педро поклонился и немедленно вышел.
Веселость и оживление, так давно исчезнувшие из дома, точно вернулись вместе с гостем.
Губы улыбались, глаза блистали, разговор был оживлен. Дон Фелипе очаровывал остроумием и веселостью.