Дементьев Андрей Дмитриевич - Утро начинается с любви стр 20.

Напоминавшие салют.

И небом, заревом залитым,

Глаза наполнились ее…

Смотрела Паня, как вдали там

Россия мстила за нее!

5

И вот я в этой светлой школе,

Что стала памятником ей.

Где Паня молча – в гневе, в боли —

Прощалась с Родиной своей.

К ее портрету встало знамя.

Она глядит из-за стекла

На класс, где Родине экзамен

Тогда на мужество сдала.

А за окном – рябин закаты,

Березы блещут серебром…

Сюда опять придут ребята,

Как раньше – вместе с сентябрем.

Они мечтают быть похожи

На Паню…

И за все дела,

Наверно, им всего дороже

Была б от Пани похвала…

И оттого, что Паня рядом,

Здесь лгать не сметь

И ныть не сметь!

Чтоб, повстречавшись с нею взглядом,

Не оробеть, не покраснеть.

Все, все полно воспоминаний

В той школе – имени ее:

Портрет, откуда смотрит Паня

На детство давнее свое.

Альбомы детские, в которых

Хранятся памятью о ней

Рисунки, старых писем ворох,

Стихи, подаренные ей.

И я смотрю в глаза живые,

Смотрю и впрямь не узнаю,

Как будто ты вошла впервые

Совсем другой в судьбу мою.

Счастливой, очень нужной людям…

Живой – в мальчишечьих глазах…

Такой, чьим сердцем друга судят.

Чьим гневом побеждают страх.

Такой, кого не пустят в святцы,

А сохранят среди людей.

Чьей жизнью матери гордятся

И учат мужеству детей.

Огонь

1

Человек познается исподволь,

Когда он с твоим сердцем рядом.

И вся жизнь его, словно исповедь,

Если жизнь он свою не прятал.

Знаешь в нем наизусть, как будто,

Все – от снов до мозолей рук.

Но бывает, в одну минуту

Человека познаешь вдруг…

…Трактор в поле.

Пыхтит, как может.

Ползает по́ полю «черный жук».

Засеваем мы поле рожью.

Нам остался последний круг.

Пашкин старенький тракторишка

Лезет себе напролом.

Весь из дыма он да из риска —

Самоходный лом.

Как-то Пашка просил начальство:

– Списать бы того конька… —

Только вот ведь несчастье —

Колеса целы пока.

И некто острил с ухмылкой:

«Бегать еще могет?

Давай со своей кобылкой

От ворот поворот…»

Трактор в поле… К концу работа.

Я смотрю – там неладно что-то…

И вдруг прямо в небо огонь и дым.

Мы с напарником к Пашке бежим.

У меня озноб по спине.

А Пашкин трактор в огне.

2

Я видел, как горят дома,

Как погибали целые деревни.

И корчились от пламени деревья.

Я видел все… И не сошел с ума.

Меня война жестокости учила.

Но то, что я увидел в этот миг,

Когда наш Пашка вспыхнул,

Как лучина…

То было жутко.

Выше сил моих…

Он так хотел любимца своего

Сберечь, спасти во что бы то ни стало.

А пламя по глазам его хлестало

И праздновало злое торжество.

Страшен огонь! Лучше не тронь…

Курткой его – не помогло.

И вдруг – о, чудо!

Земля!

Она отовсюду

На помощь шла.

Он сгреб ногтями ее в ладонь.

И дрогнуло пламя.

«Попробуй тронь…»

Но с горстью черной

Он сделал шаг…

И в злую морду

Землею – жах.

– Ага, не нравится!

Ага, притих…

Огню не справиться,

Коль двое их.

Но, вспыхнув вновь

Из последних сил,

Он Пашке искрою отомстил…

Пашка горит…

Он катается по полю,

Как будто катается по полю

Факел.

Холодея от Пашкиных воплей,

Мы бежим к нему так,

Словно следом – собаки.

Я вижу – огонь свои алые крылья

Над Пашкою распростер…

Мы с маху одеждой своей накрыли

Тот беснующийся костер.

3

Первой узнала мать…

Будто крик его из тумана

До нее долетел в тот миг.

И она услыхала: «Мама!»

Мать не может не услыхать.

Крик до сердца дошел и замер…

«Я с тобою, сынок, с тобой…»

Обжигает ей душу пламя.

И терзает Пашина боль.

Небо в звездах —

Слезами вышито.

Мать идет в темноту одна.

Люди, слышите?

Люди, слышите, как скорбит ее седина?

Мать бредет в ночи, как в тумане.

Кто поможет ей в горе том?

Кто?!

О, душ людских красота…

Как воспеть тебя в суматохе буден?

Если в дом к вам пришла беда,

Идите к людям, идите к людям…

Мать спешила,

О, как спешила!

Но уже от села до села

Той дорогой молва пошла…

Догоняет ее машина.

И шофер в картузе кургузом

Тормозит возле плеч:

– Садись! —

И несется так,

Словно в кузове

Он везет ее сыну жизнь…

Где-то грузы ждут

Ту машину.

Грузы могут и подождать,

Если торопится к сыну

Мать.

А километры, как годы ее

Безжалостны.

Чем ближе больница,

Тем горше ей…

«Если можно быстрей, пожалуйста…»

И страшно ехать к беде быстрей.

4

Плоть от плоти ее,

Кровь от крови.

Как ей больно болью сыновьей.

Тихо плачет мать в изголовье.

И не чует Пашка, не знает пока,

Что залатан он кожей матери.

Лишь врачи бы со смертью сладили….

А до свадьбы…

Благо она далека.

Но врачи говорят:

«Не хватает кожи…» —

И отводят глаза.

«Что ж вы сразу-то?

Ах ты, Боже…»

«Нет, у вас больше брать нельзя…»

Мать пришла на завод со сменой:

«Помогите, сынки, в беде…»

И уж «молнии» ищут смелых.

А в больнице – звонки, звонки…

«Мы с вагонного!» – лезут парни.

И увидев девчат, басят:

«Вы, девчонки, отсюда шпарьте.

Это дело мужское! Факт…

Ну, на кой ему кожа девичья?

Пусть уж лучше возьмут у нас…»

И глядят доктора доверчиво

На плечистый рабочий класс.

«Ой, сынки вы мои и доченьки!»

Мать глаза утирает вновь.

И встают на анализ в очередь

Вера.

Надежда.

Любовь…

Взяли кожу по группе крови

У девчонок и у парней.

«Нашу, стало быть, для здоровья…»

«Ну, а нашу, чтоб был добрей…»

Пашку снова кладут на стол…

Все решится сегодня вечером.

Смотрим мы на врачей доверчиво.

В коридоре сидим пустом.

Операция началась…

Умолкает рабочий класс.

Распахнуты окна.

Под окнами верба…

«Пустите, доктор… Я – Вера…»

И снова тихо…

Тихо. Тихо…

Тишина три часа подряд.

На подушке лежит гвоздика.

У дверей – материнский взгляд.

5

Пашка выжил…

Его спасла

Доброта

И людская нежность.

Доброта – она, как весна,

Как июньская неизбежность.

Оживают сердца в тепле.

И светлеют, как зори, души.

…Пашка молча прильнул к земле.

И, как музыку, землю слушал.

«Здравствуй, жизнь!

Как прекрасна ты!

Нам с тобой надо много сделать…

Не лишай своей доброты,

Если хочешь вселить в нас

Смелость…

Здравствуй, жизнь!

Здравствуй, счастье думать,

Право петь и вершить дела!

Я пою доброту и юность,

Что от смерти меня спасла…»

Баллада о воде

День в горах просыпался, светел.

Над дорогой нависли скалы.

Может быть, не одно столетье

Пешеходам грозя обвалом.

Я спустился с отвесной кручи,

Позабыв про свою усталость.

Шел со мною в Джриведж попутчик,

Потому мне легко шагалось.

Был не молод и очень прост он,

Бригадир полевой бригады.

Я, наверно, до ста вопросов

Бригадиру дорогой задал.

Так и шли не спеша…

Едва ли

Мы к Джриведжу б добрались скоро.

Перед целой горой развалин

Расступились внезапно горы.

Будто в мир заглянув вчерашний,

Мы смотрели на них с Вазгеном.

Прикрывая остатки башен,

Неприветливо встали стены.

«Есть в народе у нас сказанье.

Ты послушай, коль есть охота».

Я на миг затаил дыханье,

Я полез за своим блокнотом.

«Здесь стоял монастырь когда-то.

Обходили его невзгоды.

Богател, без того богатый,

От своих и чужих доходов.

С юга шла в монастырь дорога.

И с востока вела дорога.

Коль идти на восток,

Пожалуй,

Через час в Норакерте будешь.

И на юге село лежало,

Что Джриведжем назвали люди.

Приходили по тем дорогам

Из селений крестьяне часто.

Здесь молились, прося у Бога

Ниспослать им на землю счастье.

Жаловались на недороды,

Все свои поверяли страхи.

И просили у Бога воду.

Но забрали ее монахи.

Из земли бил родник холодный,

Бил родник за оградой старой.

Было Господу, знать, угодно,

Чтоб вода пропадала даром.

Уходила вода на север

И терялась в ущельях дальних.

А на юге черны посевы,

На востоке земля, как камни.

Но монахам и нет заботы.

Пусть уходит… Нам хватит вволю.

А крестьяне слезой да потом