Но искренность, с какой он это говорил, была сильней неправильно выбранных слов или неправильной интонации — его приняли единогласно…
Привезли в комендатуру именно его. На лице у него кровоточащая ссадина, и все оно в машинном масле, но я сразу узнал его. Севастьянов уже рассказывал обступившим его людям о том, что произошло в ночном небе.
— Два раза с ближней дистанции я бил по нему из пулеметов — как заговоренный, гад! Зашел в третий раз. Вплотную сблизился — жму на гашетку, и ничего нет — кончился боезапас. Мне прямо умереть захотелось от горя! Я же клятву партии дал! И решил: рубану его винтом по хвосту. Прибавил оборотов и р-р-р-раз!.. И опять — летит, гад, дальше, будто ничего не случилось. А я же видел — у него стабилизатор к черту. Но недалеко он летел, гляжу, завалился через крыло и, как лист с дерева, вниз! — Возбуждение у летчика вдруг погасло, и он добавил негромко: — Но и моя машина погублена. Такое дело получилось. Хотя не знаю, что важней — дать ему бомбить город или… это…
Этот случай послужил сюжетом для очерка. Как раз «Огонек» прислал радиограмму, просит написать очерк на тему «Ленинградский характер». Севастьянов — это настоящий ленинградский характер.
Глава тринадцатая
Глянув на низкое серое небо из глубокого колодца своего двора, Горин поежился, у него была примета: в непогоду ничего хорошего с ним не случается.
Невский во мгле. Дождь, мелкий, въедливый, казалось, не падал, а висел в воздухе. Шпиль Адмиралтейства еле виден и точно обрезан на половине…
Этот день начинался у Горина плохо. Мать не дала ему завтрака, сказала, что в доме ничего нет, кроме черствого хлеба. Ему чертовски хотелось поесть. Час назад позвонил Павел Генрихович и, как всегда, в хамско-категорической форме сказал, что надо немедленно прийти для встречи с важным лицом «оттуда», и потребовал «быть на уровне». Горин иногда ненавидит его, но еще больше он его боится, знает, что этот человек способен на все.
Павел Генрихович и раньше предупреждал его, что скоро придется встретиться с людьми, которые придут от доктора Акселя. Сегодняшняя встреча вызывала у Горина и любопытство и страх. А вдруг приехал сам Аксель? Вот с ним Горин был готов на любое дело. Ну а вдруг он прикажет совершить что-то такое, что будет сопряжено со смертельным риском? Не пойдет. Категорически. В конце концов, что они могут с ним сделать? До сих пор он исправно выполнял свои обязанности, и они платили ему деньги…
Горин прошел всю улицу Маяковского, свернул на улицу Некрасова, а затем на Литейный… А может, его пригласили, чтобы наградить? Или отвалят ему сейчас кучу денег — война войной, а деньги значат много… Горин задумался и не заметил, как очутился возле громадного дома НКВД. У главного подъезда стоял военный. Горин, не замедлив и не ускорив шага, прошел мимо…
Он уже шагал по улице Воинова, когда впереди посреди улицы вдруг мгновенно выросло черное ветвистое дерево и через секунду опало на землю, оставив в воздухе клубы дыма. Вдоль улицы хлестнула воздушная волна, по стенам защелкали осколки, куски асфальта. Горин метнулся в первый попавшийся подъезд, там несколько человек уже сидели на ступеньках.
— Совсем близко? — уже второй раз тихим голосом спрашивал старичок в бархатной ермолке, но Горин не слышал.
С улицы донесся новый взрыв, воздушная волна распахнула дверь, отбросив к стене старичка, он упал. Женщина в военной гимнастерке помогла встать ему на ноги.
— Басурманы… басурманы… — бормотал он.
В подъезд вошел милиционер.
— Граждане, никто сейчас не заходил сюда? — спросил он.
Женщина, которая помогла старичку, резко повернулась к Горину.
— Ваши документы?.. — подошел к нему милиционер.