Навстречу ему летел певучий сигнал отбоя воздушной тревоги.
Неужели чувство опасности появилось после этого?..
Вечером, вернувшись к Струмилиной, Чепцов перебирал в памяти все, что произошло с ним за день, и пытался разобраться, когда и почему возникло у него тревожное ощущение, будто опасность грозит ему на каждом шагу?
Когда он шел на Охту, чтобы встретиться с Кумлевым, с ним случилась история, которую можно бы было считать смешной. В безлюдном переулке он зашел в ворота за малым делом. Там его задержали какие-то люди с красными повязками на рукавах и свели в свой штаб.
— Да он не местный — из Риги, — сказал один из них, тщательно просмотрев все документы Чепцова.
— Спросить можно было, а то рассупонился в пяти шагах от уборной, — рассудительно добавил другой.
Сейчас Чепцов думал, что, если такой пустяк может вызвать подозрение, смеха тут мало.
Потом была встреча с Кумлевым там, на длинной скамье возле молельного дома баптистов. У резидента было плохое настроение, он, очевидно, недоволен тем, что Чепцов действует самостоятельно. Ну и черт с ним и с его амбицией. Но здесь произошел новый инцидент. Женщина — ненормальная какая-то — привязалась: почему они тут сидят, около ее церкви? Не получив ответа, она разразилась базарной бранью. Кумлев вдруг предложил немедленно разойтись и через час встретиться у главных ворот Смольного.
Чепцов подчинился, но потом, когда они встретились и вышли к Неве, потребовал от Кумлева объяснений.
— Женщина показалась мне подозрительной, я не мог рисковать ни собой, ни тем более вами, — сухо сказал Кумлев.
— Чекистка? — не поверил Чепцов.
— Вы совершите непоправимую ошибку, если решите, что они не умеют работать, — не сразу ответил Кумлев. — Один наш человек провалился перед самой войной только потому, что позволил себе позвонить по автомату в немецкое консульство.
— Этого не может быть! Сказки!
Кумлев промолчал. Потом, прощаясь, сказал:
— Я не считаю правильным ваш маневр с гостиницей, думаю, что вы уже вызвали к себе интерес…
Чепцов слушал подряд все передачи Ленинградского радио — известия, песни, объявления. Он не все понимал, но чем дольше сидел у репродуктора, тем тревожнее становилось у него на душе… Школьница читала свое письмо на фронт, отцу. Зыбким девчоночьим голоском она говорила взрослыми, серьезными словами, сообщала, как она вместе с матерью защищает свой дом от вражеских зажигалок, что она подала заявление на курсы медсестер и теперь будет мечтать только об одном — оказаться в воинской части, где служит отец… Вот Кумлев считает, что он, Чепцов, совершил ошибку с гостиницей. Может быть, но как без этого он мог проверить возможность попасть туда?.. Из черного бумажного круга репродуктора послышался низкий глухой голос. Женщина читала свои стихи о ненависти к врагу, о мести. «Святая ненависть», — несколько раз повторила она. Защелкал метроном. Чепцов приглушил звук.
В комнату вошла хозяйка.
— Почему город так спокоен? На что люди надеются? — спросил у нее Чепцов.
— Нас всех научили верить… — после долгого молчания ответила она.
— Во что? В бога? — насмешливо воскликнул Чепцов и спросил серьезно: — Чему вас научили верить?
— Ну, как чему? Что наше государство победить нельзя.
— Чье государство?
— Наше, Советское, какое же еще… — серьезно ответила Элеонора Евгеньевна.
Чепцов, как-то неопределенно соглашаясь, покивал головой и снова усилил звук в репродукторе. Там пели какую-то залихватскую песню…
На другой день он встретился с фотографом Геннадием Ивановичем Соколовым в кабинете Кумлева, в его кинотеатре. Начиналась проверка агентов.
Из зала, где шел фильм «Человек с ружьем», доносились стрельба, крики «ура».