Потапов посмотрел на Ольгу и увидел ее такой, какой она была в тот летний день в Петергофе и потом, на их свадьбе, когда ребята с Балтийского и ее институтские подружки вот в этой комнате пели песни, плясали и без конца вопили: «Го-о-о-о-рько-о-о!» Никогда он не умел сказать ей о своей верной любви, о том, как она нужна ему всегда, всегда…
Они поженились почти десять лет назад. Потапов был тогда свежеиспеченным инженером-судостроителем, первый год работал на Балтийском заводе. Она еще училась в педагогическом институте. Познакомились случайно, летом, в Петергофе, а в новогоднюю ночь уже сыграли свадьбу. Они любили друг друга и, по правде сказать, особенно не задумывались над тем, как сложится их семейная жизнь, главное — что они будут вместе. Спустя год его по партийной мобилизации послали в НКВД, и началась работа каждый день с утра до поздней ночи. Работа, о которой дома даже поговорить нельзя. Когда в 1934 году родился Вовка, Ольге пришлось прервать учебу. В то время ее мать жила в Смоленске, она с самого начала не одобряла Олиного замужества и отказалась переехать в Ленинград, помочь дочери. Приехала только три года назад, когда стал подрастать внук и когда убедилась, что Ольга никогда не выполнит ее совета о разводе. Началась жизнь вчетвером в одной комнате… Не очень это было легко… И все равно, несмотря ни на что, было счастье. Было!..
Потапов внезапно проснулся. Посмотрев на часы, он вскочил с постели и сделал несколько резких движений руками — надо работать. Плеснул в лицо пригоршню холодной воды, торопливо вытерся и отправился к Давыдченко.
Потапов вошел в палисадник дачи и сразу увидел ее хозяина, тот засыпал землей загородку для завалинки. В холщовых штанах, сандалиях и в длинной толстовке с мягким поясом Давыдченко совсем не был похож на фотографию в деле — там лицо у него вообще симпатичное, а сейчас, когда он настороженно смотрел на приближавшегося Потапова, лицо его, сухое, с крючковатым носом, со злыми и пугливыми серыми глазами, никаких симпатий не вызывало.
— Здравствуйте, сосед, — сказал Потапов.
— Не имею чести знать, — глухо ответил Давыдченко.
— Могу представиться — Турганов Дмитрий Трофимович, моя дача на Зеленой улице.
— А говорите, сосед… — Давыдченко с какой-то досадой воткнул лопату в мягкую землю завалинки. — Ну и чем могу служить? Погодите, погодите, Зеленая, говорите, улица? А вы не тот сумасшедший, который перед самой войной купил гнилой дом?
— Почему же гнилой? Дом как дом, — обиделся Потапов.
— Так весь город знает, что его жучок съел. Они долго ненормального искали.
— И значит, нашли… — невесело улыбнулся Потапов. — А только, может, я и не такой сумасшедший, как сразу покажется.
Давыдченко внимательно смотрел на Потапова.
— Это как же прикажете понимать? — негромко спросил он.
— Очень просто, кому моя дача нужна?
— А-а-а-а? — неопределенно протянул Давыдченко. Он вопросительно смотрел на Потапова и вдруг дернулся от близкого разрыва снаряда или бомбы. Где-то зазвенело разбитое стекло.
— Черт! Не могу привыкнуть… — пробормотал он.
— От войны, как от смерти, не уйдешь… — философски заметил Потапов.
Они долго молчали. Утро раскрывалось все шире и ярче. Солнце плеснуло по мокрым макушкам деревьев, и они засверкали, будто украшенные стеклярусом…
— Так вы что… решили? — спросил Давыдченко.
Потапов долго протирал платком очки, смотрел в небо прищуренными глазами.
— Еще думаю, — ответил он. — А ваш совет?
Давыдченко, скосив взгляд, наблюдал за Потаповым.
— Весь вопрос, каков он, немец? Такой, как его у нас рисуют, или…
— Проверить можно только экспериментальным путем, — усмехнулся Потапов. — Гарантий нам с вами никто не даст.