Группа эта состояла из двадцати человек, но только один из них носил военную форму. На нем был синий длиннополый мундир с позолоченными пуговицами, малиновым кантом и золотыми шнурами. Вместо военной фуражки или кепи на голове его красовалось черное сомбреро с широкими полями. Остальные части его одежды представляли собою смесь статского и военного платья. Во время похода такая смесь, конечно, допустима, но мексиканцы сильно злоупотребляли ею.
Прочие члены группы были одеты различно: одни — в полувоенных костюмах, другие — в обыкновенном платье, если только какую-либо одежду мексиканцев можно назвать обыкновенной. Некоторые из них держали в руках носилки. Остальные несли хирургические инструменты, бинты и склянки с ярлыками. Все это показало, что они составляли персонал военного госпиталя.
Их начальник и вел переговоры с часовым.
Появление медиков на поле битвы не нуждалось в объяснении. Их можно было пропустить без всяких формальностей.
Сообразив это, я крикнул часовому, чтобы он позволил им пройти, не спрашивая на то разрешения капрала.
Когда я вышел из палатки, ко мне приблизился мексиканский врач, только что изъяснявшийся с часовым на ломаном английском языке.
— Сеньор капитан, — сказал он, приветствуя меня по-военному, — я слышал, что вы говорите по-испански. Позвольте мне же перейти на мой родной язык и от души поблагодарить вас за доброту, которую вы выказали по отношению к нашим раненым. Мы не питаем к вам никаких враждебных чувств.
— Незначительные услуги, которые мне удалось оказать вашим соотечественникам, вряд ли заслуживают благодарности. Боюсь, что большинству этих несчастных они принесли мало пользы. По всей вероятности, многие из них скончались в течение ночи.
— Вы напомнили мне, что нам не следует терять времени. Вот пропуск, скрепленный подписью американского главнокомандующего.
С этими словами мексиканец протянул мне какой-то документ.
— Спрячьте вашу бумажку, — сказал я. — Звание врача для меня убедительнее всех пропусков.
— Хорошо, сеньор капитан. В таком случае я приступаю к исполнению своих обязанностей. От имени Мексики еще раз приношу вам благодарность за ваше человеколюбие.
Произнеся эти слова, он направился со своими спутниками к тому участку поля битвы, где его раненые соотечественники провели такую ужасную ночь.
Облик и манеры мексиканского врача отличались необыкновенным изяществом. Это был человек лет пятидесяти, с белоснежными волосами и смуглым, женственно тонким лицом. Большие ясные глаза, нежный музыкальный голос, маленькие выхоленные руки и благородная скромность осанки — все доказывало мне, что я только что разговаривал с настоящим джентльменом.
Обнаруженное им знание английского языка, правда, далеко не совершенное, нередко встречающееся среди его соотечественников, свидетельствовало о том, что это человек образованный, а может быть, и путешествовавший по чужим странам. Наружность этого мексиканца внушила мне доверие к его медицинским талантам.
Я вспомнил о раненом, лежавшем в моей палатке. Вот кто несомненно нуждается в помощи врача!
Но не успел я окликнуть удаляющегося мексиканца, как выбежавшая из палатки Лола предупредила мое намерение. Услышав диалог между мной и своим земляком, она прежде всего подумала о брате.
— О, сеньор! — умоляющим голосом сказала она. — Попросите, чтобы мексиканский доктор осмотрел Калроса.
— Я только что собирался вернуть его, — ответил я. — Смотрите! Он сам догадался сделать это.
Действительно, мое посредничество оказалось совершенно излишним. Услышав голос молодой девушки, изящный мексиканец остановился как вкопанный и обернулся к нам. Спутники его тоже обернулись.