— Сахар давать?
— Что? — выходя из оцепенения, отозвался Резо.
— Тебе сахар давать, спрашиваю?
— Давать.
Вано пододвинул ближе к дяде сахарницу.
— Вот ведь как, Ванечка, вот ведь как! — бормотал толстяк, размешивая в заварке сахарок. — Неспроста такое случилось, ой, неспроста!
— Врачи определили — остановка сердца, — подсказал осведомленный завстоловой.
— Просто так у здорового человека, сердце не останавливается!
— Может, он болел?
— Кто, Хрусталев?
— Да.
— Иван Василич здоровяк был, сколько его помню, простуды не было!
— По-твоему, здоровяки не умирают?
— Умирают, но не так.
— А как?! — отмахнулся сталинский шашлычник.
— Тут дело темное.
— Почему решил?
— Знаю.
— Что знаешь?
— Кое-что!
— Скажи!
— В тот день Иван Васильевич на даче был.
— В какой день?
— Когда Хозяин умер.
— И что? — сталинский шашлычник присел рядом.
— И ничего! — нахмурился пожилой грузин. — Как Хозяина без сознания обнаружили, сразу стали Маленкову с Берией звонить. Берия примчался, а с ним Маленков. Оба сказали, что ничего страшного. А страшное, Ванечка, было!
— Что же было?
— Приезжали они тогда не одни, а с доктором.
— С доктором?
— Да, доктора с собой привезли. Сказали Хрусталеву — вот, с нами доктор! Хрусталев их встречал и сопровождал. А Иван Васильевич уже дачного врача позвал, тот Иосифа Виссарионовича осмотрел и забил тревогу. А они, Маленков и Берия, ему и говорят, вы не разбираетесь, а наш доктор разбирается, а Хрусталеву велели: убери этого неуча! Хрусталева Хозяин любил, и Хрусталев любил Хозяина, он дачного врача в сторону отвел, но не убрал. Тот, второй врач, что приехал, больного посмотрел, и заявил, что переутомление, что причин для беспокойства нет, но тут Хрусталев вмешался, надо, говорит подстраховаться! Ему Берия — цыц! — Роман Андреевич выставил под нос племяннику кулак. — Чуть позже приехали Хрущев с Булганиным, все четверо заперлись и долго шептались. Хрусталева вызвали и велели тревогу не бить, велели идти работать, как обычно работают. Тогда Хрусталев снова о врачах заговорил, что надо Иосифу Виссарионовичу срочно помощь оказать.
— Ты-то откуда все знаешь?
— Мне Валечка рассказала, на нее тогда никто внимания не обращал, ходит себе и ходит, чаи носит, а мы с ней давнишние друзья. Говорит, Иван Васильевич сам не свой был, приказу не подчинился, вызвал-таки «скорую» из города, только в ворота ее не пропустили, видно Субботин, сталинский личник так распорядился, а генерал Рясной срочно потребовал Хрусталева в Кремль, но он с дачи не ушел, ушел лишь тогда, когда «скорая» с Грановского прикатила.
— Вот ведь! — хмурился Иван Андреевич.
— Но перед тем как приехала кремлевская скорая, к Иосифу Виссарионовичу опять тот доктор заходил, который с Маленковым и Берией прибыл.
— Заходил?!
— Минут пять у Сталина сидел.
— Один?
— Один.
— Господи! — перекрестился Вано.
— Погоди, погоди! — затряс руками Роман Андреевич. — Вроде Хрущев с доктором ходил!
— Хрущев?
— Вроде да.
— Точно?
— Или Берия? Уже и не помню, что мне Валечка объясняла. Я тогда потрясен был, совсем растерян, к словам не прислушивался!
— Вот ведь как! — протянул Вано.
— Да-а-а! — руки у Романа Андреевича тряслись.
— Не напутала она? — спросил шашлычник.
Пожилой грузин с возмущением уставился на племянника.
— Ничего не напутала! И Игнатьева, министра госбезопасности, на «ближнюю» не пустили, — припоминал Резо.
— Как же?
— Это мне уже Иван Васильевич поведал.
— Кто ж министра госбезопасности мог не пустить?
— Субботин распоряжение отдал. Он, как Власика убрали, на его место сел.
— Прямо заговор!
— Правильный вывод сделал! Дачного доктора, что на «ближней» работал, с той поры никто не встречал. «Где он, где?» — спрашивали, а потом позабыли. А вот и Ивана Васильевича не стало!
— Жутко!
— Жутко! — подтвердил старый грузин.
— Думаешь, убили товарища Сталина? — очень тихо, наклонившись к самому уху, спросил дядю племянник.
— Я глухой стал, ничего не слышу! — зло выговорил Резо, порывисто встал и вышел из кабинета завстоловой.
5 марта, пятница
— Хрусталев преставился.
— Хрусталев? Да не может быть! — обомлел Никита Сергеевич.
— Сердечный приступ. Нашли в квартире бездыханного, — доложил Серов.
— Лет-то ему сколько было?
— Пятьдесят два.
— Молодой.
— Ну, уж не двадцать! — отозвался министр.
— Все мы когда-то умрем, закон природы, — вздохнул Хрущев. — Ты ему похороны достойные организуй.
— Какие положено, такие и организуем, — буркнул генерал-полковник.
— Дети остались?
— Взрослые.
— Жена?
— И жена есть.
— Ей сделай пенсию персональную. Так вот хряпнет исподтишка и поминай как звали! — сокрушался Никита Сергеевич. — Иван при Сталине, словно собачка бегал.
— Да, любил Иосифа Виссарионовича. Когда кто про него резко выскажется, хмурился — как можно Сталина ругать!
— А он что, из другого теста, Сталин? — грозно отозвался Никита Сергеевич. — Не из другого, а все из того же самого, из человеческого, к тому ж нацмен, а они, сам знаешь, властью упиваются. Сталин, пока наверх лез, все человеческое растерял, сначала-то был весельчак, уважительный, а превратился в чудовище!
— Я вам, Никита Сергеевич, с «ближней» сувенир привез.
— Чего? — недовольно взглянул Первый Секретарь.
Министр госбезопасности, выглянул за дверь, занес в кабинет сверток и принялся его распаковывать.
— Лампа сталинская. В библиотеке стояла, — разъяснил генерал, развернул лампу и выставил на хрущевский стол. — Где розетка-то у вас? — министр опустился на корточки и стал шарить под столом около стены, наконец, обнаружил розетку и включил лампу. Фарфоровый абажур наполнился светом, на нем проступила сцена охоты на медведя. Медведь, оскалившись, стоял у ельника, а в него целились из ружей два охотника. Техника абажура была высокохудожественная.
— Вот этот охотник — ну точно вы! — тыкал пальцем в лампу Иван Александрович.
Хрущев присмотрелся:
— Похож!
— Нравится, Никита Сергеевич?
— Чужое брать нехорошо!
— Так уже не чужое! — развел руками генерал-полковник. — Сталин умер. Лампа списана.
— Ладно, лампу оставляй!
6 марта, суббота
— Вот и год прошел, как его нет, — пробормотал Никита Сергеевич.
Он лежал на боку, почти полностью провалившись головою в подушку. Вторую ночь плохо засыпал и принимал на ночь успокоительное.
— Кого нет? — переспросила супруга.
— Его, Сталина.
7 марта, воскресенье
Рада, наконец, забрала из пошивочной платье, успела-таки! Сегодня они с Лешей идут в театр. Девушка одела это замечательное с белым кружевным воротничком синее платье, подкрутила на бигуди волосы, в уши вставила те самые крохотные и единственные золотые сережки, которые на Новый год ей подарили родители, опустила ножки в туфли черного лака, правда, туфли всего-навсего примерила, ведь не пойдешь в Большой в тонких туфельках по сугробам! По морозу ходили в теплой обуви. От улицы Грановского до Большого театра неторопливым шагом выходило минут пятнадцать.
— Где же Алеша?! — стоя перед зеркалом, и держа пальто наготове, беспокоилась Рада. После того как молодой человек сделал ей предложение, она пришла и рассказала обо всем маме и, главное, сказала, что замуж за него пойдет.
В дверь позвонили.
— Бегу, бегу! — Рада неслась по длинному коридору. — Сейчас! — она с усилием вращала толстый ключ и звякала дверной цепочкой — наконец дверь отворилась.
— Ты сногсшибательна! — взглянув на милую, задохнулся от восторга Алексей и прильнул к девушке.
«Как приятно от него пахнет! Какой он хороший!» — дрожала от счастья Рада.
Леша поцеловал девушку долгим страстным поцелуем.
— Я скучал!
— А как я скучала!
8 марта, понедельник
Нина Петровна вышла с мужем гулять.
— Пройдемся кружок — и домой, чтобы не застудиться! — заботливо подняв жене воротник, проговорил Никита Сергеевич. — Так хорошо?
— Очень хорошо!
— Теперь не надует.
Супруг нацепил на руки варежки, готовый шагать по заснеженным дорогам:
— К саду пойдем или к реке?
— К саду.
Мужчина свернул на правую дорожку.
— Нин, не отставай!
— Не отстаю! — Жена ничуть не отставала от мужа. — Сегодня Серов приезжал, — сказала она.
— Ну?
— Марусю и Таню хочет из дома удалить. Сказал, что они сильно замараны.