— Решения об освобождении для скорости списками принимаем. Если по каждому отдельное производство заводить, потонем.
— Правильно, что списками, этот процесс ни в коем случае тормозить нельзя.
— По реабилитации я специальный отдел создал. Двенадцать человек сидят не разгибаясь.
— Хорошо бы подобные отделы в каждом областном управлении иметь, чтобы и на местах шевелились. Что твои двенадцать человек на страну? — Никита Сергеевич умолк.
Генерал-полковник послушно ждал, что еще скажет Первый.
— Разведчики как?
— Работает разведка. Денег бы, — попросил Иван Александрович.
— Не хватает?
— Миллионов бы двадцать добавить. Без денег на Западе шага не ступишь, я еще мало прошу.
— Хо-ро-шо! — процедил Хрущев. — Против нас нагло действует Народно-трудовой фронт.
— Народно-трудовой союз, — поправил генерал.
— Эта гнилушка отребья царских офицеров и сбежавшей аристократии, раздувает против СССР информационную войну! Я тебе поручал их прижать?
— Поручали.
— Что сделал?
— Работаем.
— Конкретно, что? — хмурился Первый Секретарь. — И потом радио «Свободная Россия» голосит!
— Во все окрестные дома разослали анонимные письма, написали, что работа радиостанции недопустима, что из-за нее могут случиться большие неприятности. Вблизи передатчиков планируем взорвать бомбы. В результате поднимется паника, не дадут местные жители станции работать.
— Это полумеры. Этого совершенно не достаточно!
— Заминирован дом, где проживают семьи сотрудников, и его будем взрывать, чтоб не оказалось желающих на радиостанции работать. Еще хотим взорвать издательство «Посев».
— Надо нахалам по рукам дать! — Сталинскими словами высказался Хрущев.
— Дадим, Никита Сергеевич! — закивал министр госбезопасности. — Наиболее языкатых комментаторов, кто сыплет грязь, выкрасть хотим. В следующем месяце готовим операцию по тайному вывозу в СССР председателя комитета помощи российским беженцам Александра Трушновича, он должен прийти к нашему агенту Глезке, там мы его схватим, загрузим в дипмашину и привезем в Москву.
— Смотри не засветись.
— Все равно поймут, чьих рук дело, не дураки.
— Не пойман — не вор! — отрезал Никита Сергеевич. — Однако и срывов у тебя хватает! Почему Хохлов к американцам переметнулся, как такое вообще могло произойти?!
По решению Президиума ЦК, 9 спецотделом МГБ, специализирующимся на физическом уничтожении врагов Советской власти за рубежом, готовилось убийство участника Белого движения, одного из руководителей Народно-трудового союза Околовича. Возглавил группу капитан госбезопасности Хохлов, который внезапно отказался от выполнения задания и, мало того, оказавшись в городе Франкфурте-на-Майне, явился домой к Околовичу, раскрыл план операции, а затем выдал сотрудникам американской разведки приданную ему в помощь группу немецких коммунистов и оружие.
— Случаются срывы, — понурил голову министр. — Хохлов был человек Судоплатова. Судоплатов с Эйтингоном его готовили.
— Надо лучше кадры подбирать! Хохлову прощать нельзя!
— Никто не собирается прощать.
— Ты просишь деньги дать, а реальные результаты где?! С классовым врагом нельзя бороться в белых перчатках. Классовая борьба — это жестокая борьба, а не болтовня!
— Поэтому и прошу финансирование, хожу, пороги обиваю, а товарищ Маленков как не слышит!
— На днях будем у него с Булганиным, заставим дать!
— Георгий Максимилианович все в штыки, придирается к органам, любой вопрос с подковыркой: Зачем? Сколько? Где отчет? Что я, на каждом углу должен про секреты кричать? И зама мне навязывает, а для чего мне его зам?
— Мудак! — отозвался Хрущев. — С госбезопасностью дружить надо, а не ссориться. Мудак и есть! А кого замом тянет?
— Помощника своего, Фокина.
— Забудь! — отмахнулся Никита Сергеевич. — Заместителей министра государственной безопасности Президиум Центрального Комитета утверждает. А он — зама возьми! Дулю ему!
— Для чего нам чужие уши? — отозвался Серов.
— И уши, и глаза! — подметил Первый Секретарь. — Запомни, Ваня, в подобной борьбе, я имею в виду заграницу, надо усиливать диверсии и террор. Тут надо в цель бить!
— Понимаю.
— Действуй активней! И еще, — Хрущев почесал нос, — подбери мне на ядерщиков материалы, что они, как? Ну, словом, в их исподнем покопайся.
— Так они ж вдоль и поперек проверены!
— Иногда перепроверять надо!
— Понял.
— А то Ванников с Завенягиным ими слишком очарованы. Ты свежим глазом посмотри.
— Посмотрим.
— Как с вербовкой? — перескакивая с темы на тему, спрашивал Хрущев.
— Вербовку ведем, на нее также деньги требуются.
— Ты, вербуй, Ваня, деньги найдем.
— В каждой стране, где наши самолеты летают, открыли представительства компании «Аэрофлот», в «Аэрофлоте» больше половины наших. По тому же принципу организованы представительства «Совэкспортфильма». В сорока двух странах, включая Латинскую Америку, кино продаем. Потом, отделения Всесоюзного общества культурных связей с зарубежными странами кадрами усилили, и всякие международные организации с нашим непосредственным участием и, разумеется, посольства, ну и торгпредства насыщаем, — докладывал Серов. — Так что внедряемся, Никита Сергеевич!
— Темпов не сбавляй, с деньгами буду помогать. Что еще в мире нового?
— В мире? — генерал пожал плечами. — В Америке цветное телевидение появилось. Телевизоры в цвете изображение передают, а у нас пока черно-белое, да и телевизоров раз-два и обчелся.
— Зря болтаешь! В прошлом году двадцать тысяч сделали. В этом пятьдесят тысяч продадим, а не два-три! Посмотришь, завалим страну телевизорами! — оживился Хрущев. — Зато у нас атомный флот скоро по морям помчит и электростанции атомные бесплатный свет дадут, а цветное изображение — это тьфу, мелочь! Одним прыжком, как лев, Америку настигнем!
— Я не сомневаюсь, — потупил глаза Иван Александрович.
— Теперь внимательно послушай, — Хрущев развернулся к министру: — Такую фамилию — Аджубей слышал?
— Нет, не знакома.
— Молодой человек, Алексей Аджубей, закончил филфак МГУ, отделение журналистики, работник газеты, — пояснил растревоженный отец. — Про этого парня, его родню, знакомых, подробную информацию дай!
— Сделаем, Никита Сергеевич!
— Это лично меня касается, — веско добавил Хрущев. — Тут не тяни!
— Будет оперативно. Пойду, Никита Сергеевич, чтобы время не терять, — вставая, проговорил генерал. — Про деньги не забудьте.
— Не забуду. Иди с богом! — напутствовал Первый Секретарь и утомленно прикрыл глаза.
— Вы, как Кутузов! — улыбнувшись, сказал генерал-полковник.
— Не остри, мал еще! — прикрикнул Никита Сергеевич. У него совсем не было настроения шутить.
Серов ушел.
«Пусть пороет, а то — компот на платье пролил, мыслимо ли дело?! Может, так и задумывалось — дочку Секретаря ЦК под венец!»
Из приемной сообщили, что на телефоне Брежнев. Хрущев поднял трубку:
— Как, Леня, Казахстан? Вникаешь?
— Вникаю, Никита Сергеевич!
— Набирай обороты, целину в этот год засеять нужно!
— Комсомольцы к нам эшелонами едут, с поезда сразу в поле, рвутся работать. По вечерам собираются, поют, золото, а не молодежь! И я иногда с ними! — хохотнул Леонид Ильич.
— Смотри, среди девчат не потеряйся! — весело отозвался Никита Сергеевич. — Там девки шустрые, вмиг утащат. Что мне тогда твоя Виктория скажет?
— Не-е-е! — протянул Брежнев. — Не утащат!
— С местным руководством общий язык нашел?
— Сначала шарахались от меня, а сейчас уже ничего, пообвыкли.
— Хочу в курс тебя ввести, вместо казаха к вам первым Пономаренко идет.
— Уже знаю.
При Сталине Пономаренко был Секретарем ЦК Белоруссии, потом Секретарем Центрального Комитета и заместителем председателя Совета министров, курировавшим заготовки и продовольствие. Он был резкий, безапелляционный, руководил, как правило, окриком и угрозами, никогда не шутил и мало улыбался. Молотов называл Пантелеймона Кондратьевича верным ленинцем, и Маленков, при котором белорус был робее робкого, его ценил, они-то и двинули Пантелеймона взамен осторожного казаха. Теперь на Пономаренко ложилась ответственность за решение продовольственной программы и непосредственно — освоение целины. Хрущев не стал возражать, признавая Пономаренко человеком вполне зрелым и опытным для руководства республикой, хотя Брежнева считал более толковым и главное — более преданным, своим.
— Не обижаешься, Леня, что не тебя первым к казахам поставили?
— Я ваш солдат, Никита Сергеевич, чем прикажете, тем и буду заниматься. Вы мой пророк! — выпалил Леонид Ильич, хотя ему было и обидно, что первым лицом в республике назначили не его.