— Нет, Никита! — запротестовала Нина Петровна. — Ковры оставь, у нас дети малые!
Никита Сергеевич насупился.
— Ладно, ковры оставь.
Хрущевы обошли дом, особых замечаний не возникло. Серов досконально знал склонности руководителя. Выйдя на улицу, генерал порадовал семейство вместительным погребом.
— Раз такой хороший погреб есть, немедленно переезжаем! Вот ты какой молодец, Ванечка, ничего не упустил! — и, хлопнув председателя КГБ по плечу, Хрущев тихонько спросил: — А не приладил ли кто сюда уши?
— Что вы, Никита Сергеевич, это невозможно! Такое только мои могут, — обиженно проговорил Серов.
— А твои, случайно, ничего не подбросили?
— Да как вы можете такое подумать? Я же вам как собака предан!
— Ладно, ладно, это я так, к слову. А военные похозяйничать не могли?
— Военные?
— Ты пошукай, пошукай! — невесело улыбнулся Хрущев. — У Жукова тоже специалисты имеются, в ГРУ-то свои пареньки ходят. Тебе, Ванечка, я верю!
Еще раз пошлись по территории.
— Как Вася Сталин? — неожиданно спросил Никита Сергеевич.
— Сидит.
— Знаю, что сидит. Как он, спрашиваю?
— В камере три человека. Вроде успокоился, не буянит.
— Надо его в больницу перевести, там ему лучше будет. Сидит-то парень за то, что сын такого отца!
— За ним тоже грешки водились.
— А за кем их нет, за тобой, что ли?! — вспылил Хрущев. — Переводи в больницу, питание сделай хорошее, условия создай.
— Понятно!
— Книг дай. Ну, ты меня понял!
26 июня, суббота
В письме жене Леонид Ильич Брежнев подробно рассказал про казахскую столицу, где на скорую руку обосновался. «Сейчас не до удобств, с утра до ночи то в одну область несусь, то за пятьсот километров в другую, — писал он. — Работы через край. Надо проявить себя, по новой заявить о себе. Так что нежиться не получается». Виктория Петровна собиралась выезжать к мужу в мае, когда у детей начнутся летние каникулы. И хотя второй Секретарь ЦК Казахстана с головой окунулся в работу, ведь от целины ждали победоносных результатов, не забыл он об одном важном деле: с сорок второго по сорок четвертый год, здесь, на окраине Алма-Аты, проживало в эвакуации его семейство. Приютили у себя детишек — Галю с Юрой и Викторию Петровну — радушные люди Байбусыновы. Помогали они Виктории Петровне, чем могли, бабка их держала коз и всегда угощала глазастую Галю парным козьим молочком. Генерал с оказией присылал с фронта гостинцы: и консервы, и шоколад, и мыло, и, разумеется, деньги, да только человеческое тепло на чужбине, заботливое участие к людям, потерявшим дом — что может быть лучше? За это надо Турсуну Тарабаевичу и Рукье Яруловне в ноги поклониться, стали они Виктории Петровне как родные.
Заступив на должность, отправился Леонид Ильич навестить дорогих людей, и вовремя. На Турсуна Тарабаевича, который был в районе начальником торга, началось гонение райкомовского секретаря. Чем не угодил ему начальник торговли — неясно, но ясно было, что дни завторговца сочтены. Уже получил Байбусынов строгий выговор по партийной линии с занесением в учетную карточку, а это был нехороший знак, совсем нехороший, и уже подбирали, а может и подобрали на его место нового человека, да только вмешательство Леонида Ильича все переменило.
— Ты Байбусынова не трожь, это моя личная просьба! — сказал Леонид Ильич, но слово «просьба» выговорил железным, не требующим возражений тоном.
После того разговора райкомовского секретаря точно подменили. При встрече с Турсуном он теперь первый лез обниматься.
— Я твой вечный должник! — обнимая растроганного казаха, не уставал повторять Леонид Ильич.
28 июня, понедельник
Хрущев повалился на мягкие перины.
— Устал! Уж лучше полежать.
Ложиться спать было рано — начало девятого, но ноги от ходьбы гудели, уж лучше полежать — за день умаялся! Дотянувшись до тумбочки, Никита Сергеевич подцепил «Правду», пробовал читать, но вскоре опустил газету на живот и притих.
— Ты как? — взглянув на измотанного мужа, спросила Нина Петровна.
— Ничего.
— Устал?
— Ага.
— Может, чаю попьем?
— Варенников бы с вишней! — застенчиво улыбнулся супруг.
— На ночь?!
— Ага! — в свете настольной лампы, глаза у него были тусклые, невеселые.
— Пойдем! — уступила жена.
Никита Сергеевич вылез из-под одеяла, отыскал босыми ногами тапочки.
На кухне Нина Петровна достала из холодильника пакет замороженных вареников.
— Эти с вишней. Есть еще с грибами и с кислой капустой, тебе каких?
— С вишенками! — облизнулся Никита Сергеевич.
— Сколько варить?
Супруг пожал плечами.
— Двадцать хватит?
— Они маленькие, давай двадцать девять!
Нина Петровна отсчитала тридцать. Она лично следила, как лепят вареники. Вишня была из собственного сада, на кухне ее старательно перебирали, чтобы ни одной негодной ягодки не попалось, ведь вареники с вишней и дети кушали с удовольствием. Хозяйка поставила на плиту воду, открыла банку сметаны.
Никита Сергеевич с несказанным удовольствием наблюдал за приготовлениями. Вода на плите забулькала, и вареники очутились в кипятке.
— Вымотался за неделю, — вздохнул он.
— Загонишь себя!
— Не получается по-другому.
— А если свалишься?
— Другие биться будут! Расхолаживаться нельзя, иначе все дела — прахом. Народ у нас так устроен, чуть слабину дашь, уже никто ничего не хочет, только ходят и рассуждают. Вот я всех и шевелю.
Жена стала выкладывать вареники на тарелку.
— Событие сегодня, Нина, случилось великое, первая в мире атомная электростанция заработала! Теперь будем бесплатную электроэнергию получать.
— Как бесплатную?
— Совершенно дешевую. И это только начало! Скоро Усть-Илимскую станцию пустим, Усть-Илимская по току будет великан! А пока маленькая заработала, в Обнинске. Мы там с Курчатовым каждый угол обшарили!
Хрущев отправил первый вареник в рот.
— Блаженство!
И следующий вареничек отправился в рот, и следующий… Едок от души сдабривал любимое блюдо сахарком и сметанкой.
Супруг развернулся к жене, которая, задержавшись у раковины, тщательно вытирала до блеска вымытую кастрюлю: ни в чем Нина Петровна не терпела беспорядка.
— Сколько мы сил в атомное дело ухнули, вообразить невозможно, и тут такой подарок для народного хозяйства — дешевый ток! Поймали мы, Нина, атом за хвост, теперь никуда он от коммунистов не денется!
29 июня, вторник
Раздался телефонный звонок. Маленков снял трубку. На связи был Никита Сергеевич.
— Привет, Егор! Звоню попрощаться, завтра с семьей улетаю в Крым.
— Как это? — растерялся Георгий Максимилианович.
— А ты забыл? Я тебе еще на прошлой неделе докладывал. Надо развеяться, привести нервную систему в порядок. И честно скажу, по морю соскучился, успокаивает меня морюшко, его голубизна, волны с барашками.
— Мне казалось, ты не так скоро уедешь.
— А чего тянуть, лето проходит. Недельки три на солнышке понежусь. А ты отдыхать когда?
— Не знаю, — отозвался Маленков. — Может, к тебе присоединюсь.
— Ну, ладно, обнимаю! Пошел вещи собирать!
Хрущев дал отбой. Через секунду Маленков говорил с женой.
— Слушай, Лера, Хрущевы в Крым летят.
— Мы же с ними хотели?! — изумилась Валерия Алексеевна.
— Никита что-то говорил про отъезд, но я, видать, пропустил мимо ушей, забегался.
— Я тебе твержу-толкую: Хрущева от себя не отпускай! — взвизгнула супруга.
— Так уж вышло!
— Где он в Крыму остановится?
— Где? — запнулся председатель Совета министров. — Видимо, в Нижней Ореанде.
— Давай и мы туда!
— Ту-да, — протянул Георгий Максимилианович. — Куда только — туда? Госдача в Ореанде одна, вторую не доделали.
— По соседству что есть?
Соображая, Маленков тяжело дышал в трубку.
— Ливадийский дворец переделали под сердечный санаторий, там не поотдыхаешь. Воронцовский совсем в другом конце, оттуда в Ореанду не наездишься.
— Может, в санатории «Нижняя Ореанда» остановимся? Санаторий правительственный! — придумала всезнающая жена.
— Там же люди живут?
— Людей-то сколько? Раз-два и обчелся!
— Пара министров и секретарей обкомов человек пять, да может, пяток послов.
— Выселим всех, санаторий освободим! — отчеканила Валерия Алексеевна и, приняв за мужа решение, досказала: — Не мешкая, распорядись, и послезавтра можно лететь.
— Давай! — уступил Маленков.
— Неизвестно, какие в Крыму Хрущев разговоры поведет, с кем встречаться будет. Его сейчас контролировать надо. Вот поедем следом и в курсе событий будем, а то мало ли что?