– Кончай придуриваться, Андрей, – шеф нахмурил брови. – Люди из-за границы приехали. И кстати, их интересует дело, которым ты занимаешься. У них есть серьезные предположения, что это их серийный убийца орудует в Москве и часть твоих трупов – его рук дело. Сержант Томпсон будет тебе помогать. Личная просьба руководства Интерпола. Врубаешься?
– А как же, – кивнул Андрей. – Чего ж тут не понять? Мы ж сами без них сроду не разберемся. Все говно – к нашему берегу…
Андрея понесло. Надменные импортные хари в кабинете шефа были последней каплей. Теперь ему уже было на всё наплевать.
Глаза Деда округлились, челюсть отвисла. А у какого начальника она бы осталась на месте после такого, да ещё в присутствии иностранных гостей? Правильно, ни у какого. И какой подчиненный остался бы после этого на занимаемой должности? Идиотский вопрос, правда?
Андрей встал и направился к выходу. Всё и так ясно. «Ну и чёрт с ними со всеми, – думал он, входя к себе в кабинет исключительно для того, чтобы забрать своё копившееся месяцами в ящиках стола барахлишко. – Пойду какой-нибудь рынок охранять, нарушителям порядка морды чистить. А что, дело привычное. Это не иностранным пидорам жопы лизать».
В кабинет кто-то вошел. Андрей, согнувшись, продолжал ковыряться в ящике, не обращая внимания на посетителя. «Кто-то» пододвинул стул, уселся. Раздалось характерное бульканье. Макаренко разогнулся и вылупился на доселе невиданную картину. Дед сидел в его кабинете прямо на столе и разливал в граненые стаканы самый что ни на есть настоящий армянский пятизвездочный коньяк.
Закончив процедуру, он пододвинул один стакан Андрею:
– Давай, парень.
Ещё не пришедший в себя от удивления Макаренко взял стакан и не глядя махнул его залпом, ничего не почувствовав. Интересная штука стресс. Он знал еще с войны – когда на взводе, даже чистый спирт идёт как вода.
Дед выпил, крякнул, поставил стакан и внимательно посмотрел на Андрея:
– Сдержанней надо быть, следователь. Рожа того длинного, честно говоря, мне самому – поперёк горла. А этот Томпсон… Видишь ли какое дело. Тот маньяк его жену прямо в церкви убил и на стене распял. И ребёнка тоже. Так что зря ты психанул, Андрюха. После такого на весь мир волком смотреть будешь. Этот полицейский, для того чтоб его в Россию отправили и самому этого гада поймать разрешили, полгода по инстанциям бегал, пороги обивал, в коридорах, считай, жил. Чуть с работы не вылетел, однако своего добился. Ты бы помог мужику. Глядишь, и он тебе на что сгодится.
Напряжение начало помаленьку отпускать. Может, коньяк подействовал, может, хитрый Дед своими речами задел какую струнку в душе, но Андрею вдруг стало стыдно.
– Да я… это… товарищ полковник… Дед, ты уж не серчай, ладно? Просто я с войны такие вот надменные иностранные рожи забыть не могу. Они тогда независимыми наблюдателями назывались. Между трупами наших пацанов, в клочья разодранных, ходить имели привычку, фотографировать и в блокнотиках черкать. А потом интервью по СNN передавать о зверствах русских солдат…
Андрей треснул кулаком по столу так, что телефон недоуменно вякнул и свалился на пол.
– А вот мебель тут и ни при чем, – терпеливо заметил Дед. – Ты, Педагог, успокойся и чеши-ка сейчас домой. Завтра вместе с сержантом Томпсоном приступишь к расследованию. Я тебе под это дело персональную машину выделяю. Смотри, не угробь тачку вместе с американцем, а то потом греха не оберемся. Вопросы есть? – закончил он уже официальным тоном.
– Как же я с ним работать буду, если он по-русски ни бум-бум?
– Не волнуйся, у него, кажется, бабка из России, он по-нашему не хуже нас с тобой лопочет. Ещё вопросы?
– Никак нет, товарищ полковник.
– Ну и чудненько.
Дед встал со стола, выдохнул шумно коньячный дух, одёрнул китель и направился к выходу.
– А я думал, вы меня сейчас того… Без выходного пособия, – вслед ему сказал Андрей.
– Вот ещё, – бросил полковник через плечо, берясь за дверную ручку. – Выговор, само собой, получишь. А вот увольнять… Кто ж мне будет «висяки» раскрывать, если я всех своих волкодавов с работы повыгоняю?
Уже давно закрылась дверь за полковником, а Андрей всё сидел за столом, положив голову на сложенные руки и глядя на потёртую фотографию, с которой улыбались ему два чем-то похожих парня в выгоревшей на солнце полевой форме.
* * *Всю ночь его жрал комар. Он вился над ним, вытаскивая противным зудом из мягких объятий сна, с воем врывался в ухо, жалил в лоб и щеки, горящие от безуспешных попыток прихлопнуть паскудное насекомое. И в то же время этот хитрый летающий зверь всегда успевал вовремя смыться и надежно спрятаться, когда Иван включал свет и прочёсывал взглядом каждый квадратный сантиметр обоев в поисках вредителя.
Наконец под утро сытый комар оставил парня в покое, улетев куда-то переваривать добычу. Иван ненадолго забылся беспокойным сном, в котором – вот уже которую ночь – громадный мужик в пятнистом десантном камуфляже гнался за ним и вот-вот должен был, настигнув, начать гвоздить его железными кулачищами. Но тут из-за крыши дома напротив выглянуло солнце и мазнуло по закрытым векам огненными пальцами лучей, словно говоря: «Хорош дрыхнуть, парень. Есть дела поважнее».
Иван с трудом разлепил глаза. Голова гудела после бессонной ночи, лицо отчаянно чесалось в тех местах, куда приложился своим хоботком ночной кровопийца. Парень повалялся в постели ещё маленько, зевнул, потянулся и резко поднялся с кровати…
Комар сидел на противоположной стене, умело замаскировавшись в тени шкафа. Раздутое брюхо, под завязку наполненное просвечивающей сквозь тонкую кожицу кровью, выпирало по бокам и, казалось, ежесекундно готово было взорваться от чрезмерного давления.
Не отрывая от врага взгляда, исполненного жаждой мести, Иван медленно потянулся за журналом. Он с наслаждением представил, как сейчас эта ненавистная тварь взорвётся от удара, как его, Ивана, отмщённая кровь брызнет на обои и несмываемое бурое пятно впоследствии заставит других летающих гадов крепко призадуматься, прежде чем кусаться и не давать людям спать по ночам…
Он занес свернутый вдвое журнал и…
Ударить Иван не успел. За секунду до шлепка насекомое само вдавилось в стену, словно прибитое невидимым кулаком, и расплылось по ней, покончив с жизнью неизвестным науке способом.
– Н-да, братан. – сказал Иван, задумчиво глядя на погибшего странной смертью комара. – За неимением версий, как ты умудрился сотворить такое, остановимся на том, что у тебя проснулась совесть и ты сделал себе харакири.
Последнее время всякие такого рода штучки начали действовать Ивану на нервы, несмотря на данное самому себе обещание не думать о необъяснимом и вообще не заморачиваться. Лицо совсем зажило, даже следов не осталось. Осталась куча вопросов, на которые не было, да и не могло быть ответов.
До приезда милиции Иван успел обыскать квартиру покончившей с собой Жанны, но не нашел ничего, что бы могло послужить разгадкой, кроме внушительной пачки долларов. Возвращаться домой было рискованно, и деньги, экспроприированные в качестве военного трофея, как раз пригодились для того, чтобы снять более-менее приличную квартирку и купить у древнего старика по объявлению в газете не менее древний «сороковой» «москвич». Но и на то, что после всех этих трат оставалось от адвокатского наследства, можно было без проблем пару месяцев плевать в потолок и кутить как душе угодно, выветривая из головы воспоминания о тюрьме и недавних невероятных событиях.
А события не преминули тут же напомнить о себе.
В первый же день, вернувшись домой, он попытался отвернуть намертво заклинивший кран с горячей водой. Повернул – не поддаётся. Нажал сильнее, и… никелированная ручка рассыпалась на куски. И не потому, что проржавела насквозь… Иван задумчиво покатал на ладони металлическое крошево, потом, выбросив его в мусорное ведро, глубокомысленно заметил:
– Угу. Это называется сила есть, а ум – попозже. Как же теперь девок-то за бюст мацать? Нажмешь посильнее – и: «Видно, не судьба, видно, не судьба, видно, нет любви, видно, нет любви… Ты не трожь за бюст, ты не трожь за бюст…»
Бронзовый бюст какого-то мыслителя с глубокомысленными складками на лбу стоял на серванте, рассматривая Ивана вылупленными глазами без зрачков.
«Ты не трожь за бюст, ай да ты не трожь…»
Продолжая напевать, Иван подошел к серванту.
«В рожу не смотри, в рожу не смотри, а то вырву глаз, а то вырву глаз…»
Мыслитель продолжал нагло смотреть. Иван протянул руку, прижал мыслителя затылком к стене и, словно в пластилин погрузив пальцы в бронзу, выдрал из глазницы бюста крохотный кусочек металла.
– Вот так. Так что ни фига, – сказал Иван и, оторвав от засохшего в вазе букета цветную ленточку, перевязал бронзовой голове изуродованную глазницу, отчего мыслитель сразу стал похож на пирата.