«Интересно, есть ли на свете мужик, который мог бы перекричать латиноамериканку?» – подумал полицейский. Потом вздохнул, подтянул ремень и побрел к выходу.
* * *Эндрю открыл глаза. Над ним белел потолок, и жирный паук, деловито перебирая ножками, плел в углу свою хитрую паутину. Штукатурка во многих местах потрескалась и готова была обвалиться. Да, это был не тот сверкающий белизной и чистотой потолок в клинике господина Агилара. Давно требующая капитального ремонта лечебница для наркоманов напоминала нищую старуху, чудом держащуюся на ногах и готовую вот-вот предстать перед создателем.
«Эти ублюдки снова вытащили меня с того света! Зачем?» – устало ворочались мысли в гудящей, словно колокол, голове. Эндрю с трудом приподнялся и огляделся по сторонам.
К его руке шла тоненькая трубка от капельницы на стойке. На этой же стойке стоял ещё один флакон, и ещё одна такая же трубка уходила в противоположную сторону. Эндрю проследил её взглядом…
Он был не один в палате. Трубка вела к худенькой руке с накрашенными ноготками. Рядом с койкой Эндрю стояла другая, такая же, на которой лежала белокурая обладательница тоненькой ручки. Дешёвый лак на ногтях облупился, потрескался и частично слез. Эндрю представил, как в эту почти детскую руку вонзается толстая стальная игла капельницы, и ему стало нехорошо.
«Да, дожили. Бедняжку из-за тесноты и нищеты положили в одну палату с чокнутым наркоманом-самоубийцей», – подумал Эндрю и горько усмехнулся собственным мыслям.
Девушка спала. Роскошные светлые волосы разметались по плечам, носик заострился, искусанные, распухшие губы неестественно ярко выделялись на бледном лице.
– Билли…
Эндрю снова приподнялся. Может, послышалось?
– Билл, – прошептала девушка снова.
Эндрю выдернул иглу из вены, поморщился, зажал ватным тампоном ранку и спустил ноги с койки. Это далось ему нелегко. Измученное ломками и принудительными кровопусканиями тело плохо слушалось своего хозяина. Пошатываясь и держась за тумбочку, он подошел к соседней кровати:
– Вам плохо? Я позову медсестру…
Голубые глаза открылись, девушка взглянула на парня.
– Кто вы? – спросила она безучастно.
– Я Эндрю… Эндрю Мартин… ваш сосед по палате… Вы кого-то звали? Кажется, Билла, если мне не послышалось…
При упоминании этого имени глаза небесного цвета тут же наполнились слезами. Они соскальзывали по щекам на белую подушку. Девушка плакала молча, не мигая и не всхлипывая, словно манекен, из глаз которого по непонятным причинам полилась вода. Это было воистину жуткое зрелище.
– Ну что вы, – Эндрю присел на край кровати, – не плачьте. Всё в прошлом, теперь всё будет хорошо…
О том, что там было в прошлом у девушки, Эндрю не имел ни малейшего представления. Но слова о том, что «всё будет хорошо», прозвучали твердо и уверенно. Девушка повернулась и, уткнувшись носом в подушку, разревелась теперь уже по-настоящему, как плачут все нормальные девчонки на земле, со всхлипами и навзрыд.
Врачиха, тряся мощными формами, вбежала в комнату.
– Ах ты, грязный ублюдок! – заорала она с порога. – Что ты сделал с девочкой, чёртов извращенец?
Эндрю захлопал глазами, не зная что ответить.
– Не надо, – Нэнси оторвала лицо от подушки, – он не сделал мне ничего дурного. Он просто хотел…
– Знаю я, чего хотят эти недоноски! Они хотят всего, много и сразу, а потом режут себе вены, чуть жизнь даст пинка под зад. Он точно не тронул тебя?
– Нет, честное слово…
– Ну ладно. Если что – зови, я его сразу на место поставлю, – сказала врачиха, закрывая за собой дверь.
Эндрю повернулся к девушке. Дорожки от слез на бледных щеках уже успели высохнуть, но в бездонных глазах все ещё плескалось невысказанное, невыплаканное горе. Сам себе удивляясь, Эндрю взял её за руку:
– Не плачь, девочка, теперь действительно всё будет хорошо.
Впервые за много дней ему захотелось жить. Хотя бы ради того, чтобы по этим нежным щекам больше никогда не лились слезы.
* * *Они поженились через три месяца в маленькой церквушке неподалеку от лечебницы. Полицейский и врачиха были свидетелями на свадьбе.
– Ну, что я говорил! А ты не хотела класть их в одну палату, – сказал полицейский, улыбаясь во весь рот.
– Прикрой свою пасть, – ответила врачиха. – Тебе было просто лень везти её в городскую больницу. Ты был готов положить девочку в клетку с гориллой, лишь бы лишний раз не растрясти свою жирную задницу.
Полицейский тяжело вздохнул, скользнув взглядом по глубокому декольте на мощной груди врачихи.
– Нет, все-таки чертовски интересно, сможет ли хоть один мужик на свете справиться с настоящей латиноамериканкой? – еле слышно пробурчал он себе под нос.
* * *Нелегко начинать все сначала. Тем более с репутацией психа и наркомана.
Эндрю дождался сигнала светофора и перешел улицу. Подойдя к автомату для продажи газет, он засунул в щель монету и вытащил свежий номер…
– Вот дерьмо! – пробормотал музыкант.
Он держал в руках не свежий номер «El Economista», а какую-то новую газету. На первой странице красовалась перекошенная рожа с лишним глазом, грубо намалеванным на лбу.
– Ну что ж, в следующий раз будешь смотреть, что покупаешь, – вздохнул Эндрю и раскрыл газету, особенно ни на что не надеясь.
Удивительно, но под рекламой конца света, занимавшей целую страницу, имелось маленькое объявление, заинтересовавшее Эндрю.
«Требуется лабух, который может забацать, чтоб пробрало». И адрес. И всё.
Эндрю напряг память. «Лабух, забацать»… Что-то такое было. Там, в детстве, в другой жизни. Похожими словами перебрасывались подростки в его родном пригороде, старательно косящие под гангстеров.
– Так-так… Ага, точно!
Память не подвела. Несмотря на усердие докторов и санитаров с дубинками, в голове еще кое-что осталось. Помимо «лабуха» отчетливо вспомнились «атас», «фомка» и «фараоны».
– Сходить, что ли? – задумчиво протянул он, глядя на бородатого проповедника апокалипсиса с рекламы над объявлением.
Проповеднику было наплевать. Он тянул костлявые руки к грозовому небу, на котором был напечатан телефон его фирмы, – видимо, по этому телефону предусматривалось тот самый апокалипсис заказывать всем желающим на дом с доставкой и установкой. К тому же нарисованный проповедник на риторические вопросы не реагировал.
– Схожу, – решил Эндрю.
Он оторвал объявление вместе с ногами проповедника, выбросил остальное в урну и зашагал к автобусной остановке.
…Пивной бар байкеров, в котором требовалось «забацать», имел незатейливое название «У Рикардо Мотора». Это было потрёпанное здание с неоновой вывеской, горящей исключительно по своему желанию, и парковкой для мотоциклов, которая занимала места в три раза больше, чем, собственно, само заведение. Рикардо Агирре по прозвищу Мотор, хозяин бара, был на голову выше любого из своих посетителей, имел бицепс в двадцать дюймов в обхвате и кулаки каждый размером с пивную кружку. Кулаки эти довольно часто использовались для успокоения перепивших или недопивших байкеров и других клиентов заведения, своим непотребным поведением покушающихся на представления хозяина о порядке и хороших манерах. Прямо на подходе к бару Эндрю имел счастье лицезреть Рикардо в процессе применения своих кулаков, широко известных в узких кругах любителей пива и скорости.
– Пошел вон, пьяная тварь!
Звериный рык хозяина бара был слышен за квартал. Дверь бара распахнулась. На улицу вылетел длинноволосый байкер в кожаной куртке со множеством застежек и молний. Пролетев пару футов, мужик шлепнулся на брюхо, икнул – и захрапел. Эндрю остановился, присмотрелся. Н-да, интересный штрих, характеризующий местные нравы: обтянутую вытертой кожей задницу бедолаги украшал вызывающий лозунг: «Поиметь – так королеву», который сейчас перечеркивал внушительный след от подошвы.
Переступив через патлатого специалиста по королевам, Эндрю нерешительно направился ко входу в бар. В проеме двери маячил Рикардо, похожий на рекламу к японскому фильму «Годзилла», которую какой-то шутник вставил в слишком тесную раму.
– Ты кто, мужик? – хмуро спросил хозяин бара, переведя взгляд со спящего клиента на Эндрю. Кулаки Рикардо медленно трансформировались в ладони, которые он брезгливо вытер об штаны. – Сразу видать, что ты не из байкеров. Так что вали отсюда, у нас наливают только за наличные.
Те, кто знал Рикардо Агирре достаточно хорошо, отметили бы, что это была одна из самых длинных фраз, которую хозяин бара произнес за последние лет пять-шесть, а может и десять. Его лексический запас ограничивался словами короткими и емкими, в основном матерными, хотя все его сослуживцы считали, что для пятидесятидвухлетнего морского пехотинца в отставке, который в молодости пробыл в плену у вьетконговцев два с лишним года, а под старость решил вернуться на родину, Рикардо был ещё весьма разговорчивым малым.