Он подошел к орущему психу и просто представил, как берет его за грязную шею и душит, вонзая кончики пальцев в горячую плоть… Псих и сейчас сидел в углу, мелко трясясь и боясь лишний раз шевельнуться… Способности явно были, и теперь вся «сборка» с любопытством косилась в сторону Ивана. А он сидел, прижавшись спиной к холодной стене, и пытался понять, что же он такое на самом деле.
Повисшую в камере тишину нарушил парень с наколкой:
– Твою мать, вода прибывает…
Действительно, пол был уже не просто сырым и грязным – под ногами хлюпала вода.
Парень встал, осторожно ступая, прохлюпал к двери и застучал в «кормушку». Та открылась, и дежурный заглянул в камеру.
– Старшой, вода уже по щиколотку, – сообщил парень.
– Примем меры, – прозвучал ответ, и «кормушка» захлопнулась.
Возможно, меры и принимались, но уровень воды медленно и неуклонно поднимался. Вероятно, где-то в соседней камере прорвало трубу, и теперь вода постепенно просачивалась сквозь щели в растрескавшейся от времени стене. Но на стук в «кормушку» «вертухай» больше не реагировал.
Под утро дверь отворилась, и в коридор хлынул поток воды.
– Ох ты, бля, сколько натекло, – отскочил в сторону дежурный, отряхивая сапоги. – Так, кого назову – на выход…
Он выкликал фамилии, и по одному, по два люди выходили в коридор.
– Ну, бывай, парень… – Дедок протянул руку Ивану. – Удачи тебе и скорейшей свободы.
– Тебе того же, отец, – ответил Иван, пожимая узкую, сухую ладонь.
Дед встал, окунув ноги в мутную воду, выше щиколоток заливавшую камеру, и шагнул в дверь, навсегда уходя из Ивановой жизни…
* * *Они петляли по тюремным коридорам – Иван и еще четверо арестантов, сопровождаемые конвоем.
– Ну счастливо, братки…
Троих парней откололи от группы и повели в сторону «общака».
– Удачи, земляк…
Парень в кожанке скрылся за дверью «спеца».
Иван поднимался по лестницам выше и выше, коридоры петляли, свивались в немыслимый лабиринт, становясь после каждого поворота всё длиннее и запутаннее. Стены были покрыты уже не старинными потеками извести, а свежей краской. Здание, в которое привели хитрые лабиринты, было явно современной постройки. Коридоры перегораживали многочисленные двери и решётки, потолки были ниже и не давили своей высотой и мрачным старинным величием.
У одной из дверей Иванов конвоир остановился.
– Принимайте новенького, – сказал он, заглянув в «кормушку». Потом отомкнул большой квадратный замок и пропустил внутрь Ивана. Дверь за спиной захлопнулась.
Камера была не в пример меньше, светлей и уютней сырой «сборки». Посреди неё стоял здоровенный стол, вдоль стен вросли ножками в пол четыре железных шконки. В углу вместо параши – дырки в полу – стоял нормальный унитаз, отгороженный невысоким каменным парапетом. За застекленной оконной рамой помимо решетки были вделаны стальные жалюзи-«реснички», перекрывающие вид на улицу.
За столом сидели три человека. Четвёртый, блестя из-за очков совиными глазами, забился в угол с книгой на коленях.
– Здорово, мужики, – сказал Иван.
– Мужики в колхозе землю пашут, а здесь братва сидит, – вместо приветствия ответил высокий, худой парень с короткой стрижкой и серыми, пронзительными глазами. С первого взгляда на этого человека было понятно, что он в этой хате за главного.
Да, распростертыми объятиями здесь и не пахло. Иван недобро усмехнулся и приготовился к худшему…
Молчание затягивалось. Высокий парень пристально смотрел на Ивана, изучающий взгляд скользил по лицу, лез в душу, выворачивал её наизнанку. От парня исходила какая-то животная сила, глядя на него, многие опустили бы глаза, признавая превосходство сероглазого бандита… Многие, но не Иван. Он спокойно стоял, не отводя своего взгляда от лица парня…
«Наверно, в прошлой жизни он был тираннозавром», – мелькнула мысль в голове Ивана.
– Ладно, присаживайся, – нарушил молчание высокий «тираннозавр». – Все ясно, еще один первоход. Ну рассказывай, как, да что, да почему подсел…
– Подсел потому, что поймали, – ответил Иван, садясь на шконку.
– Хм… Весёлый, значит… А статья?
– 161-я, часть вторая.
– Понятно… А кто по жизни будешь?
Кое-что из того, что рассказывал блатной дед на «сборке», Иван запомнил. Запомнил он и то, что посылать куда подальше за подобные расспросы не стоит – можно поутру не проснуться.
– По жизни в кругу не общался, не довелось. Работу свою делал потихоньку…
– Работа, судя по статье, босяцкая?
Иван не совсем понял вопрос, но на всякий случай кивнул.
– Ну ладно, – высокий хлопнул ладонью по столу, – похоже, ты пацан достойный, далее увидим. Я – Дмитрий, смотрящий в этой хате. Тебя-то как звать?
– Иван…
– Ясно… Это Серега.
Здоровый, плечистый мужик кивнул бритой головой.
– Это Ринат.
Улыбчивый татарин подмигнул Ивану.
– Это… ну, в общем, Пучеглазый.
Дмитрий кивнул на очкастого с книгой, который, как уставился на Ивана, так и не отводил от него больше круглых, немигающих глаз.
– Он, по ходу, крытый на всю голову, его менты все никак на Серпы не отправят… Слышь, Пучеглазый, – окликнул очкастого Дмитрий.
Тот, наконец, оторвал взгляд от нового арестанта и медленно повернул голову в сторону положенца.
– Скидай-ка свое бельишко и машку со шконаря, поспишь на полу, пока кого-нибудь из хаты не дёрнут. Пацану после «сборки» отоспаться надо…
– Да-да, конечно, я и сам хотел предложить… – промямлил очкастый и начал стаскивать на пол свои пожитки.
– Иди, отсыпайся, после поясним тебе за жизнь в хате, – сказал Дмитрий, и Иван, у которого после бессонной ночи слипались глаза, расстелил на освободившейся шконке свой тощенький матрац, выданный мордатым каптерщиком перед «заездом» в хату.
Он уже начал засыпать, когда его окликнули:
– Слышь, парень, а какое погоняло у тебя на воле было?
Как ни странно, но Иван понял вопрос, заданный на старом, как мир, блатном языке.
– Снайпер, – ответил он, проваливаясь в глубину бездонного, словно омут, сна.
* * *Он проснулся от звона посуды и крика «вертухая»:
– Обед, граждане бандиты и хулиганы…
Арестанты подхватили алюминиевые миски и выстроились в очередь у «кормушки».
Тощий баландёр оделил каждого жиденьким супом, в котором, как ни странно, плавали мясные волокна. На второе последовала вполне приличная на вкус перловка. Иван с удивлением отметил, что в тюрьме кормили намного лучше, чем в армии, где, кроме хлеба с маслом и чая, фактически есть было нечего, – от остальных «блюд» за версту несло вареным салом и прогорклым комбижиром.
После обеда Дмитрий высыпал в большую кружку с кипящей водой внушительную щепотку чая и закрыл её другой кружкой.
– Садись чифирить, Снайпер, – пригласил он Ивана, когда напиток настоялся и маленько остыл. – Делаешь по два хапа и передаёшь другому, – сказал «положенец» и поднял кружку:
– Ну, братва, будем здравы и свободны…
Горячая приторная жидкость обожгла горло, и Иван быстренько передал кружку соседу.
– Так, купчика употребили, теперь поясню тебе маленько за жизнь в хате, – сказал Дмитрий. – У нас здесь присутствует воровской ход, то есть живем мы так, как учат нас воры. Поначалу, конечно, будут у тебя косяки, но ты не стесняйся, интересуйся – всё покажем, расскажем и поможем. А для начала запомни: прежде чем что-то взять – поинтересуйся у хозяина, можно ли. Не суйся в чужие разборки, не ешь, когда кто-то на дальняке, и не ходи на дальняк, когда кто-то ест. Не свисти в хате – срок насвистишь. С дачки, по возможности, подогрей общак… В общем, – подвел итог Дмитрий, – воровской закон следит за тем, чтобы каждому босяку было легче жить на воле, а если уж не повезет, то в тюрьме и подавно…
И ещё, – добавил он, – попал ты, Иван, не просто в тюрьму. Это четвёртый изолятор. С одной стороны, здесь неплохо – мало народу, воздух… Но теперь у тебя в сопроводиловке как пить дать менты нарисуют три красных полосы, что значит «особо опасен, склонен к побегу» и всё такое. На зоне будет к тебе более чем особое ментовское внимание, да сведущие люди говорят, что и на воле потом в покое не оставят… Тут «вертухай» сказал, что мы – те, «кто может дурно повлиять на основной контингент заключенных». Потому для нас отдельную тюрьму и построили… Только вот непонятно, как им может «дурно повлиять» на контингент Пучеглазый?..
Потом каждый занялся своими делами. Стас с татарином резались в нарды, сделанные из белого и черного хлеба. Дмитрий, развалясь на шконке, смотрел древний чёрно-белый телевизор. Только Пучеглазый с извечной книгой на коленях из своего угла всё пялился на Ивана, поблескивая толстыми стеклами громадных очков.
Свежий ветерок со стороны Сокольнического парка выдул из хаты сигаретный дым. Благо здесь не было сырости и вековой тюремной вони, пропитавшей здания екатерининской эпохи.