Об отношениях с Учителем я пока умалчивала. Время этой темы еще придет.
Понадобился не один час, чтобы объяснить такие сложные темы, как взаимодействие и остановка времени при прыжках, отсутствии в этом мире рождаемости и старения, измененные механизмы поведения общества. И еще столько же, чтобы, осторожно выбирая слова, поведать о коллегах и собственной специализации, (не стоило маме знать об опасностях, войне, рисках, и уж тем более, о моей недавней гибели), показать собственный дом, позволить полностью осмотреть его, познакомиться с каждой деталью, представить Клэр…
Все это время, глядя на ее лицо, я чувствовала себя странно. Трепетно, гордо, радостно, но странно.
Она здесь. В Нордейле. Со мной.
Чтобы не перегрузить ошалевшее от обилия новой информации мамино сознание, я говорила мягко и по большей части кратко, внимательно наблюдая за ее реакциями.
Мама молчала. Иногда что-то спрашивала. Лицо ее было бледным, а глаза блестели.
Она за несколько часов узнала то, на что мне понадобилось полгода. Могло быть и хуже.
– Ты подумаешь?
Мы гуляли по городу целый день. Мимо чистых скверов, припорошенных снегом машин, высоких светящихся небоскребов, уютных кафе, магазинов. И разговаривали. Когда первичный шок схлынул, вопросов появилось бессчетное множество, и на каждый маме хотелось знать ответ. Как я хожу на работу, сколько зарабатываю, дорого ли здесь жить, действительно ли люди забывают, откуда пришли и правда ли, что никто ничего не помнит о детях?
– Правда, мам. Правда. Но они от этого не страдают. Нельзя сожалеть о том, чего не помнишь.
Еще дома, перед тем, как прыгать, я коснулась маминого сознания, закладывая новую установку – помнить все, невзирая на изменение обстановки; я не могла допустить того, чтобы она забыла. Меня, дом, свой мир… Сколько на это требовалось времени другим людям, я не знала, но рисковать не собиралась.
И теперь, уже под вечер, уставшие от прогулок, мы сидели в маленьком кафе на первом этаже «Сферы». В белых фарфоровых кружках поблескивал чай. Мама рассматривала серебряную ложку; ее брови хмурились.
– Дин… тебе легко спрашивать. Дай мне время. Для тебя прошли месяцы, а для меня ты еще два дня назад ходила в офис на работу.
– Я понимаю.
– А теперь ты говоришь – переезжай. Это ведь даже не другой город, не другая страна. – Она беспомощно посмотрела на меня, и в ее глазах отразились сияющие вывески бутиков, окружающие обеденный зал. – Это все просто невероятно, дочь… как в фильме.
К концу дня она уже устала удивляться, но все еще качала головой, будто неспособная до конца осознать, принять, поверить.
– У тебя хороший дом, шикарный просто. Мы о таких и мечтать в свое время не могли, только если где на Западе жить. И подруга хорошая, мне понравилась, она отлично готовит.
Топот ног вокруг, голоса покупателей, мелодичная трель чьего-то мобильника.
– Надо же… ты здесь работаешь. И не стареешь; никто не стареет. Неужели такое возможно? Если бы наши узнали сюда дорогу, то проложили дорогу из трупов, лишь бы попасть в такое место.
Я кивнула, узнавая собственные мысли полугодичной давности.
Точно. Многие бы заплатили миллионы, чтобы я их сюда перенесла.
– Вот поэтому на мне и лежал запрет на разговоры.
– А теперь не лежит?
– Нет, мам. Теперь… (я другая) … теперь не лежит.
– И ты транспортируешь этих ребят – своих коллег, которые выполняют разные задания, туда, куда они скажут?
– Да.
– Они как работники ФСБ?
– Не совсем.
– А это не опасно?
Да.
– Нет.
– Полгода… Динка… Не верится. Полгода ты живешь здесь, и ведь я верю тебе. А для меня прошло всего-ничего… А парень? У тебя здесь есть парень?
Я смутилась.
– Есть мам.
Ее лицо просветлело, но затем на лбу собралась складочка.
– Дочь, а дети? Ты говоришь, что у вас здесь не может быть детей?
– Я ведь больше не обычная, мам… Я могу вернуться в наш мир и забеременеть. В любое время.
Она улыбнулась, глядя на меня, расслабилась.
– Ты стала такой взрослой,… А я только вчера об этом думала, что что-то изменилось в твоих глазах. Мудрыми они стали. А знаешь, я ведь всегда хотела вот так…
Мама с восторгом оглядела торговый центр.
– Как?
– Научиться чему-нибудь необычному. Я ведь читала об этом, но никогда не верила.
– Никто не верит. В этом и проблема.
– А ты теперь раз, и тут! Когда хочешь, где хочешь… безо всяких билетов… Не то, что я со своей Турцией.
Наконец-то, в тебе проснулась радость. Это хороший знак.
– И не говори. Тебя дома…
– Дин, а тут продают напитки покрепче?
Опа!
– …отчим не потеряет?
– Да пусть меня ради такого дня хоть кто потеряет! – И она впервые с тех пор, как шагнула в мир Уровней, рассмеялась. – Закажи нам что-нибудь, и покажи мне уже, что здесь продают!
Все. Теперь она стала прежней – знакомой, родной, лучащейся довольством. Шок прошел, и я впервые за долгий день расслабилась сама. Ничто не могло увлечь маму настолько же сильно, как шопинг, а мы находились в одном из самых роскошных для подобного времяпровождения месте. И спустя десять минут, стояли у одной из витрин, глядя на пластиковый, изысканно одетый, женский манекен.
– Динка! – С благоговейным шепотом мама указала пальцем на элегантное женское пальто. Черное, с меховой оторочкой и большими стильными пуговицами. – Да, у нас же такое же с руками оторвут!
Я улыбнулась, глядя на хитрое накрашенное пластиковое лицо женщины-куклы, одетой по последней моде.
– А дорогое оно?
Таблички с ценниками стояли у туфлей на высоком каблуке.
– Нет, не особенно. Хочешь, купим его тебе на пробу? Принесем домой, продашь кому-нибудь.
– Ты серьезно?
Как же редко в своей жизни я видела настолько сияющий восторженный взгляд собственной матери. И от этого становилось одновременно светло и грустно.
– Знаешь что? Пойдем и купим все размеры!
* * *В старую квартиру мы ввалились с огромным ворохом пакетов, красными от их тяжести руками и запахом кокосовых коктейлей.
– Вас где это так долго носило? – Анатолий прошлепал с кухни потрепанными тапками на босу ногу и с деревянной лопаткой для жарки в руке. – Время девять вечера, а вас все нет.
– Уже есть, Толенька, уже есть!
Довольно улыбаясь, мама водрузила – нет, не пакеты даже – баулы с блузками, кофтами и драгоценными экземплярами пальто на диван.
– Во, понабрали! На рынке, что ли, были?
– Где мы только ни были! – мама хитро подмигнула мне и принялась стягивать с себя верхнюю одежду. – А что у нас на ужин, Толь? Есть хочется, умираем просто.
Отчим что-то недовольно пробубнил про любящих погулять и потратить всю имеющуюся наличность женщин, для которых должны готовить мужики, после чего коротко бросил «рыба» и вернулся на кухню.
Когда я переодевалась к ужину, в спальню вошла мама, обняла меня и уткнулась носом в плечо.
– Спасибо тебе, Дин…
– Да что ты, мам. Мне стало гораздо легче теперь, когда ты знаешь.
– Мне кажется, я так давно не была… живой. А сегодня снова стала. Это как подарок.
– Все подарки у нас еще впереди.
Она посмотрела на меня, сияя:
– Как же здорово! Все эти вещи – они уйдут за баснословную цену. Динка, мы ремонт сделаем!
– Конечно, сделаем.
Мы помолчали, глядя друг на друга. Казалось, счастье, подобно воде в бассейне, плескалось между нами.
– Ты ведь знаешь, что после ужина я уйду? Мне нужно будет вернуться туда.
Она грустно улыбнулась и кивнула.
– Нужно будет как-то объяснить все отчиму и бабушке. Теперь, когда время снова пошло, они заметят мои отсутствия.
Беззаботный взмах рукой:
– Об этом не переживай. Я что-нибудь придумаю. Скажу, что ты нашла работу за границей или что-нибудь еще. Бабушка порадуется. Главное, чтобы ты иногда приезжала к ней. Нет, Динка, представляешь, мы же теперь заживем! Я отдам тебе деньги за сегодняшние покупки, а потом мы сходим еще…
Я наградила ее теплым и укоризненным взглядом.
– Не нужно никаких денег. У меня их достаточно. И будет замечательно, если теперь они появятся и у тебя. У вас. Ты ведь подумаешь над тем, что я говорила?
– Конечно, подумаю, дочь. Ты когда придешь в следующий раз?
– Завтра вечеринка… Давай через пару дней? Как раз определюсь с дальнейшим графиком работы. А то у меня короткий отпуск был. Заодно принесу нам средство связи, чтобы ты могла со мной в любой момент связаться.
– Вот это было бы здорово!
– Лады…
В дверь раздался короткий нетерпеливый стук, а затем и ворчливый голос Анатолия:
– Ну, вы сегодня прямо сами не свои. Ужин на столе, остынет скоро.
– Идем!!!
Прокричали мы хором и захихикали, как две девчонки, хранившие один секрет на двоих.
* * *Надежда Александровна всегда считала себя женщиной практичной. Ну, или хотела так считать. Романтика испарилась из жизни давно, много лет назад – дочка, работа, прокормить, одеть и не остаться бы одной, если Бог даст. С ребенком на руках в одиночку трудно.