На крики из кабинета: «Я же зде-есь!» оглянись. Пожми плечами. Озадачь все того же первого встречного. А не послышалось ли ему чего? И вообще, не эхо ли по корпусам гуляет? Не призраки ли лишенных премии преподов воют?
И чтобы не ответил чего неправильного, как бы невзначай напомни. Мол, как раз сейчас премии-то и распределяю. Вот думаю, кого бы еще лишить. Повод ищу.
Приемные часы назначать лучше с утра и до какой-нибудь лекции. Если назначишь вечером, до ночи до постели не доберешься. Если в свободный день, даже в туалет не сходишь. Не то, чтобы пообедать.
Ну и по мелочи. Аспирантам надавай студентов в помощь для практических экспериментов. Можно даже над самими студентами. Такую самодеятельность не запрещай. Пытки лучше пробовать на живых подопытных. Кошки у нас бешеные. От слова «пытка» или «эксперимент» бросаются как камиказде. Орут, царапают, кусают все, что ни попадя. Только ледяной водой отлить и удается. Нет, правда. Самому приходилось. А студенты народ непуганый. Пока. Особенно первокурсники. У этих черный пояс по глупым попаданиям под горячую руку преподов. И под эксперименты аспирантов. А что? И аспирантам полегче, и преподам разгрузка. Да и студентам лишний раз академическое имущество разрушать недосуг. Преподам скажи, чтобы обо всех эксцессах докладывали тебе лично. Но без истерик, без метаний стихии и чтобы все «по полочкам». На доклады «Ой! Что мне делать? Там такое-е!» реагируй как на внеурочную явку с прошением.
И загадочно пообещай, что премии будешь распределять только за особые заслуги. В чем именно они заключаются, ни в коем разе не говори. Если будут уточнять, возмущайся. У меня и так дел по горло! Одни только ваши особые заслуги еще с лупой разыскивать надо! А вы тут отвлекаете. Марш работать!
С минуту я еще прибалдело смотрела в лицо Вархара. Оценив произведенный эффект, проректор вольготно откинулся на спинку стула. Хлопнул ладонью по столу до подозрительно-жалостливого скрипа и расплылся в довольной улыбке.
— Ольга! Я работаю тут много лет. И Езенграс поставил меня на должность не за то, что показываю шрамы женщинам, — приступ самоиронии, совсем нетипичный для Вархара, обескуражил меня.
Но проректор молниеносно свел феерический эффект своей речи к нулю. Шлепнул по столу так, что компьютер подскочил на добрых два пальца, графин с водой — на три, а стопка документов вздрогнула и поползла вбок. Вархар окатил ее пристальным взглядом, и кипа замерла в «позе слеша», в точности как у меня в комнате.
Пикнуть не успела, проректор снова перегнулся через стол, почти до «чоканья» носами и с прежней акульей улыбкой выпалил:
— Вот и все, собственно! Понадоблюсь — зови. Утихомирю, поставлю на место, физически превзойду любого. Морально сотру в порошок, не напрягаясь, — Вархар хитро подмигнул, поиграл грудными мышцами — их очертания, как и соски, полупрозрачная зеленая футболка почти не скрывала. Я уже начала опасаться, что сейчас он примется бить себя кулаками в грудь и завопит по-Тарзаньи.
Но проректор встал, лихо крутанулся на пятках, и вышел вон из кабинета, похоже наслаждаясь произведенным впечатлением.
Вот это да! Единственное, что приходило в голову.
* * *Впервые войти в лекционную «Академии войны и мира» все равно, что войти в клетку с саблезубыми тиграми, размером со слона. А впервые войти на заседание кафедры все равно, что войти на собрание самых матерых дрессировщиков. У них эти тигры и через кольцо прыгают и морковку грызут на потеху публики.
Ровно в девять утра я с замиранием сердца открыла дверь совещательной и заглянула внутрь. Предательская дрожь в коленях усилилась.
Аудитория не особо отличалась от лекционной, не уступала ей и размерами. Потолки на высоте четырех-пяти Вархаров, окна — ровно на две стены. В лекционной так не развернешься! Аудитория-то не угловая!
Окна начинались где-то на уровне моей груди и заканчивались у потолка. И никаких тебе ставен. Слова «мера» архитектор не знал и ни в чем себе не отказывал. А, нам, простым смертным, приходилось закрывать часть окон жалюзи. Иначе солнце перекрестья миров, не менее добродушное, чем тиранозавр на охоте, слепило так, что глаза спасли бы только черные очки.
Зато, словно бы невзначай, дернув золотистый шнурок, я могла легким движением руки превратить совещательную в пыточную. Под страхом ослепнуть даже местные преподы расскажут все, что потребуется.
Вместо стройных рядов скамеек по огромной площади были хаотично разбросаны кресла. С высоченными спинками, с мягкими матерчатыми сиденьями, с удобными подлокотниками. В такие и президента усадить не стыдно, и светилу науки не совестно.
Меня вновь, как и в день знакомства с кафедрой, посетила ассоциация с ВИП-залом кинотеатра. Чудилось — вот сейчас преподы нажмут кнопки на подлокотниках кресел, и те превратятся в лежанки. Сотрудники поставят на подлокотники даже не ведерки, десятилитровые металлические ведра с попкорном. И захрустят им, наблюдая за мной, как за цирковым клоуном, что развлекает публику в перерывах между сеансами.
Фантазии не прибавили мне уверенности, зато прибавили адреналина. А он прибавил ногам силы. Внутренне содрогаясь, я вытянулась струной и твердой поступью вошла на свое первое заседание кафедры.
Сказать по правде, подчиненные вели себя гораздо приличней, чем студенты.
Ни тебе шума, ни тебе гама, ни тебе грохота мебелью.
Никто не рисовал на партах, нажимая так, что получались уже не картинки, а барельефы. Никто, словно бы невзначай, не отскребывал ногтем куски скамеек, чтобы использовать их как закладки в учебниках и тетрадях.
Разве только взгляды людоедов, в ожидании пока человеческая тушка поджарится на костре, немного мешали позитивному настрою.
Все как один — что женщины, что мужчины сидели с идеально прямой спиной, и сложенными на коленях ладонями. Из-под ручищ, с лопату размером, выглядывали небольшие стопки бумаг. Предполагаю, что отчеты.
Завидев меня, сотрудники кафедры разом встали. И я почувствовала себя уже не карликом на слете бодибилдеров, а хоббитом на слете каменных троллей.
Чтобы не свернуть шею напрочь, поспешила жестом попросить всех сесть.
И едва набрала в грудь побольше воздуха для приветствия, дверь кабинета приоткрылась. В щели между ней и косяком повисла голова Драгара. Глаза его бешено вращались, а волосы слегка вздыбились.
Я было понадеялась, что до такого состояния помощника довел очередной приступ самобичевания. Драгар опять опоздал на работу на целых две минуты. Но надеяться на лучшее в «Академии войны и мира» все равно, что надеяться на лучшее, когда в твою шею вгрызается аллигатор, а второй с аппетитом хрустит ногой.
— Там большая драка. В холле, между кафедрами. Магнетики и водники, — оттараторил Драгар. Не ожидала, что можно говорить так быстро и с таким придыханием.
Покосившись на подчиненных, я наткнулась на вытянутые лица, стиснутые челюсти и по-драгаровски выпученные глаза. Казалось, очутилась на слете героев аниме. Женщин от мужчин отличала с большим трудом, косы и хвосты усиливали впечатление. Вот вздумалось анимешкам обрести плоть и кровь, подрасти, и подкачаться. Но с глазами-блюдцами ничего уже не поделать. Такова логика вещей.
Снова здОрово! Понеслась душа в рай.
— Показывай! — я постаралась говорить деловито и спокойно.
Драгар распахнул дверь и сделал приглашающий жест. Я как можно более степенно направилась на выход и кивком предложила подчиненным «воспоследовать».
Образовалась презабавная процессия.
Впереди шествовал Драгар, ему только флага и не хватало.
Следом вышагивала я, стараясь копировать твердую поступь местных преподов.
Позади меня, ровным строем, как рота солдат, маршировали сотрудники кафедры. Кажется, даже в ногу.
Что ж. Студентам я уже показала, кто тут главный. Настала очередь завоевывать уважение подчиненных. Завоевывать, похоже, в прямом смысле слова.
Распахнув двери кафедры, Драгар открыл нам невиданное зрелище.
Холл между нашей кафедрой и соседней был заполнен до отказа.
Две группки, студентов по пятьдесят навскидку, разделяла ослепительная стена света. Исходила она из ладони… Вархара и упиралась в двери центрального из трех лифтов.
Проректор высился у изголовья лестницы, можно сказать, на линии экватора между кафедрами. И напоминал то ли Конана-варвара, то ли Зевса Громовержца. То ли Зевса Громовержца, который обзавидовался гонорарам голливудских актеров и приехал в силиконовую долину пробоваться на роль Конана Варвара. Глаза его светились мерным, голубым светом.
Знаменитая полупрозрачная футболка Вархара, висела на одном голом плече, не менее знаменитые широченные штаны — на другом. Вода стекала с них ручьями. Изредка по ним пробегали веселые такие синие и оранжевые молнии. Ручьи «с огоньком» медленно, с чувством ползли по обнаженному торсу проректора, капая на нечто среднее между спортивными шортами и плавками. На самом интересном месте красовался меч, недвусмысленно перевернутый острием вверх. Ярко-серебряный на черном фоне он прямо-таки бросался в глаза.