Егор Егорович Лазарев передал мне, что Вы интересуетесь книгой Ваших воспоминаний, изданной в советской России.
Предложенных Лазаревым «изменений и дополнений» Рутенберг, конечно, не делал, но книгу эту послал в Палестину, очевидно, именно Постников (в следующем письме Лазарев пишет, что достать ее не сумел): по крайней мере она до сегодняшнего дня имеется в библиотеке в хайфском Доме-музее Рутенберга. Вряд ли бывший хозяин библиотеки стал бы проявлять интерес к книге своих воспоминаний, если бы та стояла у него на полке…
Обычной в этих случаях копии рутенберговского ответа Лазареву обнаружить в RA не удалось. Но из его второго письма Рутенбергу мы узнаем, что тот посоветовал Левину записаться в сельскохозяйственную квуцу (коммуну), чтобы вместе с ней попасть на прародину. Покоренный энтузиазмом еврейской молодежи, Лазарев пишет Рутенбергу письмо, первая часть которого проникнута восхищением перед рвением сионистсв воплотить в жизнь народную мечту, – это напомнило ему «священный энтузиазм» народников 70-х гг. И хотя он замечает, что «время придет, когда те же молодые люди поймут, что физическим и духовным энтузиазмом нельзя разрешить сложного еврейского вопроса», это не отнимает у сионистского проекта, в глазах автора письма, его высоких целей, поскольку «для полноты жизни на земле постановка высоких целей абсолютно необходима».
Письмо, конечно, производит странное впечатление: русский человек, живущий за много тысяч километров от Палестины, читает что-то вроде сионистской лекции тому, кто знает палестинскую действительность не из газет и чужих рассказов, а непосредственно из собственного опыта, притом знает лучше, чем кто-либо другой. Однако нельзя не отдать должное добрым намерениям и несколько наивному дидактическому пафосу старого русского революционера, уважительно пишущего слова «сионист», «сионистский» с большой буквы.
Вторая часть письма Лазарева интересна тем, что он вновь возращается к «делам давно минувших дней» – к книге Гутенберга. В частности, представляет Постникова, рассказывает о Пражском архиве, где тот служит, о рукописи рутенберговских записок, каким-то образом попавшей в его руки, комментирует постниковское письмо к Рутенбергу, признавая сделанное тем предложение неудачным (вероятно, Рутенберг не слишком лестно отозвался об этом предложении Лазареву). Письмо не лишено некоторого стариковского озорства по поводу недавней рутенберговской женитьбы. И высокой оценки рутенбер-говской личности: «Русская интеллигенция вправе гордиться тобой». Словом, оно заслуживает быть приведенным полностью29:
Дорогой, милый Мартын…
Позволь мне тебя назвать по-прежнему… Мне уж 81 год, и я всем своим старым друзьям говорю на ТЫ. Прежде всего я очень тронут твоим товарищеским отношением к моей литературной работе. Твой чек, присланный мне, меня очень тронул, и я все собирался написать тебе, но с ежедневной суетой все откладывал. Но вот уже несколько дней идут телеграммы из Палестины о кровавых столкновениях евреев с арабами. Яффа и Хайфа являются театром трагических столкновений30. Меня страх берет – не коснулось ли это столкновение и тебя? Ради бога – черкни в доказательство, что ты жив.
Вот уже больше двух месяцев как сюда приехал из Палестины Соломон Зархи. Он лет 4О<-ка>. Сионист. Во время войны воевал с большевиками и искренне верил в осуществление Рая на земле. Но наконец – разочаровался и, чтобы заглушить охватившую тоску, уехал в Палестину и там 12 лет весь отдался Сионистской работе в тамошних колониях и земледельческих коммунах. Он рассказывает о том священном энтузиазме, который переживали мы, народники, в 70-х годах прошлого столетия, когда мы так же отказывались от всех благ культурной жизни, надевали лапти и шли в «народ». Точно так же охвачена теперь и Сионистская молодежь, которая оставляет своих родителей, богатых и бедных, и идет в земледельческие коммуны, чтобы физически и морально подготовить себя к переезду в Палестину для построения заветного ДОМА для рассеянного по всему свету народа еврейского. Ведь Палестина есть та земля Ханаанская, в которой жили патриархи их: Авраам, Исаак и Иаков…
Нужно осушать болота, орошать пустыни и обращать их в плодородные поля и сады. Для этого надо научиться в поте лица физически работать. Не евреи-торгаши и коммерсанты нужны для этого, а молодежь, охваченная духовным энтузиазмом, чтобы быть способным <sic> выполнять эту священную миссию создания еврейского Дома в Земле Ханаанской. Для этого в разных странах Европы еврейская молодежь образует специальные земледельческие коммуны, чтобы после часто нескольких лет труда и моральной подготовки удостоиться права въезда в Палестину для вступления в местные Сионистские земледельческие колонии. Теперь я понимаю, почему ты советовал Левину записаться в рабочую артель. Таких артелей-монастырей у Сионистской молодежи только здесь, в Чехословакии, больше 20. В Польше и того больше. В этих коммунах живут своим трудом даже дети богатых родителей. Член коммуны может временно уйти в город, быть носильщиком на ж<елезной> д<ороге>, но свое жалованье он должен вносить в свою коммуну, которая и распределяет коммунальные средства по потребностям. Одним словом, каждый должен подвергнуться испытанию и выработать из себя ревностного и идейного Сиониста-работника. И вот Соломон Зархи прислан из Палестины Сионистской организацией, чтобы объехать все эти европейские приуготовительные или испытательные коммуны, обследовать их и духовно, и морально помочь им. И он сам проникнут этим священным энтузиазмом. Я пережил этот молодой энтузиазм в 70-х годах и смотрю снисходительно на это движение. Я знаю, что время придет, когда те же молодые люди поймут, что физическим и духовным энтузиазмом нельзя разрешить сложного еврейского вопроса. Но пусть. Для полноты жизни на земле постановка высоких целей абсолютно необходима. Палестина – маленькая страна, а всех евреев на свете многие миллионы. Но пока и то хорошо, что Сионисты стараются превратить Палестину в Рай на земле… И я вижу, что они понемногу достигают этой цели… в сердце своем.
Как я ни старался достать для тебя и для себя по экземпляру брошюры «Убийство Гапона» – не мог этого сделать, говорят, распродано…
Я читал эту брошюру. Там много есть старого и тебе известного. Отмечены твои разногласия с ЦК партии, и особенно с Черновым, письмо которого тут приведено. Редакция отмечает, что ЦК не давал тебе раскрыть все карты. И выражает сожаление, что не знает, как тебя найти, чтобы предложить изложить без помех всю истину. В свободное время, дорогой, все-таки ты напиши для будущего поколения, как все это было. А то выходит: вместе с Рачковским предателя убить МОЖНО, а одного – НЕЛЬЗЯ…
Постников – это наш товарищ, эсер, служащий в здешнем, Пражском Русском Историческом Архиве. А этот Архив – замечательное и многомиллионное учреждение, где собраны все издания и материалы до войны и после войны. Кроме официальных, тут собираются и покупаются очень ценные архивы частных людей. Тут есть и мои, и Бабки Брешковской, Савинкова – людей всех партий, игравших какую-нибудь крупную политическую роль. К Постникову как-то попала и твоя рукопись. Чтобы не отдавать ее в Архив, он и задумал – не возьмешь ли ты ее себе, в надежде, что ты что-нибудь пожертвуешь на издание брошюр по истории эсеровской партии… Я рукопись твою «черновую» не читал и не видал. Я знаю только, что в нынешний критический век у всех нужда в деньгах на всякие партийные издания. Я нахожу его подход очень неудачным, но и винить его не могу. Он думает, что ты человек состоятельный и не откажешь внести свою лепту. У него вышло глупо – будто он хочет продать тебе твою собственную вещь. Ну да Бог с ним! Поступи как знаешь: эту рукопись – тебе ли прислать или в Архив передать? Это твое дело. Моя книга уже наполовину оплачена. Буду готовить следующий том.
Боюсь, как бы не пришлось уйти на тот свет. Дурак я был, что много время непроизводительно стратил. Надо бы давно за свои материалы сесть. Да и до сих пор разные дела отвлекают. Прямо минуты свободной нет. А среди окружающих товарищей – нужда страшная. Прямо глядеть тяжело. А помочь силы нет. Ну, будь здоров, дорогой мой. Что бы там с нами ни было, но я считаю тебя своим старым другом и товарищем. Только скажи: у тебя, говорят, жена: та ли это персона, которая была у меня отдельно и с тобой? Или той нет уже и это новое существо? Ты не сердись на меня за нескромные вопросы. Я теперь живу один-одинешенек. Моя жена умерла здесь в 1932 году. Ты для меня один из членов моей духовной семьи.
Будет время – не забудь любящего тебя всей душой Егора Лазарева, которому 7 сего Мая исполнится 81 год. Я подготовляю теоретическую книгу, составленную из моих писем к товарищам и по разным вопросам. Она будет тоже очень интересна. Когда выйдет, я тебе пришлю. За невозможностью теперь помещать статьи в журналах, я поневоле излагаю свои мысли и опыт в прошлом в письмах к товарищам, рассеянным по всему свету.