Одноглазый бродяга, вручивший ему елочный шар… Осколок его по-прежнему с ним, по-прежнему под рукой – как талисман, как последняя надежда.
Но с того вечера, когда он решил примкнуть к Мглистым Акробатам, рубиновый осколок так ни разу не показал ему того, что хотелось увидеть больше всего на свете, – Жанны… Бесполезный артефакт, ненужное напоминание.
Или тот оборванец в переулке Менял, который выронил якобы случайно свиток с убийственным заклинанием. Свиток, из-за которого в итоге закрутилась такая каша, что голова начинает кружиться от масштабов разрушений.
Быть может, вот он – Дульф – и был тем самым оборванцем?
Если вы такие умные и всеведущие, хотелось кричать Северину – как допустили, что мир, ваш собственный мир, раздирает на части война? Что длится и длится кровавая рознь между всеми этими кланами, династиями, родами, корпорациями, шайками, стаями…
Если вы такие умные – может, объясните, зачем я здесь?
Он смотрел в прищуренные глаза Дульфа, смутно поблескивавшие за занавесью сизых табачных клубов. И боялся спрашивать, боялся услышать ответы. Потому что начинал уже догадываться сам, какими они могут быть, эти ответы…
Дульф мог бы сказать ему: да, мы умные и всеведущие.
Но недостаточно умные. Недостаточно всеведущие.
Ты здесь для того, чтобы попытаться все изменить. Тебе дан шанс – стать таким же, как мы, – всеведущим и умным.
И проверить на практике – сможешь ли ты изменить хоть что-нибудь? Под силу ли тебе?
Северин слушал о том, как Орден Равновесия пытается связывать разобщенные миры.
Бесконечно далекую Землю – Терру. Северин толком уже и не помнил – какая она?
Альтерру, где магия используется повсеместно.
А для чего?
Всё это используется для более комфортного ведения междоусобных распрей.
Или вот для соблазнения понравившейся вдовушки, тем более что у нее, говорят, серванты золотом забиты.
Или для сведения со свету надоевшего конкурента, открывшего пекарню через переулок, и у него, говорят, в булках и впрямь изюм, а не то хрустящее и сморщенное, что у тебя и что ты выдаешь за изюм, хотя в тесто этот изюм забежал на своих собственных ножках.
Или для того, чтобы спалить огнешарами к гнолловым хренам всех этих гадов, у которых серебряный змей на синем поле. Почему? Ну, потому, что мы же лучше, мы за добро и свет. Тем более что у нас вон не змей какой хладнокровный, а мудрая рыба-сом, и не на синем, а на зеленом, мы хорошие, а с теми-то сразу ясно, одно слово: враги!
И третий мир. Пугающий, загадочный Аррет. Мир-свалка. Мир торжествующей розни и мрака. Мир-отстойник для бесчисленного множества несостоявшихся апокалипсисов и рагнареков.
Мир, где сокрыта могила хаосита Шахрияра.
И кто-то, достаточно безумный для того, чтобы желать этого, желает вернуть его к жизни.
Отсюда все эти мрачные весточки, тревожные предзнаменования – непостижимые, не людского разума, твари, рыскающие по степи, уродливые смертоносные конструкции, слухи и сплетни, обрывочные сновидения и пророчества, повторяемые лихорадочным шепотом из уст в уста.
А ключ ко всему – донесение, спрятанное в футляре, висящем на шнурке у него, Северина, под рубахой.
И вновь вернулось такое уже привычное чувство: вновь все происходящее казалось сном. Но просыпаться не хотелось. Когда еще доведется поесть перепелиного шашлыка, приготовленного с таким поистине нечеловеческим мастерством?
И выпить красного сухого ромейского, которое в Хмарьевске подается лишь к трапезе аристократов влиятельнейших династий и кланов или высших городских чиновников? Да и то раз в год, если повезет.
Напротив Северина сидел тот, кто знал ответы на все вопросы.
Но почему-то не хотелось его ни о чем спрашивать.
– Упорядоченное само выбрало тебя, – сказал Дульф. – Это называется «талант», «Дар», это великая честь. Нас немного, но этому миру и многим другим мирам – не выжить без наших знаний, без того, что мы передаем по цепочке, от учителя к ученику… То, что завещано нам самими Новыми Богами – Хедином, Коричневокрылым Соколом, и Ракотом, Черным Драконом. Теми, кто хранит Равновесие. Мы приглашаем тебя – стать одним из нас.
«Вот он, очередной виток моей причудливой биографии», – подумал Северин.
Сначала ты дни напролет рисуешь прикольные открытки, а ночами рубишь ботов эльфийкой-дамагером. Мечтаешь обзавестись девушкой или получить мало-мальски реальный шанс как-то изменить свою жизнь. Вдруг тебе дают и то и другое. И в тот же вечер отбирают. А потом тебя толкают в вонючую дыру, находящуюся в полу бани, затерянной в каком-то заметаемом снегом дачном поселке.
Ты оказываешься в Городе-своих-снов, ввязываешься в противостояние безумных оккультистов и охочих до золота и власти толстосумов.
Ты становишься камнем преткновения в их извечной борьбе. На тебя объявляют охоту. Ты бежишь от нее на другую, но не менее странную и такую же необъявленную войну.
Бесконечная кровавая лотерея, а ставка всегда чуть-чуть больше, чем твоя собственная жалкая жизнь. Это как-то даже вдохновляет. Помогает держаться на плаву.
И вот теперь, адепт Ордена, основанного Новыми Богами, предлагает тебе поучаствовать в спасении мира. Узнать и испытать что-то такое, что всегда было недостижимым, как рисунки созвездий на черном атласе ночного неба. И таким же желанным…
– Мне нужно время, – сказал Северин. – Нужно время, чтобы собраться с мыслями. Чтобы разобраться, что к чему…
– Поторопись, – посоветовал Дульф. – У Вечности есть один серьезный недостаток. Она имеет свойство очень быстро заканчиваться.
3
Сначала надо было пройти по длинному коридору.
По обеим сторонами его тянулись невысокие перегородки. Из-за них доносились визг и жужжание пил. Под сапогами шуршал густой ковер из стружки. Над головой, в промежутках между кровельными навесами, проглядывало низкое и пасмурное утреннее небо. Дойдя до условленного закутка, Северин захлопнул за собой дверь, расстегнул воротник крутки. Уселся в кресло-качалку.
Стал ждать.
Столярное сословие в Хмарьевске – одно из самых привилегированных.
Есть, конечно, торговцы оружием и магическими артефактами, обретающиеся в многоэтажных каменных домах центральных площадей, у подножия холма, на котором высится Хмарьевский кремль. Есть всяческие алхимики, высоколобые книжники и заклинатели монстров, и драматурги, и артисты, и бесчисленные служители Городского Совета и его многочисленных ответвлений и отростков.
Кому-то достается противоположное: тянуть сетью лофкритов и скотку, кормить собой комаров, рубить лес, опасаясь затаившегося в чаще зверья или нежити. Под дождем и снегом, в любую погоду, тащиться на промысел. Зачастую, напрямую сопряженный со смертельной угрозой. Взять, к примеру, шкуродеров, что ходят по зверином следу, надеясь получить, урвать хоть что-то, например: крепкие жвала, тугую жилу. А уж у рудокопов вообще – не жизнь, а мрак сплошной. Вгрызайся в него, в этот мрак, лопатой и киркой, попробуй отнять у него самоцвет или руду.
В ряду всех хмарьевских профессий столяр стоит особняком.
Распил – как много в этом слове… Работа не особо замысловатая. Знай, сиди на своем месте, следи через магическое зеркало за процессом модификации, не забывай вовремя отдавать команды.
Хмарьевск стоит на болотах, в тесном окружении лесов. Бревна стекаются в него – всех цветов, форм и размеров. Проходят через комплекс модификаций в сложных механизмах, управляемых магией, превращаются в доски и поленья, в бруски и планки, в заготовки табуретных ножек и суповых тарелок, в древки лопат и алебард, в болванки для детских игрушек и массивные многофигурные карнизы.
Скользит по широким самодвижущимся лентам сырье, вызывая какие-то кондитерские ассоциации. Вот едут доски, похожие на плитки горького шоколада, а вот – похожие на плитки шоколада белого. Едут поленья, будто круглые карамельные батончики. А вот темно-сливовые, с потеками смолы цвета густого красного вина. Тянутся по самодвижущейся ленте доски изумрудно-зеленые и мягкого фисташкового оттенка, полосатые и тыквенно-рыжие поленья, с бирюзовыми спиралями застывшей смолы и мясисто-зеленые, исходящие соком, усеянные мелкой острой колючкой.
Это ли – не Альтерра во всей ее красоте и неизбывном ужасе?
Стекаются сюда создания из сотен миров – всех она принимает, всех обтесывает, остругивает, ошкуривает.
Переделывает под себя.
Северин ждал долго. Притворяясь, что занят работой, как и обитатели других закутков, вначале раскладывал пасьянс из колоды замусоленных карт. Потом у пробегавшего по коридору мальчишки-разносчика приобрел листок, на котором отпечатаны были еще свежей, пачкающей пальцы, краской последние постановления Городского Совета и важнейшие перемены в хмарьевской жизни.
Закинув ноги на стол, раскачиваясь в кресле, Северин слушал, что происходит за соседними перегородками. К непрестанному визгу пил быстро привыкаешь, в какой-то момент ловишь себя на том, что совершенно перестал его слышать.