Бертель думает о дяде и тете Брин и успокаивает саму себя: все же она теперь не сирота, жизнь ее связана со страной Израиля. Тетя высекает в ее воображении некую Божественную искру. Вольф Брин — освободитель земель и осушитель болот. Он — пионер-сионист, не сдался ни болотам, ни комарам, ни малярии, ни голоду, ни пустыне, ни тяжкому зною. Тетя, дочь банкиров, только чуть-чуть истинная сионистка. Из-за ностальгии по хорошей легкой жизни в Германии, она покинула Палестину, вернулась в Берлин с массой чудесных рассказов. Так судачат домочадцы, Но Бертель видит, как за чашкой кофе, когда тетя рассказывает о Палестине, ее лицо мгновенно меняется.
— Есть у евреев своя страна, — глаза тети начинают блестеть от гордости за своего мужа, сажающего цитрусовые плантации и работающего врачом, спасающим больных малярией.
— Есть у меня моя страна, — думает про себя Бертель, ощущая в душе священный трепет и преклонение перед доктором Брином. Красивый мужчина, он оставил свой дом на границе Польши с Германией из-за еврейских погромов. Еще до Мировой войны тетя встретила Брина в Израиле. Ее родители, господин и госпожа Маркс, евреи, соблюдающие традиции, дали ей солидное приданное.
Тетя Ревека сводит с ума весь дом, она возмущается:
— Зачем еврейской девочке рассказывают об Иисусе Христе. Как еврейской девочке может рассказывать о несчастном Иисусе, у нищих родителей которого нет даже колыбели для ребенка.
Отец отвечает:
— Ревека, какие у тебя претензии к Иисусу? Иисус — великий освободитель.
Тихая Бертель взрывается:
— Я — еврейка. Я никогда не буду надевать наряд ангела на Рождество, и не подставлю голову под соломенный парик.
Артур притянул девочку и поставил е между своих ног:
— Бертель, еврейство это действительно красивая сказка. Но сегодня она не имеет никакого значения. Иисус хотел освободить весь мир.
Девочка не слушает его объяснений.
— Бертель, Иисус внес в души людей великие идеи. Это честь — быть ангелом-провозвестником христианского мессии, — патетически восклицает Артур, глядя в ее пылающее лицо и тяжело дыша.
Он не может убедить девочку. Она клянется — больше не возносить молитву христианскому мессии и не преклонять перед ним колени. Доктор Герман, пожалуй, единственный, кто понимает, что творится в ее душе. Он обещает, что в будущем она не будет участвовать в празднестве Рождества, но так как ни одна ученица не сумела выучить наизусть длинный монолог ангела, а времени до празднества осталось немного, Бертель придется на этот раз исполнить эту роль. Доктор Герман и Бертель договорились, что, завершив декламацию, она не преклонит колено перед божьим сыном. Директор сдержал свое обещание, но Бертель не может простить себя. С громким плачем она сошла со сцены. Слова ангела были столь эмоциональны и так разжалобили ее сердце, что она сама себя забыла и встала на колени перед младенцем святой Марии.
В доме все сердятся. Тетя сводит девочку с ума. Бертель требует, чтобы ее освободили от уроков закона божьего. Тетя убеждена в том, что евреи совершают большой грех, изучая Новый завет, и вслух цитирует проповеди антисемита Мартина Лютера. Фрида оскорблена. Она рассказывала Бертель и Бумбе о Рождестве, о богоматери, добросердечной и готовой с небес помочь каждой живой душе, паря над нею, и перья из перин стелются, смягчая жестокость мира. Бумба расчувствовался, а Бертель произнесла:
— Все это — глупости.
И ушла в свою комнату. Христианку Фриду душит гнев. Легенда о богоматери это святыня, которую ей рассказывали в деревенском детстве.
Бертель гордится своим еврейством, хотя не совсем ясно знает, что это такое — быть еврейкой, и вызывает взрывы хохота домочадцев. Но она стоит на своем. Палестина, священный язык и Бог целиком захватили ее сознание. Бог живет в Палестине, а не в Германии. Она понимает, что отец говорит не о Боге, ибо тот находится далеко.
Но, быть может, садовник Зиммель — бог. Нарядился садовником, чтобы ему дали приют в их доме. Он — бог добрый, единственный, кто понимает то, что творится в ее душе. Помогает в ее развлечениях, к примеру, ловить серых мышей в подвале и повязывать ленточки им на шеи. Она умирает со смеху, глядя, как мыши танцуют и попискивают от страха, подскакивают, пытаются увернуться от ленточек.
Старый садовник удивляется. Бертель сидит в его домике каждый день, не отрывая от него своих черных поблескивающих глаз, больших и полных преклонения. Когда, по рекомендации врача, он сопровождает отца на прогулках, девочка не отстает от них ни на шаг.
— Бертель, иди-ка по своим делам, — просит отец.
Зиммель говорит:
— Господин, девочка не мешает.
И взрослые продолжают свой разговор о падении престижа социал-демократической партии. Зиммель говорит:
— Влияние партии ослабело. Она теряет свой истинный облик.
Как член этой партии, участвующий во всех ее съездах, садовник отлично знает все ее слабости. Веймарская республика подписала все Версальские соглашения, которые с самого начала не были реальными. Положение страны не улучшится, пока экономические соглашения не будут выполнены в полной мере, до каждой буквы! Ситуация ухудшается с каждым шагом. Лидеры социал-демократов не арестовали глав банков и ведущих промышленников, которые привели к банкротству мелкие и средние предприятия, и их подмяли под себя крупные заводы и фабрики. Они поддержали инфляцию и превратили владельцев крупного капитала в монополистов. Социал-демократическая партия поддалась прессингу со стороны США и государств западной Европы. Садовник Зиммель анализирует положение, и отец качает головой в знак согласия.
Однажды утром в саду появился доктор Герман. Увидев своего друга, беседующего с садовником, он был весьма удивлен. Только у евреев хозяин может гулять с простым садовником. И Бертель подумала: вот, еще одно доказательство, что садовник не просто человек, как все. Директор школы не понимает, что старый Зиммель — Бог, скрывающийся в облике садовника.
Вторжение еврейства в дом не проходит без последствий. Дед говорит, что Ревека отравляет его внучку.
— Ревека, не вбивай девочке в голову всякие глупости, — стучит он тростью о пол и требует прекратить байки об еврейских поселениях в стране Израиля.
— Но я видела эту страну, жила в ней и приехала со своими детьми оттуда, — упрямствует тетя.
Дед — отличнейший делец, но не человек духа. Вообще гуляет слух, что родители деда купили ему аттестат зрелости, ибо душа его не была расположена к учебе. Но так как человеку его положения не пристало быть в высшем обществе простаком и невеждой, он старается штудировать книги по философии. Читает и популярную художественную литературу таких авторов, как Лев Толстой, Томас Манн, Стефан Цвейг и Франц Верфель. Ну, и, конечно, книги о Мировой войне, в которой участвовал и был ранен его сын. Особенно ему интересен только что выпущенный роман Эриха Марии Ремарка «На западном фронте без перемен».
Дед переживает, следя за перипетиями судьбы молодого немецкого солдата. Под впечатлением антивоенного романа Ремарка он ведет бесконечные разговоры с сыном Артуром, который на собственной шкуре испытал ужасы войны. Его легкие были отравлены газом. Дед удивляется, спрашивая, чувствует ли сын так же, как герои книги, разочарование солдат от крушения надежд в этой бесконечно продолжающейся позиционной войне. Чувствовал ли сын, что теряет веру в правительство и командование, безразличное к гибнущим солдатам и не знающее о трагедиях на полях сражений. Артур уклоняется от ответов. Он старается не вспоминать об ужасе, который не дает ему по сегодняшний день уснуть. Во Франции облака газа накрыли их окопы. Бойцы задыхались в предсмертных судорогах. Желтая пена, пузырясь, вытекала из их ртов у него на глазах. Артур старается не рассуждать о моральной стороне использования отравляющих газов на войне.
Любимая Германия трогает сердца верных ей граждан, но не сердце Бертель. Она ищет новую идентичность с помощью тети-сионистки, которая внесла дух еврейства в их дом. Она рассказала Бертель о зажигании субботних свечей, о молитвах, которые возносит еврей Творцу мира, о праздниках Израиля и законах кашрута. Эту последнюю тему она связала с печальной главой истории еврейского народа. Свиную кожу враги Израиля использовали для унижения евреев. Евреи, привлеченные к суду, вынуждены были преклонить колено на свиной шкуре перед судьей еще в дни инквизиции, в восемнадцатом веке.
Семья и сердится, и смеется. Бертель берет в свою комнату тарелку, вилку, ложку и нож. Согласно законам кашрута, она ест яйца и картошку, и не касается трефного мяса. Бертель сочиняет утреннюю молитву, пока не научится молиться на иврите. Тетя услышала ее молитву и сказала, что еврейство у Бертель в крови. Лотшин засмеялась. Бертель стояла в центре своей комнаты и читала сочиненную ею молитву: