и делает шаг ко мне, а я продолжаю стоять и не
двигаться.
— Ты как запретный плод для меня, а эти яблоки
слаще всего срывать. Ты заводишь меня своей
дерзостью, но и только. Никакого будущего, потому что я
чудовище. А ты сейчас просто...
— Дотронься до меня, — перебиваю я его
требовательно, что он удивлённо останавливается в двух
шагах от меня.
— Дотронься до меня, Ник. Я тут, я буду делать то, что сама считаю нужным, а не то, что ты мне говоришь. Я
хочу, чтобы ты сделал мне больно, ведь боль — это
естественный процесс во время лишения девственности.
Так сделай это. Зачем ты сдерживаешь себя?
— Господи, Мишель, ты не должна это говорить. Ты
не должна, крошка. Ты не понимаешь, что я могу сделать
с тобой. Ты ничего не знаешь обо мне, — мрачно говорит
он и его губы искривляются в отвращении к самому себе.
— Так позволь мне узнать, не закрывайся от меня. Я
пойму, как и то, кто ты есть. Хотя я не верю в это, я
чувствую, что ты другой, разительно отличается от всех.
И не потому, что ты Доминант или же садист, или
миллиардер. А потому что ты сильный, рядом с тобой я
чувствую себя защищённой, я могу дышать тобой. И это
сводит меня с ума. Я сумасшедшая, такая же, как и ты. Я
не верю тебе в том, что ты чудовище. Собаки плохих
людей не любят.
— Уходи, крошка, прошу тебя. Пожалуйста, уйди, тебе
незачем знать все моё говно, что было и есть в жизни. Ты
права, я тебя пачкаю своей грязью, потому что я
отвратительное существо, а ты дар для любого. Я не
заслуживаю такого, — он качает головой, и я чувствую, как комок проигрыша поднимается к горлу и сжимает его.
— Ты должен знать, что если я говорю: «Прощай», то
не возвращаюсь. Меня не волнуют ни слова прощения, ничего. Даже если ты передумаешь, и мы встретимся, я
покажу тебе фак. Я никогда не позволяю себе делать
шаги назад, только вперёд. И если я сейчас уйду отсюда, то никогда более не вернусь, что бы я не чувствовала.
Чувство собственного достоинства у меня есть. Я не
Анастейша, я не буду входить в реку дважды, потому что
воспользуюсь полученным опытом, — произношу я и с
надеждой смотрю на непроницаемое лицо Ника.
Мы стоим напротив друг друга, и никто из нас не
шевелится. Я даже ничего не могу прочесть в его взгляде.
Разочарование и грусть постигают меня, но я не позволю
себе умолять его больше и нагибаюсь, поднимая свою
шубу с пола.
Что ж, не первый и не последний проигрыш в жизни, Мишель.
— Прощайте, мистер Холд, — сухо бросаю я, доставая из кармана его адрес, и демонстративно
выпускаю его из рук. Я разворачиваюсь, желая быстро
убежать к лифту, но я иду спокойно и ровно. Слезы вот-
вот покажут мои слабости, лучше, чтобы их никто не
видел. Никогда не видел моего очередного унижения.
Я с яростью жму на кнопку, а лифт издевается надо
мной, как и все в этом мире. Я с силой сжимаю губы, пока
пытаюсь дышать. Я цепляюсь за шубу, и мне кажется, словно я держу мёртвое животное, коим сейчас являюсь
я. Отчего-то так больно в груди, так давит, что я словно
нахожусь в прострации, а все вокруг движется, кроме
меня.
Закусываю губу, что ощущаю боль, я нетерпеливо жду
долбанный лифт. И наконец-то створки раскрываются, и я
делаю шаг, стараясь не упасть в обморок от наплыва
новой жалости к себе.
Неожиданно меня хватают за руку, и я теряю
равновесие, падая назад, но меня подхватывают и
вытаскивают из ярко освещённого помещения в тёмное.
Я задыхаюсь от крепкого захвата моих плеч и горячего
дыхания на шее.
— Не уходи от меня, Мишель, не уходи, — шёпот
раздаётся для меня так словно эти слова прокричали, и я
хватаюсь за прохладные руки, выпуская из своих
верхнюю одежду.
— Не поступай так со мной, не отвергай меня, не
приказывай, — отвечаю я, а из глаз выкатываются
крупные слезы от облегчения и счастья.
Ник меня поворачивает к себе, и я вижу его лицо в
новом свете. Мука в глазах и его губы дрожат, пытаясь
что-то сказать.
— Да, я боюсь тебя, крошка, потому что ты
заставляешь меня забыть о контроле, обо всём на свете.
Только ты и мои желания, — он хватает меня за волосы и
притягивает к своему лицу.
— Ты не забываешь о нём, а я бы этого хотела, — шепчу я в его губы, обхватывая его за шею.
— Ты не передумаешь? Не пожалеешь? — тихо
спрашивает он, и я чувствую как меня поднимают над
полом и куда-то несут.
— Нет. Я уверена в своих шагах, а ты?
— Нет, я не уверен, но я не хочу терять тебя.
— Почему я?
— Потому что ты моя.
Меня кладут на мягкую постель, и Ник нависает надо
мной. Вокруг темно, а я слышу только биение своего
сердца. Быстро. Опасно. Необходимо.
Он проводит пальцем по моей щеке, где была
дорожка от слезы.
— Ты обещала не плакать даже из-за меня, крошка, — говорит он.
— Я неправильная, — отвечаю я тихо и осторожно
улыбаюсь.
— Мне надо принять душ, — он хочет встать, но я
хватаю его за шею и не позволяю встать с меня.
— Нет. Я хочу слышать твой запах, мне он нравится
больше, чем гель для душа или одеколон. Ты пахнешь
реальностью, ты пахнешь тем, что я не могу выбросить из
головы.
— Крошка, нам обоим нужно время, чтобы подумать.
Тебе тут, а мне под холодным душем, — он снимает с
себя мои руки и встаёт.
Я сажусь на постели и теперь обиженно выпячиваю
губу, как будто мне папа запретил открыть подарки к
Рождеству.
Да, чёрт возьми, я такую кампанию провела, чтобы
разрушить стену между нами, которую он придумал. Я
поставила на кон всю свою уверенность и
мужественность, а теперь сижу в темноте и не понимаю, что мне делать дальше. Всё вышло настолько по-детски
глупо, я сама готова сбежать отсюда и краснеть ещё дней
пять.
Но я пришла за тем, что мне нужно — я хочу
запомнить эту ночь. Навсегда запомнить и вспоминать, когда останусь одна. Я решила и мне плевать, что он там
себе выстроил в своём воспалённом доминантном мозгу!
Ник щёлкает чем-то, и комнату озарят по периметру
тонкой полоской мягкого золотистого света. Я теперь
понимаю, где нахожусь — в его личной спальне.
— Пока осмотрись тут, — с улыбкой говорит Ник и
устанавливает пульт управления светом на стене. Он
подходит к двум раздвижным дверям и закрывает их, словно отрезая мне пути к спасению. Но я никуда не
собираюсь убегать.
Я киваю, и он скрывается за тёмными дверями.
Комната точно подходит ему, такая же мрачно тёплая, словно укрытие для чудовища из сказки. Я скатываюсь с
постели и встаю, смотря на то, на чём сидела. Его
кровать огромная, больше чем двуспальная с темно-
шоколадными резными столбами. А за ней панорамное
окно во всю стену и уютные диванчики рядом.
Повернув голову, я отмечаю, что тут нет ни
телевизора, ни шкафов. Какие-то скульптуры из дерева в
тон кровати и ещё одна дверь, плотно закрытая. Никаких
признаков жизни тут, не считая того, что покрывало с
постели сложено в углу на диванчике возле окна.
И я понимаю, насколько он одинок в этом мире.
Никакие деньги не купят чувство необходимости кому-то.
Он робот с чётко установленным графиком жизни, правилами и табу. Он не отклоняется от них, а я всем
своим существом хочу нарушить каждое из них.
Я подхожу к окну и смотрю на прекрасную панораму
города, открывающегося передо мной. Никаких штор, ничего — полная свобода и воздух.
Сколько девушек побывало с ним в этой спальне? И
тут же в голове вспыхивают его слова, что мало кто знает
о его дорогущем пентхаусе и я вхожу в их число. Это
заставляет улыбнуться и ждать его тут.
Я слышу, как дверь тихо отворилась и закрылась за
моей спиной, и оборачиваюсь, отвлекаясь от созерцания
города.
Ник стоит с влажными после душа волосами в синих
джинсах. Мои глаза лениво оглядывают его накаченный
торс, руки в карманах и встречаются с напряжённым
лицом.
Он во сто крат лучше, чем Кристиан Грей. И дело не в
его габаритах, а в нём есть то, что отличает его от иных
людей. И я теперь понимаю Анастейшу, когда она не
хотела терять своего Доминанта, ведь Ник его прототип.
Но оригинал всегда краше бутафории.
— Ты тут, — тихо произносит он, не двигаясь.
Неужели он действительно думал, что я брошу его, отступлюсь от своих решений?