Сердце ёкнуло родным именем, и по щекам покатились уже не алмазные, а обычные слёзы.
Струя воды устремилась в отверстие стока раковины. Нелли подставила под неё сложенные ладони, чтобы умыться, как вдруг из стока потянуло канализационной вонью и зябкой сыростью. В этом дыхании слышался жуткий шёпот на каком-то адском языке, каждое слово которого вонзалось в душу ледяным шипом.
Из зеркала на неё смотрели чёрные глазницы Джокера. Парализованное страхом горло не издало и писка, Нелли просто осела на холодный кафель пола, а преследователь в маске высунулся из зазеркалья, склоняясь над ней, до ужаса реальный: каждую складочку его плаща Нелли могла рассмотреть, каждую нить в ленте на тулье шляпы…
– Ой, я тя умоляю, – раздался знакомый мультяшный голос. – Ну это же до дыр заюзанный киношный штамп! Просто штампище! Приятель, ты б хоть как-нибудь пооригинальнее обставил своё появление! Ну, например, такая рука из унитаза – представляешь себе эту шизанутую картинку? – тянется и хватает героиню за жопу, хе-хе-хе!… Или из духовки – такой весь обугленный, страшный, как Фредди Крюгер, с пирожком в зубах: «На начинку поскупилась, сука, умри-и!» Или вот ещё вариант: открывает главгероиня упаковку прокладок, а ты ей оттуда: «Я впитаю всю твою влагу!» А зеркало – жуткая банальщина. Сорри, чувак.
На раковину вскочил Крыс с нахально-насмешливым выражением на мордочке и хитрым блеском глаз-бусинок.
– Кстати, мой ход сейчас – тоже штамп, – добавил он. – Правда, не так сильно заюзанный, как твой. Вот такой я самокритичный, гы-гы. Ну, чего расселась? – моргнул он Нелли. – Я задал тему – подхватывай. Мочи этого мудака!
От смешного крысиного голоска Джокера передёргивало, словно от скрипа пенопласта по стеклу, и он втянулся обратно в зеркало. Ледяные оковы ужаса таяли, тёплый ток крови по жилам разбудил в Нелли лёгкую пьянящую сумасшедшинку. «Вспоминай, вспоминай…»
– Встречаются двое, – начала она с пола, с каждым словом распрямляясь всё увереннее. – Один говорит: «Я вчера такую красотку в постель уложил!» А второй: «А мне не везёт. Всё либо малолетки, либо старухи попадаются». И два вируса гриппа полетели дальше.
– Неплохо для начала, – одобрил Крыс, ловко перебираясь на край ванны, а оттуда – на корзину для белья.
Джокер отступил в зеркальную глубину, корчась в конвульсиях. В голове свистела пустота – все годные анекдоты остались за звенящей полосой забвения, и Нелли продолжила, сочиняя на ходу:
– Придавило червяка книжной обложкой. «Попал я в переплёт», – думает червяк. А Штирлиц, стряхивая его на пол, досадливо поморщился: «Там в Центре уже совсем, что ли, людей не хватает?»
Зеркало пошло трещинами, Джокер за ними блевал сквозь маску, а из ушей у него текла болотно-зелёная жижа.
– До-о-а, детка, больше креатива! Сделай ему вынос мозга! – подбадривал Крыс.
– Летит стая медных тазиков, на них смотрят снизу два ёжика, – добивала своего врага Нелли, изображая всё в лицах для пущего эффекта. – Один тазик спрашивает: «Где тут конкурс красоты среди тазиков проводится?» «Там», – показал один ёжик. Тазики полетели дальше, а второй ёжик говорит первому: «Ты чё, там же конкурс для жареных напильников в маринаде, а для тазиков – в другой стороне!» А первый усмехается: «Наконец-то вся эта хренотень медным тазом накроется!»
Зеркало со звоном осыпалось на пол, и из-под осколков растеклась вонючая дрянь, чёрная, как нефть.
– Йес! – торжествующе пропищал Крыс. – Ты его уработала! Абсурд рулит!
– И что? Он больше не придёт? – с надеждой спросила Нелли, переводя дух. Сердце бухало, отдаваясь эхом в каждой клеточке.
Крыс, умываясь лапками, изрёк:
– Это только начальный левел, мать. А когда ты сдерёшь с него маску – вот это и будет фаталити.
Подметая осколки, Нелли порезалась, но вместо крови из раны потекла ртуть. Голова отяжелела, словно отлитая из свинца, перевесила и утянула Нелли в чёрный тоннель с шёлковыми стенами.
Перед ней белела вордовская страница. Сфокусировав взгляд, Нелли узнала свой перевод, а спасительное и такое знакомое, такое настоящее гудение системного блока наконец-то возвестило о возвращении в реальность. Гирлянда не горела – всё верно, она её выключила.
Но и компьютер она тоже выключила, ложась спать. Опять…
Метнувшись в комнату к дочке, Нелли в отчаянии осела на пол возле кровати и, гладя Леську по волосам, взмолилась:
– Ты мудрее меня, мудрее мамы, мудрее нас всех… Скажи, что мне делать, чтобы проснуться?
Леська, открыв глаза, улыбнулась.
– Ложись в постель и засыпай.
Спотыкаясь и ударяясь обо все косяки, Нелли без сил поплелась к дивану. Эта череда безумных снов, это проклятое зазеркалье компьютерного монитора казалось бесконечной ловушкой, из которой ей никогда не выбраться. Устроившись под тёплым облаком одеяла, она мысленно сказала: «Я проснусь утром. Компьютер будет выключен. И ёлка – тоже». На волнах размеренного дыхания она мягко нырнула в тьму сомкнутых век.
Синий сумрак зимнего утра проглядывал в щель между занавесками, а из кухни доносились звуки чьей-то возни: наверно, Леська уже встала. Монитор компьютера тёмный – слава Богу. Мишура и ёлочные игрушки тускло поблёскивали на чёрных ветках, гирлянда не горела. Зеркало в ванной оказалось целёхонько. Не без опасливого содрогания глянув в него, Нелли увидела только себя – бледную со сна, с голубыми тенями в подглазьях. Впрочем, она уже ни в чём не была уверена – реальность это или очередной сон? Ущипнув себя, Нелли ойкнула.
Леська хозяйничала на кухне: сварила свои любимые яйца всмятку, намазала маслом разрезанные пополам булочки и уже размешивала в горячем молоке «Несквик».
– Завтрак готов, мам. Два яйца тебе, два мне. А кофе ты сама себе сваришь.
– Молодец… Ты моя помощница. – Чмокнув дочку в макушку, Нелли потянулась за туркой.
Больше никаких летающих котов и говорящих крыс не появлялось: похоже, она вышла из этого лабиринта снов. Здесь прошло всего несколько часов, а там… Нелли казалось, там она прожила несколько жизней.
Глава 9
– Разделение труда: ты вытираешь пыль, я готовлю.
К встрече гостьи Нелли готовилась обстоятельно: иначе она просто не умела. Картошка со сметаной в горшочке, мясо по-домашнему с баклажанами, блинчики с рыбой – не на пределе её кулинарных способностей, конечно, но вполне прилично и вкусно. Пока Леська бегала с тряпкой, наводя глянец всюду, куда могла дотянуться, Нелли кашеварила на кухне. Потом, проверив качество уборки, она сочла его отменным: Леська даже почистила зеркала. Оставалось только пропылесосить напоследок мебель и ковры. Составив все готовые угощения в духовку, Нелли включила режим «keep warm», чтобы к их возвращению еда не остыла.
– Так, уже полтретьего! – озаботилась она, глянув на часы. – Собираемся живо, по-военному!
– Я уже одеваюсь! – крикнула из своей комнаты Леська.
Мороз выбелил сахарным кружевом деревья и чугунные прутья оград, снежный накат звонко скрипел под ногами. Примчавшись на каток без пяти три, они озирались в поисках Киры, но её пока не было и в помине. Леське не терпелось скорее сменить сапожки на коньки, и она прыгала от распиравшей её энергии.
Рокот мотора заставил Нелли обернуться. К ним подкатил великолепный мотоцикл, сверкающий и огромный, мощный гул которого отдавался у Нелли в груди. Мотоциклист снял шлем и оказался Кирой. Сегодня вместо куртки на ней была короткая, до бёдер, дублёнка: день выдался морозный.
– Ух ты! – восхищённо закричала Леська, прыгая вокруг роскошной машины. – Вот это байк! Бли-и-ин… Я такой же хочу!
– Не знала, что вы байкер, – улыбнулась Нелли.
– Да не то чтобы байкер… – Встряхнув освобождёнными из-под шлема волосами, Кира слезла с седла. – Вот братан мой – да, он был фанат этого дела… От него мне этот железный конь и достался.
– Был? – насторожилась Нелли. В морозном воздухе зазвенела тревожная струнка.
– Да, разбился четыре года назад, – вздохнула Кира. – Нет, не на этом байке, у него их два было. Тот мы продали по дешёвке, а этот я себе взяла.
– Простите… Насмерть разбился? – чувствуя плечом леденящее дыхание горя, осторожно переспросила Нелли.
– Жив, но травмы такие, что больше ни о каких байках и речи быть не может. В инвалидной коляске теперь. Он с родителями остался, а я сюда к девушке переехала. Четыреста километров на вот этом «коне» с минимумом вещей отмахала… А через год расстались. У меня тут троюродная тётя живёт – седьмая вода на киселе, конечно, но пустила к себе в двушку жить. Она инвалид-гипертоник, одинокая. Лекарства и половину платы за коммунальные мне пришлось на себя взять, а за проживание она с меня нисколько не берёт. А работа… Закончила я машиностроительный, где училась танки да БТРы проектировать, а теперь вот киношки людям кручу. Вот такая история.