Дружественные отношения, возникшие было между мужчинами, с поразительной быстротой перешли в военное противостояние. Джимс пришел в ужас, когда услышал звук, который, по его мнению, мог издать либо треснувший череп дяди, либо разбитая вдребезги деревяшка Тонтера. Вид его неустрашимого родственника, поверженного на землю, окончательно лишил мальчика сил, и он, едва дыша, прирос к месту. Затем он увидел, как его поверженный идол наполовину приподнялся, но деревянная нога Тонтера нанесла по макушке Хепсибы еще один свирепый удар, от которого тот снова плашмя полег на траву. Долго сдерживаемое дыхание Джимса пронзительным криком вырвалось из груди, и он бросился искать палку. К тому времени, когда Джимс нашел подходящее оружие, полуоглохший Хепсиба ухитрился избежать третьего соприкосновения с занесенным над ним орудием Тонтера, и пыхтящие противники, сжимая друг друга в яростных объятиях, катались у самой кромки пруда. Джимс отчаянно маневрировал, чтобы пустить в ход дубинку, но, прежде чем он сумел нанести хоть один удар, земля под противниками обвалилась, и они бухнулись в воду, откуда после непродолжительной возни, в результате которой, по мнению Джимса, обоим было суждено утонуть, Хепсиба выбрался на берег, спотыкаясь, отдуваясь и таща за собой барона.
Затем, к удивлению Джимса, его дядя отступил на шаг и, глядя на Тонтера, который тоже кое-как встал на ноги, схватился за живот и согнулся от смеха пополам. Отец Туанетты, чей пыл изрядно поостыл в студеной воде, не имел ничего против. Стоя с поднятой палкой, готовый нанести coupe de grace 17 , Джимс увидел, как двое мужчин, несколько минут назад едва не задушившие друг друга, крепко пожимают друг другу руки.
Бросив палку, Джимс поспешил к своей одежде и стал одеваться. Вояка стоял рядом, чувствуя, что все случившееся выше его разумения. Веселье бывших противников возросло еще больше, и наконец, в порыве вдохновения, Тонтер объявил, что должным образом подвести черту под досадным происшествием способно только одно — бутылка сливового бренди мадам Люссан.
Джимс дождался, пока они ушли. Он ничего не ответил на совет дяди никуда не уходить до его возвращения, поскольку следовать ему не имел ни малейшего намерения. Ни дружеская похвала, которой наградил его Хепсиба до появления Тонтера, ни их неожиданная драка не притупили болезненного чувства в груди Джимса. То, что дядя похвалил его за храбрость в бою с Полем Ташем и, защищая его честь, не побоялся вступить в рукопашную с их соседом, пробудило в мальчике отвагу и гордость. И в то же время все затмевала щемящая тоска, перешедшая в жгучую боль, стоило ему посмотреть на измятые, оскверненные остатки шляпы Туанетты. Перед ним встало видение, которым он любовался час назад: роскошные шелковые волосы, струящиеся из-под шляпы, очаровательное розовощекое личико, блестящие глаза, а в них — непривычная для него дружелюбная улыбка. В пылу битвы с Полем эти детали вылетели у него из головы, но теперь ожили в воображении и казались гораздо более реальными, чем когда он воочию любовался ими.
В глубоком унынии смотрел Джимс на шляпу Туанетты. Она была для него символом трагического крушения всех надежд, и жалкие лохмотья не казались ему ни смешными, ни забавными. В них он видел не убогие остатки былой роскоши. То была сама Туанетта, ее частичка, изломанная, помятая и брошенная к его ногам, — символ жгучей ненависти к Полю Ташу, которая отныне никогда не умрет в нем. Джимс наклонился и поднял шляпу. Изысканное перо оторвалось. Поля обмялись. Во время потасовки барона с Хепсибой деревяшка Тонтера задела верх шляпы и проделала в нем большую дыру. Шляпа насквозь промокла и была в грязи, которая уже начала подсыхать.