— Вы его знали?
— Никогда в жизни не видел. Я не вращался в универститетских кругах.
— Опять только одна сторона медали, — сказал Месснер, как бы беспристрастно обсуждая дело со всех сторон. — Правда, он был не бог весть как хорош, — я говорю про внешность, — но и не так уж плох. Увлекался спортом вместе со студентами. И вообще был не без способностей. Написал святочную пьесу, которая имела большой успех. Я слышал, что его хотели назначить деканом английского отделения, да тут как раз все это стряслось, он подал в отставку и уехал куда-то. По-видимому, эта история погубила его карьеру. Во всяком случае, в наших кругах считали, что после такого удара ему не оправиться. Он, кажется, очень любил свою жену.
Хейторн допил кофе и, пробурчав что-то безразличным тоном, закурил трубку.
— Счастье, что у них не было детей, — продолжал Месснер.
Но Хейторн, посмотрев на печку, надел шапку и рукавицы.
— Пойду за дровами, — сказал он. — А потом сниму мокасины и устроюсь поудобнее.
Дверь за ним захлопнулась. Воцарилось долгое молчание. Месснер, не меняя позы, лежал на койке. Женщина сидела на ящике напротив его.
— Что вы намерены делать? — спросила она резко.
Месснер лениво взглянул на нее.
— А что, по-вашему, должен я делать? Надеюсь, не разыгрывать драму? Я, знаете ли, устал с дороги, а койка очень удобная.
Женщина в немой ярости прикусила губу.
— Но… — горячо начала она и замолчала, стиснув руки.
— Надеюсь, вы не хотите, чтобы я убил мистера… э-э… Хейторна? — сказал он кротко, почти умоляюще. — Это было бы очень печально… и, уверяю вас, совсем не нужно.
— Но вы должны что-то сделать! — вскричала она.
— Напротив, я, вероятнее всего, ничего не сделаю.
— Вы останетесь здесь?
Он кивнул.
Женщина с отчаянием оглядела хижину и постель, приготовленную на другой койке.
— Скоро ночь. Вам нельзя здесь оставаться. Нельзя! Понимаете, это просто невозможно!
— Нет, можно. Позвольте вам напомнить, что я первый нашел эту хижину, и вы оба — мои гости.
Снова ее глаза обежали комнату, и в них отразился ужас, когда они скользнули по второй койке.
— Тогда уйдем мы, — объявила она решительно.
— Это невозможно. Вы кашляете тем самым сухим, резким кашлем, который так хорошо описал мистер… э-э… Хейторн. Легкие у вас уже слегка простужены. А ведь он врач и понимает это. Он не позволит вам уйти.
— Но что же тогда вы будете делать? — опять спросила она напряженно спокойным голосом, предвещавшим бурю.
Месснер постарался изобразить на своем лице максимум сочувствия и долготерпения и взглянул на нее почти отечески.
— Дорогая Тереза, я уже вам сказал, что не знаю. Я еще не думал об этом.
— Боже мой, вы меня с ума сведете! — она вскочила с ящика, ломая руки в бессильной ярости. — Раньше вы никогда таким не были.
— Да, я был воплощенная мягкость и кротость, — согласился он. — Очевидно, поэтому вы меня и бросили?
— Вы так переменились! Откуда у вас это зловещее спокойствие? Я боюсь вас! Я чувствую, вы замышляете что-то ужасное. Не давайте воли гневу, будьте рассудительны…
— Я больше не теряю самообладания… — прервал ее Месснер, — с тех пор как вы ушли.
— Вы исправились просто на удивление, — отпарировала она.
Месснер улыбнулся в знак согласия.
— Пока я буду думать о том, как мне поступить, советую вам сделать вот что: скажите мистеру… э-э… Хейторну, кто я такой. Это сделает наше пребывание в хижине более, как бы это выразиться… непринужденным.
— Зачем вы погнались за мной в эту ужасную страну? — спросила она неожиданно.
— Не подумайте, что я искал вас, Тереза. Не льстите своему тщеславию. Наша встреча — чистая случайность. Я порвал с университетской жизнью, и мне нужно было куда-нибудь уехать.