– А это, – поднял нойд бубен, – называется кобдас. – Он взял в другую руку колотушку, сделанную из оленьего рога, и ударил по туго натянутой коже: – Бум-м!..
Павел с Полиной невольно подались вперед, во все глаза разглядывая предмет, словно сошедший из кадров приключенческого фильма или со страниц романов Буссенара и Майн Рида. Бубен, он же кобдас, отличался немалым размером и правильной круглой формой. Обод его был деревянным и имел продольную рукоять в виде широкой пластины, закрепленной в прорезях обода. Поперек рукояти бубен укрепляла еще пара деревянных же стержней. Обтянут кобдас был потемневшей от времени кожей, скорее всего – оленьей. В центре кожаной обтяжки было изображено солнце, от которого отходили лучи, разделяющие поверхность бубна на три части, каждую из которых заполняли изображения фигурок людей, животных, рисунки загадочных мифологических существ.
– Что означают эти три части? – спросил Павел, завороженный красотой магического инструмента.
– Согласно саамским верованиям, – ответил нойд, – Вселенная делится на Верхний, или небесный мир, населенный божествами, Средний, он же земной, где живут люди и звери, и Подземный, то есть загробный мир, где обитают души умерших и духи-покровители. А посредником между мирами и выступаю я!
Тут старый шаман задвигался вдруг легко и ритмично, заколотил в бубен, сначала редко и мерно, затем все чаще, с постоянно меняющимся, завораживающим ритмом. Нойд запел. Он пел на незнакомом Полине и Павлу языке, но перед их глазами неожиданно стали возникать образы.
– Он что, уже начал? – ойкнула Полина, но Павел не ответил. Он не мог отвести взгляда от нойда, который на его глазах превратился вдруг в большого белого оленя, правая задняя нога которого заканчивалась березовым суком. Олень раздул ноздри, покрутил ветвистой головой и поскакал вперед, во вьюжистую тьму полярной ночи. Павла ничуть не удивило то, что вместо летних трав землю покрывал теперь снег, разноцветно искрящийся от сполохов полярного сияния. Неожиданно снежная равнина оборвалась. Впереди не было ничего, кроме утыканного немигающими звездами ночного неба. Внизу было тоже небо – земля обрывалась тут бездонной пропастью. Но олень, задержавшись возле обрыва лишь на мгновение, бесстрашно прыгнул вниз.
Удивительным было то, что сам Павел при этом не двигался. Он словно смотрел фильм, но в то же самое время он наблюдал за происходящим не со стороны, он будто бы сам находился внутри этого фильма – ощущал зимний холод, чувствовал таянье колючих снежинок на щеках. Полина тоже была здесь, но – о, чудо! – это была именно Полина, в своем настоящем, женском обличье! Павел опустил глаза и увидел, что он одет в родную джинсовую куртку, которая вовсе не топорщилась на груди. Он провел ладонью по щекам – успела появиться и щетина. Неужели все позади?.. Неужели так просто? Хотя… Где же они теперь? Где дорога домой, где старый нойд?
Павел закрутил головой и понял, что они вместе с трехногим белым оленем по-прежнему падают со снежного обрыва в ночное небо. Впрочем, вряд ли это уже было небом. Звезды исчезли вместе с полярным сиянием. Внизу их поджидал один лишь мрак. Но вот среди этого мрака вспыхнула далекая звездочка. Всего одна, зато она становилась все больше и ярче. Вот уже стало понятно, что это не звезда, а пламя костра. Олень, а вместе с ним Павел и Полина поравнялись с костром, и их падение сразу же прекратилось.
Возле костра сидела и грела в его пламени худые костлявые руки женщина. Одного взгляда, брошенного на нее, Павлу оказалось достаточно, чтобы узнать старуху-лопарку, встреченную им в лесу. А этот костер он тоже видел уже, в своем видении-сне прошлой ночью.
Павел хотел шагнуть к старухе и потребовать немедленно прекратить эти дурацкие игры, вернуть их с Полиной домой. Но ноги перестали его слушаться, равно как и перестал подчиняться язык. Зато глаза продолжали все отчетливо видеть, а уши – слышать.
Саамка, похоже, не замечала их с Полиной, а может и нарочно не обращала внимания. Она смотрела на белого оленя и качала седой головой в красной шамшуре, повязанной платком:
– Ай-яй-яй! Приперся таки, безногий нойд!.. И кто тебя звал? Ты же знаешь, что сейды не станут с тобой разговаривать.
– А ты? Станешь?
– А что я!.. Я – старая женщина. Ничего уже не помню, не знаю, не ведаю…
– Не прибедняйся, – сказал олень, стукнув передним копытом о землю. – Все ты знаешь и помнишь. Да и не женщина ты, так что стареть не умеешь.
– Ну, хорошо, что тебе надо? – проскрипела старуха.
– Ты знаешь, что. Помоги ребятам.
– Парню, что захотел легкой жизни и девчонке, мечтающей о счастье?
– Да, им. Видишь, все ты знаешь.
– А я им пыталась помочь. Они не послушались.
– Поменяла им души не ты?
– Конечно, не я. Это сделали сейды. И правильно, очень правильно! Теперь Павел знает, что «легкой жизни» не бывает, а Полина – что счастье нельзя получить в дар.
– Да, они знают. Но им от этого не легче. Надо помочь им, дух ручья! Ты же видишь, они – половинки единого целого. Это такая редкость, чтобы половинки нашли друг друга!
– Вот именно, редкость. Думаешь, это простая случайность? А что, если сейды как раз и помогли им найти друг друга? Теперь им осталась самая малость – суметь отыскать самих себя. И это я им тоже уже говорила.
– А если без загадок?
– Ты поглупел, старый нойд! – внезапно рассердилась лопарка. – Не ты ли рассказывал им только что о двух душах, об истинной сути человека, его основе? Пусть ищут в себе ее, пусть слушают свое глупое сердце!.. Они уже любят, но не могут это понять, они уже счастливы, а все еще блуждают в потемках…
Старая саамка взмахнула рукавом с затейливым орнаментом, и ночь сразу сменилась днем, погас костер, вместо белого оленя перед Полиной и Павлом стоял одноногий седовласый шаман с лучистыми молодыми глазами, опустив к полу кобдас и колотушку из оленьего рога.
– Ого! – выдавила Полина. – Здорово!.. А я думала, вы в костюм наряжаться станете, мухоморы есть…
Нойд рассмеялся.
– Мухоморы? Что ж, едали и мухоморы. Только у меня теперь желудок слабый, годы не те. Но и чай мы не совсем простой пили. А костюм… Нет у саамских нойдов каких-то специальных костюмов. Костюмы всякие, маски – это театр, работа на публику. Настоящему нойду кобдаса и поченя достаточно. Даже одного поченя. Но без бубна вам бы трудней было души освободить.
– А почему мы там двигаться не могли? – спросил Павел. – И почему вы были в виде оленя?
– А для чего вам было двигаться? Я вам оставил глаза и уши, этого вполне хватило, разве не так? А сайва сароа – священный олень – это тот, в кого воплощается душа нойда в его странствиях между мирами. – Шаман помолчал, снял пояс, убрал его вместе с бубном в кладовку и повернулся к ребятам: – Ну что, вопросы есть еще?
Павел, который с сожалением убедился уже, что вновь находится в женском теле, скользнув смущенным взглядом по напрягшейся фигуре Полины, сказал:
– Даже не знаю. Ерунду какую-то старуха опять наговорила…
Полина неожиданно вспыхнула и резко отвернулась. Николай Викентьевич заметил это и одними глазами улыбнулся:
– Не все так считают, как я погляжу. И ты тоже не горячись. Спокойно ее слова обдумай. Я-то все понял, что она хотела сказать. Только если разжую и в рот вам положу – толку мало будет.
В воздухе повисла напряженная неловкость. Полина первой поняла, что настало время прощаться.
– Спасибо вам, Николай Викентьевич, – сказала она. – Вы просто замечательный человек! Я таких еще не встречала никогда. И за чай вам спасибо, и за варенье.
– Кстати, возьмите-ка баночку! – шустро заковылял на кухню старик и вернулся с литровой банкой золотой, словно мед, морошки.
Полина приняла гостинец, Павлу Николай Викентьевич пожал руку, а когда ребята уже ступили за порог, сказал:
– Вы мне позвоните завтра! – и назвал номер телефона.
– Позвоним, – кивнул Павел. – Вы – наша последняя надежда…
– Неужели ты ничего не понял? – горестно покачал головой нойд. – Все уже и так в ваших руках.
6
Домой они вернулись, когда уже начинало смеркаться. При выезде из Кулозера с ясного, густого предвечерней синью неба, доносились приглушенные раскаты грома. Видимо, предсказанию старого шамана ближе к ночи суждено было сбыться. Но в свой город они успели прибыть до дождя.
Полина остановила машину возле своего подъезда. Павел вышел, неловко потоптался и медленно направился к стоявшей поодаль красной «семерке».
– Ты куда? – хрипло бросила вслед Полина.
– Домой, – пожал плечами остановившийся Павел.
– Не глупи.
– В каком смысле?
– Сам не знаешь, в каком? – разозлилась Полина. – Что мы теперь по отдельности делать будем? А завтра на работу еще… Надо ведь что-то придумать.