– Честно, – ответила та и переложила сигарету в другую руку и выгнулась. Самой себе Хазова в этот момент казалась красавицей.
– Ты как дура, – вынесла суровый приговор Гульназ и бесцеремонно вытянула сигарету из хазовских пальцев. – На! – протянула она ее Ладовой. – Примерь!
Василиса беспрекословно вставила сигарету в рот, ровно по центру, и, выпучив глаза, уставилась на подруг.
– Блин, Васька! – только и смогла выговорить Низамова, а потом прижала ладонь к губам, чтобы не расхохотаться.
– Чё ты ржешь? – проворчала Юлька, подошла к Ладовой и вытащила сигарету. – Возьми так, – она продемонстрировала неискушенной однокласснице, как это нужно сделать. – В рот вставляй не по центру, а где удобно.
«Удобно» оказалось ближе к левому уголку рта.
– Так? – переспросила Хазову Василиса.
– Попробуй еще… – порекомендовала та и, вытащив еще одну сигарету из пачки, приложила ту к губам. Ладова старательно повторила за Юлькой.
– Нормально?
– Нормально, – заверила ее Хазова и сердито посмотрела на Гульку: – А ты чего сачкуешь? Давай, присоединяйся. Вместе, значит, вместе.
Низамова сопротивляться не стала. Причем та уверенность, с которой она повторяла все действия подруг, выдавала в ней человека, не понаслышке знакомого с процессом курения.
– Или ты очень способная, или ты врушка, – попыталась пригвоздить ее к позорному столбу поборница справедливости Хазова.
– А ты бы хотела, конечно, чтобы я была врушкой? – скривилась Гулька.
– Конечно, – Юлька подмигнула Василисе. – Мы все хотим, чтобы ты оказалась врушкой и забрала назад свои слова о том, что когда человек курит, он худеет.
– Обойдетесь, – махнула на них рукой Низамова. – Я просто очень способная, – заявила Гулька и, смело затянувшись сигаретным дымом, страшно закашлялась.
– Судя по всему, не очень, – заметила Хазова и грациозно выпустила струю дыма изо рта.
Дело осталось за Василисой:
– Ну? – Как по команде повернулись к ней участники эксперимента, и той не осталось ничего другого, как наконец-то испробовать на себе все рекомендации подруг.
В отличие от Низамовой первая затяжка не вызвала у Ладовой ни удушья, ни каких-то других неприятных ощущений. Немного саднило горло, но в целом – ничего страшного. Василиса затянулась во второй раз, сильнее предыдущего, и тут же поперхнулась этим злосчастным дымом.
– Ужас! – прокашлявшись, выдавила она, вытирая слезы. – Какая гадость!
– Не знаю, – не согласилась с ней Хазова. – Мне нормально. Сигареты, кстати, хорошие.
– Дерьма не держим, – не осталась в долгу Гулька и с пристрастием посмотрела на Юльку. – А ты ведь нам тут очки втирала про то, что не курила никогда. Дымишь, отличница?
– Скажешь тоже, – выдохнула Хазова и снова показала высший пилотаж, выпустив изо рта пару табачных колец. – Балуюсь.
– Я вижу, – усмехнулась Низамова. – Васька, смотри, а ты мне рассказывала, какая у вас Юлечка правильная.
– Я тебе такого не рассказывала, – отказалась подыграть подруге Ладова. – Не ври!
– Ладно, – смирилась с открытием Гулька. – Ну вас в баню. Нравится – курите. Я точно не буду. Гадость!
Дальше по сценарию должна была оповестить об отказе от курения Василиса, но та, подумав секунду, провозгласила другой вердикт:
– Если уметь, то не гадость. Терпеть можно. Если для дела.
– Тогда терпи, – пробурчала Низамова и обняла размахивающую сигаретой Ладову, всем своим видом показывая, что у нее, в отличие от Хазовой, на Василису прав больше. – Кстати, а который час?
– Двенадцатый, – сообщила Юлька.
– Двенадцатый в начале или в конце? – разумно уточнила Гулька.
– В середине, – развеселилась Ладова и, не выпуская сигарету из рук, свесилась с балкона. – Скоро родители придут, – громко проговорила она в темноту, выпустив струю дыма.
Через секунду Василиса уже сидела на корточках, прячась от строгого родительского ока за потрескавшимся зеленым пластиком, прижатом к прутьям балконной загородки.
– Ты чё? – не поняла ее маневра Хазова.
– Затуши сигарету, – прошипела Ладова, чем добилась противоположного эффекта: Юлька не просто не потушила сигарету, а пульнула ею вниз, прямо к ногам Василисиных родителей.
– Спокойно, – попытался остановить рванувшую к подъезду супругу Юрий Васильевич. – Спокойно, Галя.
– Спокойно, Галя?! – заорала на него Галина Семеновна и вырвала из цепких рук мужа свой многострадальный локоть. – Василиса!
– Не высовывайся, – зашипела на нее Низамова. – Пусть думают, что это не мы!
– А кто-о-о-о? – Ладова была готова зарыдать.
– Соседи, – виновато подсказала Юлька, проклиная себя за халатность.
– Какие соседи? – прошипела младшая Ладова. – Времени двенадцать. Над нами одни бабки.
– Василиса! – раздался снизу требовательный окрик Галины Семеновны. – Выгляни немедленно. Я знаю, что ты там.
– Здрасте, теть Галь, – свесилась Гулька. – Василиса посуду моет.
– Это ты курила? – призвала к ответу подругу дочери старшая Ладова.
– Я, – внятно произнесла Хазова и встала рядом с Гульназ.
– Мы, – исправила ее Низамова и пнула по Юлькиной ноге со всей силы. – Это мы, теть Галь.
– Все, – как отрубила Галина Семеновна и решительно зашагала к подъезду. – С меня на сегодня достаточно!
Пока разгневанная мать маршировала вверх по лестнице, три девицы спешно инсценировали следы уборки: включали воду, прятали пустые бутылки в вихаревскую сумку, сдвигали посуду. Для пущей убедительности Хазова даже нацепила на Василису кухонный фартук и завернула той рукава до локтя:
– Главное, не дыши в их сторону, – раздавала она последние инструкции и косилась на мирно сопящего Вихарева.
Зрелище, представшее взгляду ворвавшихся в квартиру ладовских родителей, не имело ничего общего с тем, что ожидала увидеть у себя в доме Галина Семеновна. Стекла в серванте, равно как и на окнах, были целы и невредимы, янтарные картинки висели на своих местах, а на полу не было следов битой посуды.
– Вот видишь, Галя, – с опаской улыбнулся ей Юрий Васильевич и икнул: – Все в порядке.
– Здравствуйте, Галина Семеновна, – прихватив стопку грязной посуды, обратилась к старшей Ладовой одноклассница ее дочери, при этом нацепив на лицо выражение глубокого раскаяния. – Извините нас, пожалуйста.
– Нас – это кого?
– Нас – это нас, – повесила голову Низамова, стараясь ни в чем не отставать от Юльки.
– Я Гуля, – Галина Семеновна никак не могла успокоиться, – от тебя такого не ожидала.
– Я тоже, – на всякий случай согласился с женой Ладов, потому что очень надеялся на продолжение банкета.
– Я теть Галь, сама от себя такого не ожидала… – потупилась Гульназ и покосилась на застывшую со стопкой тарелок в руках Хазову.
– Это, знаете ли, болезни роста, – повела свою партию Юлька. – Каждый подросток рано или поздно должен решить для себя вопрос о том, что он собирается делать со своей жизнью: будет ли он курить, пить, воровать, употреблять наркотики… Психологи уверяют, что это не компания ищет человека, а человек – компанию, поэтому дело взрослых – принимать своих детей такими, какие они есть. Возможно, именно эта практика приятия близких со всеми их недостатками и есть залог честных и дружественных отношений между родителями и детьми.
Услышав это, Ладовы вытаращили глаза и уставились на одноклассницу дочери с выражением искреннего изумления. Житейский опыт говорил им о том, что перед ними не шестнадцатилетняя девица, а по меньшей мере инструктор по делам несовершеннолетних, но глаза уверяли их в обратном.
– Кроме того, – Хазова просто наслаждалась произведенным эффектом, – наблюдения над собственными ощущениями в процессе курения убедили меня в том, что это занятие мне неприятно. И я приняла решение: никогда не курить. Согласитесь, могла бы я быть уверенной в правильности своего выбора, если бы не приобрела этот опыт?
Ладовы согласно кивнули, не проронив ни одного слова.
– В любом случае, – Юлька перешла к завершающей части своего выступления, – я еще раз прошу извинить меня и мою подругу, – Гулька в знак причастности к извинениям быстро пристроилась к хазовскому плечу, – за причиненные неудобства.
Дожидаться ответа Василисина одноклассница не стала и с гордо поднятой головой продефилировала на кухню, держа на вытянутых руках стопку грязных тарелок.
– Подожди-ка, Юля, – наконец пришла в себя Галина Семеновна. – А твой папа согласен с таким подходом?
– Мой папа, – обернулась Хазова, – с ним вообще не знаком. Он слишком занятой человек. И у него совершенно нет времени на то, чтобы подумать, чем живет его собственная дочь, – последняя фраза произносилась Юлькой с особой интонацией горечи.