Я решила выкурить тайком сигарету и позвонить маме.
«Любовная тоска того не стоит»
Мама взяла трубку после второго гудка.
– Ну? Как там у вас дела?
– Сегодня заканчиваем. Нужно доделать еще кое-что по мелочи, и можно начинать уборку. Как твое колено?
Мама вздохнула:
– Лучше не спрашивай. Болит. Я думала, все будет намного легче. Но что делать, я выполняю все требования врачей и физиотерапевтов и жду не дождусь, когда снова окажусь дома. Ну довольно жалоб. Что у вас нового?
– Сегодня приехал Хуберт, ну, знаешь, возлюбленный тети Марлен. Теда приезжает завтра, она заехала к подруге, а Хуберта послала вперед.
– Значит, он вам поможет.
– Он и собирался, но не думаю, что мужчины согласятся заниматься уборкой, они это ясно дали понять.
– Ну да, Кристина, эта работа не для них.
– Мама, я тебя умоляю. Что здесь такого?
Мама тихо рассмеялась:
– Твой отец или Калли со шваброй в руках? Ты только представь! Они даже не знают, каким концом ее совать в ведро.
– Мне кажется, это не смешно. Эти мужчины только потому такие беспомощные, что вы все всегда за них делаете.
– Детка, давай обойдемся без феминистских дискуссий, ладно? У меня болит колено.
– Хорошо. Ты разговаривала сегодня с папой?
– Да, днем. Скажи мне, что с твоими глазами? Ты ходила к врачу?
– Разумеется, нет. Они просто немного опухли. Мало спала.
– Папа говорил другое.
– Ты же его знаешь. А ты забеспокоилась?
– Не особенно. Если бы ты действительно выглядела так, как он описал, я все равно не могла бы тебе помочь. А почему ты мало спала?
Мама всегда улавливала полутона.
– Встречалась с Йоханном Тиссом.
– Это папин брачный аферист?
– Ага.
– И?
– Прекрасно.
– В таком случае тебе надо серьезно поговорить с отцом, он мне сообщил, что у них сегодня вечером конспиративная встреча. Этот молодой человек, Гилберт или Гизельхер…
– Гизберт фон Майер.
– Точно. Якобы у него уже есть доказательства, и завтра они хотят его прихлопнуть. Передаю дословно. Надеюсь, Хайнц не опозорится. Ты же знаешь, как он себя ведет, если в чем-то уверен.
– Да, это известно.
– Тогда поговори с ним. А самое лучшее – сразу представь ему молодого человека.
– И папа его тут же прикончит.
– Что за ерунда! Ты всегда преувеличиваешь! Это в тебе не от меня. Ой, идет мой милый физиотерапевт, мне нужно заниматься. Удачи тебе в уборке, и до скорого.
Перед тем как вернуться в пивную, я проверила свой мобильный. Ничего. Йоханн не ответил на мою эсэмэску. Может, на пляже нет сигнала. Но он ведь тоже мог бы показать, что скучает. После первой ночи так полагается.
– Кристина, подожди!
Я обернулась и увидела Гезу, она спрыгнула с велосипеда и уронила его на землю.
– Выкуришь со мной сигарету?
– Мне нужно идти работать.
– Да ладно, я тебе помогу. Вместе сделаем на раз. А где Хайнц?
Я не очень понимала, что ей, собственно, надо. Лицо у нее раскраснелось, волосы были небрежно заплетены в косички.
– Что-то случилось?
Геза отвела глаза.
– Нет-нет, я занималась спортом. Просто хочу выкурить сигаретку и чего-нибудь выпить, прежде чем мы отправимся махать шваброй. Пойдем, всего десять минут в плетеном кресле.
Я осторожно заглянула в окно. Онно стоял на стремянке, Калли подавал ему шурупы, папа с Карстеном сидели рядом за стойкой и что-то рисовали на листе бумаги. Наверное, составляли схему для сборщиков мебели, ничего общего не имеющую с эскизами Нильса.
– Я иду.
Геза принесла из кухни два стакана и бутылку воды и села рядом со мной. Вид у нее был взвинченный, она то и дело бросала на меня косые взгляды, но ничего не говорила. Наконец я потеряла терпение.
– Геза, в чем дело?
Она сглотнула и прикурила сигарету.
– Я два раза в неделю хожу заниматься спортом в «Георгсхёе», я тебе говорила?
– Нет, и что?
– Там большой оздоровительный комплекс. А я член клуба. Сначала занимаюсь фитнесом, потом иду в сауну. Это здорово.
– Да, прекрасно.
Она выпила воду, аккуратно отвинтила крышку у бутылки и снова наполнила стакан. Потом опять завинтила крышку и посмотрела на меня. Молча.
– Геза! И что?
– Я там встретила Гизберта фон Майера. Он сидел на террасе в кепке и солнечных очках и следил за Йоханном Тиссом.
Я положила руку ей на колено.
– И что дальше? Ты же знаешь, какой он идиот. – И вдруг осознала ее слова. – Йоханн? В «Георгс-хёе»?
– Да, он тоже там был, – сдавленно произнесла Геза.
Я погладила ее по ноге.
– Он поехал на пляж. Наверное, проголодался или захотел пить, вот и пошел туда.
Но почему он тогда не ответил на мою эсэмэску? В отеле ведь сигнал есть.
– Ах, Кристина, я ведь тоже думала, что Хайнц с Гизбертом свихнулись, но Йоханн Тисс был в ресторане со старой дамой, по виду очень богатой и влюбленной в него по уши. Она его все время трогала.
Голова налилась свинцовой тяжестью.
– Трогала?
– Брала за руку, гладила по щеке, все по полной программе. Ах, Кристина, мне так жаль.
– А он?
– Что – он?
– Что делал Йоханн Тисс?
– Улыбался. И поцеловал ее перед уходом.
– Ты уверена?
Геза печально кивнула:
– Да. А Гизберт фон Майер все сфотографировал на свой телефон.
– Этому должно быть какое-то нормальное объяснение.
«Успокойся», – подумала я.
– Точно. – Геза огорченно потушила сигарету. – Наверняка. Ах, Кристина, мне он кажется таким симпатичным, я вообще не могла себе представить, что Хайнц с Гизбертом правы, но все это было так однозначно…
Она расстроенно на меня посмотрела. Я постаралась скрыть волнение.
– Пойдем, Геза, пора начинать уборку.
Папа приучил меня к дисциплине.
Все свои мысли я загнала в деревянные доски пола. Ни папа, ни остальная его шайка даже головы не подняли, когда мы с Гезой ввалились в пивную с ведрами и швабрами. Только от Карстена мы услышали радостное «А, бригада уборщиц!».
Я сразу поняла, чем так сосредоточенно занимался отец. У него не было ни капли пространственного воображения, поэтому он всегда рисовал мебель на миллиметровой бумаге, вырезал ее, а потом раскладывал на плане комнаты соответствующего масштаба. И занимался этим часами без устали. Вся мебель моих родителей лежала рассортированная в коробках из-под конфет, и прежде чем мама начинала перестановку, Хайнц проводил репетицию. А мама любила делать перестановки.
Пока папа, прищурившись, передвигал по плану пивной предметы интерьера, помогая себе кончиком языка, я отжала тряпку и начала оттирать углы. Геза время от времени посматривала на меня, наверное, вспомнив, что в старые времена гонцу, приносившему дурные вести, отрубали голову. Ко всему прочему мой телефон молчал. Когда я проходила мимо стойки, чтобы сменить воду в ведре, под ноги мне упал клочок бумаги. «Кресло/кожаное/красное». Мы с папой одновременно нагнулись за ним и стукнулись головами.
– А-а-а! Кристина!
Я с закрытыми глазами потерла висок и почувствовала, как папа указательным пальцем поднимает за подбородок мою голову.
– Что случилось?
Из глаз брызнули слезы, я отвернулась.
– Ничего. Все в порядке. Извини.
– Но что-то случилось…
– Я их получил! – Гизберт влетел в пивную, как затравленный кролик. – Фото с доказательствами. Да, да, да!
Он встал посреди зала, задрал голову и вытянул к потолку тонкие ручонки. Может, он и чувствовал себя в этот момент терминатором, но выглядел при этом как обычно.
Папа неохотно отвел от меня взгляд и подошел к мастеру сыска.
– Дай посмотреть.
Гизберт широким жестом вытащил из кармана рубахи телефон и, словно кубок, поднял вверх.
– Вот преступник на месте преступления во время совершения своего преступного деяния.
Геза медленно поднялась с колен и бросила на меня испуганный взгляд. Гизберт тоже посмотрел на меня, но торжествующе:
– Вот, Кристина, вот доказательство. Ты, с твоей доверчивостью…
Вообще-то ничего я знать не хотела, никаких доказательств. Но все-таки подошла к нему и остановилась в ожидании. ГфМ нажимал на кнопки телефона.
– Погоди, как же это? В меню, теперь настройки, нет… – Его пальцы беспорядочно двигались. – Сначала «другие настройки», теперь «ввод», нет. Ах нет, назад, теперь…
На шее у него опять появились лихорадочные пятна. Калли, Хайнц, Карстен и Геза столпились вокруг нас.
– Это новый мобильник, и я еще не очень с ним…
Папа протянул руку. Во мне затеплилась надежда. Стоит ему взять телефон, как все фотографии оказываются стерты. Я подтолкнула отца поближе к Гизберту.
– Нет, погоди, вот, нашел. Меню… Галерея… Фото… Вот, пожалуйста. Вот они!
Облегченно вздохнув, он поднес к моему лицу дисплей, я, замерев, на него посмотрела. Йоханн улыбался даме лет семидесяти. На второй фотографии она ерошила ему волосы. Третий снимок демонстрировал, как он наклоняется для поцелуя.