Видный руководитель Туркестанской республики заявил: "Мы захватили власть и прольем кровь всякого, кто попытается у нас эту власть отнять". Комиссар одного из полков Красной Армии, некто Шкаруба, похвалялся перед приехавшим из Ташкента партийцем-инспектором: "Я здесь числюсь Малютой Скуратовым. И веду себя как Малюта Скуратов".
В столице республики уже после того, как отгремели бои, власти вели себя так, будто Ташкент оставался вражеской территорией. Что ни день горожане читали в газетах приказы ЦИК: "Мобилизовать всех зубных врачей...", "Считать мобилизованными всех учителей". Мобилизованные, как военнопленные, обязаны были работать там, где им прикажут, сколько прикажут и довольствоваться платой, которую властям будет угодно им положить. С крестьянами управлялись еще проще: их грабили под видом продразверстки или просто отнимали продукты, скот, зерно как "реквизированные". Один из делегатов десятого съезда РКП из Туркестана рассказывал, что в результате непрерывных беззаконных поборов разбежались многие киргизские поселки.
Беззаконные действия властей вызывают массовое подражание среди населения. Между 1919-м и 1923-м годами нет ни одного номера "Туркестанской правды", где бы половина газеты не была посвящена должностным злоупотреблениям. В городе ежедневно происходили квартирные налеты, ограбления, убийства на улицах. Оживленно работают фальшивомонетчики. Коррупция среди государственных служащих принимает чудовищные размеры. Вот заголовки газетных статей, взятых из двух номеров "Туркестанской правды" за октябрь 1922 года: "Установлена крупная взятка", "По пьяной взятке", "Панама в Кожтресте", "Советский плут", "В борьбе со взяткой", "Борьба с пьянством и взяточничеством", "Борьба с мародерами и взяточниками из Сред.-Аз. железной дороги".
Воров и взяточников сажают, но "социалистическая собственность" - по общим понятиям, собственность ничейная - продолжает утекать. На какое-то время хозяйственный развал удается приостановить с помощью нэпа. Но Нэп (вот беда!) смягчил, ослабил "классовую борьбу". Этого нельзя допустить. Без постоянной борьбы теряет смысл весь режим насилия, "диктатура пролетариата". "Не имея врага, не построишь храма". Классовых врагов ищут и находят, находят и истребляют. Кого-то выгоняют из партии - чистка, другого выбрасывают с работы - на всякий случай, в порядке бдительности. В политическую болтанку втягивают молодежь, студентов. В передовой университетской газеты тех лет читаем:
"Курс на классовое расслоение студенчества, твердо и неуклонно проводимый за последнее время руководящими центрами в нашей Туркестанской высшей школе, начал давать уже свои благотворные результаты... Внешним толчком, побудившим студенчество стряхнуть с себя гнет безразличия и пассивности, отказаться от гнилой платформы аполитичности с ее идейной пустотой, была та "социальная встряска" (массовое исключение из университета студентов непролетарского происхождения.- М.П.), которая не так давно бурей пронеслась в жизни туркестанского студенчества. Следует, однако, признать, что не одним страхом репрессий и боязнью политических преследований обусловлен тот беспрерывно растущий подъем, который мы сейчас наблюдаем в общественной жизни широких студенческих масс. Здесь происходит процесс классового самоопределения... Жизнь все больше убеждает нас в том, что Высшая школа должна стать не только "мастерской науки", но и орудием политической борьбы. Все те, кто и сейчас пытается оградить себя от всяких "внешних влияний" окружающей общественной жизни идеей служения "чистой науке", являются либо нашими скрытыми противниками, либо, в лучшем случае, мещански настроенными обывателями, которые ничему не научились в горниле гражданской войны".