Этот срок тоже давно прошел.
Девочка умерла сидя, потом труп положили на спину. В связи с этим Эф ожидал, что скопившаяся в тканях кровь окрасит нижнюю часть спины в темно-фиолетовый цвет.
Он окинул взглядом ряды мешков.
— Почему тела не разлагаются, как им положено?
Эф вновь перевернул девочку на спину, большим пальцем руки оттянул веко ее правого глаза — это движение было у него заучено до автоматизма. Роговица помутневшая; склера — белочная оболочка глаза — сухая. Все, как и следовало ожидать. Эф осмотрел кончики пальцев правой руки девочки, той, которую она вложила в руку матери, — подушечки были слегка сморщенные: результат обезвоживания. Опять-таки ничего необычного.
Вот только синюшность. Точнее, ее отсутствие…
Эф сел на пятки и некоторое время не двигался, размышляя. Противоречивость картины ставила его в тупик. Потом он просунул большие пальцы рук между сухими губами девочки. Когда нижняя челюсть отошла от верхней, девочка словно выдохнула: это вышел газ, скопившийся во рту и верхней части горла.
В полости рта Эф поначалу не увидел ничего странного, но все же просунул внутрь палец и придавил язык, чтобы проверить его на сухость.
Нёбо и язык были действительно сухие и совершенно белые, словно вырезанные из слоновой кости. Этакое анатомическое нэцке. Язык обрел жесткость и неожиданным образом стоял торчком. Эф отодвинул его в сторону, чтобы посмотреть, что под ним, там тоже все было сухо.
«Сухо? Обескровлено? — подумал он. — И что же дальше?» В памяти всплыло: «Тела обескровлены… в них не осталось ни капли крови».[26] А если эта строчка не так запомнилась, то вот другая — из телесериала «Мрачные тени» Дэна Кертиса,[27] шедшего на экранах в начале 1970-х:
«Лейтенант… эти трупы… они… они обескровлены!» И — органная музыка.
Усталость давала себя знать. Ухватив жесткий язык девочки большим и указательным пальцами, Эф направил луч фонарика в белое горло. Оно выглядело как нечто гинекологическое. Порнушное нэцке?
И вдруг язык шевельнулся. Эф дернулся назад, вытащил изо рта пальцы.
— Господи Иисусе!
Лицо девочки оставалось маской смерти, губы по-прежнему были слегка разомкнуты.
Стоявшая рядом Нора вздрогнула.
— Что это было? — спросила она.
Хотя пальцы были в перчатках, Эф все равно вытер их о брюки.
— Просто рефлекс, — сказал он, вставая.
Еще какое-то время Эф смотрел на лицо девочки, а когда больше не мог смотреть, наклонился и застегнул молнию, отрезав покойницу от окружающего мира.
— Что это могло быть? — спросила Нора. — Что-то такое, что замедлило разложение тканей. Эти люди мертвы…
— Во всех смыслах. Вот только не разлагаются. — Эф встревоженно покачал головой. — Мы не можем задерживать их транспортировку. Самое важное — это доставить тела в морг. Проведем вскрытия. Может, эта история будет понятнее, если взглянуть на нее изнутри.
Он заметил, что Нора смотрит на ящик с резной крышкой, который стоял на полу ангара несколько в стороне от разгруженного багажа.
— Вряд ли. В этой истории вообще ничего не складывается.
Эф перевел взгляд вверх, на огромный самолет, возвышавшийся над ними. Ему захотелось вновь подняться на борт. Что-то они упускали. Ответ должен быть там.
Однако не успел Эф сделать и шага, как увидел, что в ангар вошел директор ЦКПЗ Эверетт Барнс в сопровождении Джима Кента.
Барнсу было за шестьдесят, и выглядел он по-прежнему как сельский доктор с далекого Юга, где когда-то и начинал. Служба здравоохранения США, частью которой были Центры по контролю и профилактике заболеваний, когда-то принадлежала военно-морским силам, и хотя Служба давно уже оформилась в самостоятельное ведомство, многие высшие чиновники ЦКПЗ тяготели к военной форме, не исключая самого директора Барнса. Налицо было явное противоречие: с одной стороны — деревенский, очень домашнего вида джентльмен с седой козлиной бородкой, а с другой — отставной адмирал в приталенном кителе цвета хаки с цацками на груди. Более всего он напоминал полковника Сандерса,[28] нацепившего боевые награды.
Выслушав короткий доклад Эфа и мельком осмотрев один из трупов, директор Барнс спросил о выживших.
— Никто не имеет ни малейшего представления о случившемся, — ответил Эф. — Они не в силах нам помочь.
— Симптомы?
— Головные боли, порой сильные. Мышечные боли. Звон в ушах. Дезориентация. Сухость во рту. Проблемы с координацией движений.
— В общем, примерно то же, что может испытать любой человек после трансатлантического перелета, — сказал директор Барнс.
— Нет, Эверест, это что-то необыкновенное, — возразил Эф. — Мы с Норой вошли в самолет первыми. Пассажиры — все до единого — были уже за чертой. Никто не дышал. Четыре минуты без кислорода — это предел, затем повреждение головного мозга становится необратимым. А эти люди, вероятно, оставались без кислорода больше часа.
— Получается, что не так, — усомнился директор. — И что же выжившие? Они так-таки ничего тебе и не рассказали?
— Они задали мне больше вопросов, чем я — им.
— Есть у этих четырех что-то общее?
— Я как раз этим и занимаюсь. Хочу попросить у тебя помощи — нужно подержать их в изоляторе, пока мы не закончим нашу работу.
— Помощи?
— Нам важно, чтобы эти четыре пациента сотрудничали с нами.
— Так они и сотрудничают.
— Пока. Я просто хотел бы… В общем, мы не можем рисковать.
Директор пригладил свою аккуратную седую бородку — верный признак, что он скажет какую-то банальность.
— Я уверен, что, умело обращаясь с больными, применяя тактику мягкого убеждения, мы сможем эффективно использовать их признательность судьбе за чудесное спасение от страшной гибели и добьемся от них максимальной покладистости.
Барнс улыбнулся, продемонстрировав безупречные искусственные зубы, эмалированные, очевидно, в несколько слоев.
— Как насчет того, чтобы применить Закон об охране здоровья в чрезвычайной ситуации?
— Эфраим, ты ведь знаешь, есть гигантская разница между тем, чтобы поместить несколько пассажиров в изолятор с целью профилактического лечения на условиях полной добровольности, и тем, чтобы их принудительно удерживать в карантине. Тут следует задуматься об очень серьезных аспектах. Буду откровенен, прежде всего — об аспекте публичной огласки.
— Эверетт, при всем к тебе уважении я вынужден не согласиться…
Маленькая ручка директора мягко опустилась на плечо Эфа. Он несколько усилил свой протяжный южный выговор — видимо, чтобы смягчить удар.
— Давай не будем тратить время попусту, Эфраим. Объективно глядя на все случившееся, отметим, что этот трагический инцидент, к счастью, — а можно было бы сказать: «слава Богу!» — локализован. Скоро будет восемнадцать часов, с тех пор как этот самолет совершил посадку, и за это время больше никто не умер — ни в других самолетах, ни в других аэропортах по всему миру. Это положительный момент, и мы должны делать упор именно на него. Следует дать знать широкой общественности, что наша система воздушных сообщений в полном порядке. Я уверен, Эфраим, что достаточно будет воззвать к чувству долга и гражданской ответственности наших четырех счастливчиков, как они сразу согласятся на полное сотрудничество с нами.
Директор убрал руку и улыбнулся Эфу, как мог бы улыбаться кадровый военный, подтрунивающий над своим сыном-пацифистом.
— А кроме того, — продолжил Барнс, — налицо явные признаки утечки какого-то дьявольского газа, правильно? Все жертвы были обездвижены практически мгновенно — это раз. В замкнутой среде — это два. Выжившие быстро восстановили силы, после того как их удалили из самолета, — это три.
— Вот только вентиляционная система работала исправно вплоть до того момента, когда вырубилось электричество, — вставила Нора. — А это произошло только после посадки.
Директор Барнс кивнул и сложил руки на груди, словно обдумывая ее слова.
— Да, тут есть над чем поработать, не сомневаюсь. Но посмотрите еще вот с какой стороны — ваша команда, можно сказать, провела боевые учения. И вы отлично справились с задачей. Теперь же, когда ситуация, судя по всему, приходит в норму, давайте сделаем все, чтобы вы смогли докопаться до сути происшедшего. Но сначала надо провести эту чертову пресс-конференцию.
— Постой, постой, — сказал Эф. — Что ты сказал?
— Мэр и губернатор проводят пресс-конференцию с участием представителей авиакомпании, должностных лиц из Управления нью-йоркских портов и прочих деятелей. Мы с тобой будем представлять федеральные органы здравоохранения.
— О, нет! Сэр, у меня нет времени. Это может сделать Джим…
— Конечно, Джим может это сделать, но сегодня на пресс-конференцию пойдешь ты, Эфраим. Пора выступить человеку, который способен, как я только что сказал, докопаться до сути происшедшего. Ты — руководитель проекта «Канарейка», и я хочу, чтобы на пресс-конференции присутствовал кто-то, кто непосредственно контактировал с жертвами. Мы должны представить наши усилия в позитивном свете.