Боль продолжала терзать Веру. Она извивалась и корчилась на кровати, кусала зубами простыню. В промежутках между болью ласковые руки Ирины Аркадьевны гладили ее по лбу, подносили ко рту питье, поправляли мокрые, слипшиеся от пота волосы.
– Терпи, уже немного осталось.
Потом промежутки исчезли, осталась одна боль, как беспросветная полярная ночь. И в самых недрах этой боли зародилось какое-то новое ощущение. Что-то рвалось из ее нутра наружу, рвалось неудержимо, победоносно, невозможно было сдержать эту ликующую, сметающую все на своем пути силу. Вера закричала – громко, захлебываясь, и в крике ее пополам были страх и восторг. Какие-то голоса вразнобой подбадривали ее, давали указания, предостерегали, а она, не слушая их, продолжала кричать, исторгая из себя то, что через несколько мгновений должно было стать самостоятельной жизнью…
24
– Хорошенький! – сказала детская сестра с умилением. – И волосики есть. А глазенки-то черные-черные.
– Покажите мне его. – Вера лежала навзничь на каталке и чувствовала такую усталость, будто только что разгрузила вагон кирпичей.
Сестра нагнулась над столом, потом распрямилась и поднесла к Вериному лицу плотно спеленутый кулек. Вера увидела смуглый, наморщенный лобик, полускрытый блестящей, прямой челкой. Сын. Ее мальчик. Ее кровиночка. Родной, желанный, самый лучший на свете.
У нее из глаз покатились слезы.
– Красавец, – проворковала сестра. – И богатырь. На четыре кило потянул. У вас муж, наверное, брюнет, вон как его масть вашу перебила. Вы-то совсем светленькая.
– Да, – машинально пробормотала Вера.
Ее вдруг прошиб пот. Почему она не подумала об этом раньше? Что скажет Митя? Ведь у них у обоих в роду нет никого с темными глазами и темными волосами. Ссылаться на причуды генетики? Но Митя может в них не поверить.
– Хотите подержать? – спросила сестра.
– Хочу.
Она сунула Вере в руки сверток. Вера коснулась губами щечки ребенка – она была гладкой, точно шелковой. Вера устало прикрыла глаза. Будь что будет. Зато теперь с ней всегда частица Рустама, его лоб, нос, его скулы, его подбородок. Все его. А Митиного ничего.
Малыш вдруг завозился и захныкал. Сначала тихо, а потом все громче и требовательней.
– Во какой начальник растет, – со смехом сказала сестра. – Титьку хочет, поди. Нет, милый, рано еще, мамка оклематься должна. Сейчас свезем тебя в палату, полежишь, попривыкнешь к этому миру. Давайте его сюда. – Она забрала ребенка.
Вера проваливалась в сладостную дрему.
– Спать нельзя, – велела сестра. – Во сне кровью истечешь.
Она унесла кулек с собой.
По вериным ногам ходил сквозняк. Где-то в отдалении высоко и надсадно кричали. В соседней комнате гремела инструментами сестра.
«Назову его Александром», – с удовольствием думала Вера о ребенке. Так звали ее деда, с которым было связано много радостных детских воспоминаний. Александр. Алик. Аленький цветочек. Мамино счастье.
Когда Вера стала опасаться, что подхватит от холода воспаление легких, ее, наконец, перевезли в палату. Там уже лежали три новоиспеченных мамочки, все трое совсем молоденькие, едва за двадцать. Вере тут же учинили допрос: как рожала, сколько кило весит ребенок, мальчик или девочка. Она охотно отвечала на расспросы, благо было, чем гордиться.
– Четыре килограмма! – восхищенно протянула одна из девушек, хрупкая, малокровная блондинка. – И как это вы не лопнули? Я вон два с половиной кило семнадцать часов рожала.
– Подумаешь, четыре, – скептически хмыкнула ее соседка, восточного вида смуглянка. – У меня мать братишку на свет произвела, так тот почти пять кило весил.
– Ой, врешь, – не поверила блондинка. – Таких детей и не бывает.
– Еще как бывают! – восточная азартно сверкнула глазами.
– Давайте не будем спорить, – миролюбиво попросила Вера. – Скажите лучше, как вас зовут.
– Меня Катя, – охотно отозвалась блондинка. – А их Ануш и Люся. – Она кивнула на своих соседок.
– Я Вера. Очень приятно.
– У вас первый ребенок? – спросила рыжеволосая красавица Люся.
– Первый.
– А я думала, у вас уже есть дети.
– Нет. У меня очень долго не было детей, – тихо сказала Вера.
– Сколько? – Катя вскинула на нее простодушные, серые глаза.
– Почти шесть лет.
– Умереть можно!
– А, по-моему, хорошо, когда дети не сразу рождаются, – заявила Ануш. – Можно для себя пожить какое-то время. Я, например, совсем не хотела рожать, да мой Тимурка запретил делать аборт. Так сына хотел, аж кушать не мог.
– Ну, ты его желание исполнила, – засмеялась Катя. – Мальчишку ему родила, пусть балует тебя теперь.
– Как бы не так, – отмахнулась Ануш с недовольством. – Теперь ему дочку подавай. Он вчера по телефону мне все уши прожужжал. Чувствую я, девочки, не долго мне пустой ходить, скоро снова буду с пузом.
В палату вошла санитарка.
– Девочки, завтракать.
– А что на завтрак, теть Даш? – спросила ее Катя.
– То же, что всегда. Каша.
– Снова геркулесовая? – Катя скривила брезгливую физиономию. – Фу, ненавижу.
– Ишь, прынцесса какая! – Тетя Даша укоризненно покачала головой. – Не геркулес нонча, манка. Иди ешь, не то молока не будет. Маленького не накормишь.
– Ты, верно, Катька, не выкозюльничай, – поддержала санитарку Люся. – Тебе жрать надо сейчас за двоих, вы с дочкой обе доходяги.
Катя забормотала что-то недовольно, но встала с постели и, на ходу застегивая халат, побрела за подругами к двери.
Вера осталась одна. Есть ей совершенно не хотелось. Чувствовала она себя неплохо, однако была вымотана до предела. Она решила поспать, но только закрыла глаза, зазвонил мобильный.
– Верка! Ура!!
– Динарка! – От радости Вера чуть не выронила трубку. – Динарочка! Я это сделала! Он прелесть!
– Знаю. Я уже позвонила в справочную. Я тебя поздравляю. Мы все поздравляем.
– Спасибо. Как Петр Петрович?
– Сияет, как фонарь. Хочет быть крестным отцом. Ты согласна?
– Почему нет? – Вера радостно улыбнулась.
– Ты мужу-то звонила? – деловито осведомилась Динара. – Он в курсе приятных событий?
– Нет еще. – Вера почувствовала давешнюю тревогу. – Сейчас позвоню. Он наверняка на лекциях.
– Какие лекции, когда сын родился! – резонно заметила Динара. – Пусть берет отгул и дует по магазинам. Я тоже сейчас кое-что доделаю и приеду. Так что жди.
– Жду. – Вера отключила телефон и тут же набрала Митин номер. Чем дольше она будет оттягивать этот момент, тем тяжелее ей будет.
Митя отозвался сразу.
– Да, Верунчик. Как ты?
– Я хорошо, Митенька. У нас сын.
– Как сын? – Он поперхнулся и закашлялся. – Ты разве…ты уже родила, что ли?
– Давно. Три часа назад.
– Я думал… – Митин голос задрожал. – Прости, я… со мной такое впервые. Я, наверное, веду себя, как дурак. С ума сойти, сын…
– Не переживай, Митя, это в порядке вещей. Многие мужчины именно так и реагируют. Ты приедешь ко мне?
– Я? Конечно. Как ты можешь спрашивать. Что-то нужно купить? Я не знаю, что можно? Фрукты?
– Молоко, Митенька. Как можно больше молока. И творог.
– Я понял, понял. Целую тебя.
Вера положила телефон на тумбочку. Затем, воровато оглянувшись, будто кто-то мог подглядывать за ней, схватила обратно. Одну за другой, набрала заветные, давно выученные наизусть цифры. Прослушала такой же знакомый ответ: данного номера не существует.
Ну и все на этом. Номер не существует, а Алик существует. Смуглощекий, черноволосый и черноглазый, настоящий красавец.
Вера мечтательно вздохнула и, свернувшись клубком под одеялом, уснула сладким сном человека, выполнившего свой долг.
25
Пять дней пролетело незаметно. Вера старательно кормила сына грудью, а в перерывах между кормлениями ела сама и вязала крошечные детские пинетки и чепчики. Моду на вязание завела худенькая Катя – она не расставалась со спицами ни на минуту, и за время, проведенное в больничной палате, успела создать целый гардероб своей дочке. Ее пример оказался заразительным: Вера потребовала, чтобы ей принесли пряжу, и со рвением принялась за дело.
Вязание здорово отвлекало от грустных и неприятных мыслей, кроме того больничное время, обычно протекающее медленно и скучно, неслось само собой. Вот только что был завтрак, глядишь, уже обед подоспел. А там недалеко и до ужина.
Чувствовала себя Вера великолепно, от головокружений и слабости и следа не осталось. Малыш тоже держался молодцом: исправно сосал и прибавлял в весе. Вера не могла наглядеться на него. Он был копия Рустама – такие же глаза, тот же овал лица, даже пальцы на руках такие же – длинные, сильные, несмотря на то, что их обладатель – новорожденная кроха. Вера готова была поклясться, что от младенца исходит то же спокойствие, та же уверенная невозмутимость, какие исходили от Рустама. Он редко плакал, но уж если начинал, об этом знали во всех палатах. Голос у Алика был низкий и громкий, как иерихонская труба. Грудь он опорожнял в два счета, после чего с минуту смотрел на Веру своими блестящими черными глазками, как бы изучая, а потом мирно засыпал.