– Упал, и ослабел, и лег, – прокомментировал Максим, но в его голосе Кира расслышала нотки тревоги.
Он опустился на колени, потом распластался на земле и всунул голову в окошко.
– И умер бедный раб у ног неумолимого владыки? – донеслось до Киры, и у нее противно задрожали коленки.
Все их с Максимом детективные изыскания как-то враз вылетели из головы. А если они убили этого «Летучего голландца» – что тогда?! Выходит, листовка в Коктебеле оказалась чем-то вроде прогноза?
И Кира даже за сердце схватилась, когда Максим стремительно вскочил на ноги и радостно заорал:
– Нет, живой! Живой, каскадер чертов!
Дальше действовали весьма споро, потому что Кира ужасно боялась, что поверженный «Шевроле» вдруг возьмет да взорвется. Как ни убеждал ее Максим, что это совершенно невозможно, он невольно заразился ее нервозностью и вытащил хозяина машины на свет божий с такой скоростью, словно решил поставить рекорд по спасению бездарных водителей – «новых русских» вдобавок.
Да уж… Кира думала, что столь типичные представители этого легендарного племени остались только в анекдотах про «два процента»!
Он лежал без сознания, а пальцы все равно держал веером. Златая цепь, запросто составившая гордость какого-нибудь фараона, едва сходилась на бычьей шее. Перстни запредельной стоимости, браслеты, более похожие на кандалы, несусветно-широкие шорты, белые носки… И малиновая жилетка на голое тело, – очевидно, вместо малинового пиджака, в буквальном смысле не-вы-но-си-мо-го по случаю июльской жары.
Из карманчика жилетки торчали черные визитки с золотым обрезом, и когда Максим заглянул в одну из них, брови его так и подскочили.
– Ты представляешь? – беспомощно повернулся он к Кире. – У него даже фамилия – Новорусских!
Кира нервически хихикнула. И тут, словно этот смех прошил его электрическим разрядом, Новорусских дернулся – и открыл глаза.
Жмурясь, как от яркого света, он какое-то время бестолково таращился на Киру, потом растянул по-девичьи пухлые губы в одобрительной улыбке – однако от нее не осталось и следа, когда он перевел взгляд на Максима.
– Ты, придурок, однозначно, это ты меня бортанул, в натуре? – с трудом ворочая языком, извлек он из себя звуки. – Или я сам?
– Cам с усам, – улыбнулся Максим. – Извини, я бы и рад, да ты меня опередил.
– А… это хорошо! – Двойной подбородок Новорусских поелозил по груди, что могло означать одобрительный кивок. – Меня не обгонишь…
– Даже по пути на тот свет! – не без ехидства согласился Максим. – Ну, ладно, лежи пока. Я сейчас вызову к тебе «Скорую» и милицию, а сам уеду, но ты не переживай: все свои данные оставлю. Ты, конечно, знаешь, что сам виноват, но…
– Постой, постой! – Hоворусских нетерпеливо заморгал своими светло-голубыми глазками. – На черта мне твои данные, однозначно? Ты что, ко мне в фирму на работу устраиваться собрался? А милиция вместе со «Скорой» мне вообще, в натуре, даром не нужны. Я вон… как огурчик!
Он сделал лихую попытку вскочить сразу из положения лежа, будто танцор в брейк-дансе, однако с трудом поднял верхнюю часть тела и медленно осел, хватаясь за голову.
– Oй, нет! – вскрикнула Кира. – Вам нужна «Скорая», посмотрите, вот же кровь на ухе!
– Пустяк, царапина, – героически отмахнулся Новорусских. – На ухе – это тьфу, главное чтоб не на… кхм, кхм!
Он смущенно хихикнул и вновь заговорил:
– Мне, ребята, не «Скорая» нужна – мне в аэропорт до зарезу нужно. Улетаю ночью в Нью-Йорк, регистрация в одиннадцать тридцать начинается, а опаздывать жутко не хочется: я сам некурящий и хочу попасть в салон для некурящих, а если опоздаешь на регистрацию, то однозначно будешь сидеть в хвосте и тебя со всех четырех сторон будут обкуривать какие-нибудь самоубийцы! – Новорусских сердито фыркнул, потом задумался, но вдруг лицо его озарилось, будто на память пришло что-то очень важное. Он добавил: – В натуре! – и просяще уставился на Максима: – Слушай, дружище, отвези меня в аэропорт, будь человеком, а? Мы за ценой не постоим. У меня, правда, налички с собой нет, но в аэропорту я получу «деньги из стены» и рассчитаюсь. А пока – вот, возьми!
Новорусских сорвал с запястья браслет с часами и протянул Максиму.
– Ой, «Ролекс»! – протянул тот с усмешкой. – Спасибо, конечно, у меня свой есть!
Он вытащил из кармана джинсов Кирин «Ролекс» и, красуясь, повертел перед носом Новорусских. Тот поглядел с уважением:
– Ёлы-палы! Да это ж мой родственничек! Или у меня глюки?
– Успокойся, нет у тебя глюков. Хотя… если сотрясение мозга, то запросто будут. Может, вызовем все-таки «Скорую»? И как ты машину бросишь, я все-таки не пойму?
– Да пошла она, зараза! – Новорусских плюнул в ту сторону, где валялся «Шевроле». – Если уж он против твоего «москвичка» не сдюжил… Ладно, я позвоню своему бизнес-партнеру, чтоб организовал техпомощь, если ты так переживаешь, но сами погнали, погнали, друг! Дело срывается такое, что рядом с ним все якутские алмазы – тьфу и больше ничего.
Максим и Кира переглянулись.
«Все якутские алмазы», – сказал этот Новорусских. Может быть, просто для красного словца брякнул, может, это лишь фигура речи, однако так уж сложились события, что Кира и Максим могли реагировать на эти слова только однозначно… «в натуре»! И опять ужалила мысль: алмазная история разворачивалась во время знакомства Игоря и Алки. Неужели она что-то знала? Знала – и хранила в тайне от Киры? А потом проговорилась кому-то – и заплатила за это жизнью…
– Хорошо, – медленно сказал Максим, – мы тебя отвезем в аэропорт, тем более что нам и самим надо успеть на тот рейс. Только вряд ли успеем, уже скоро девять.
Новорусских успокаивающе выставил вперед ладонь и отцепил от пояса чехольчик с сотовым телефоном. Поднес его к поцарапанному уху:
– Але, Василий Иваныч! Здравствуй, дорогой. Да я, а то кто же? Встретился с одним резвым «Москвичом», так что пошли кого-нибудь забрать мои останки. Где-то в районе Арзамаса, я маячок поставлю. В порядке. Все и все в порядке, я же говорю. Меня ребята с собой берут. Ну, я же говорил, что все будет тип-топ! Да сам знаю, что не успею, поэтому ты регистрацию на часик сдвинь, лады? Ну, чао, до встречи в эфире, однозначно!
Вот видите: все сделано, – поднял просветленное лицо Новорусских. – Так что поехали, поехали, поехали!
Он ринулся к «Москвичу».
– А вещи ваши как же? – подала голос Кира. – Чемоданы?
– А, какие чемоданы! – отмахнулся Новорусских. – Я уже давно путешествую налегке. Приеду в Нью-Йорк – сверху донизу оденусь. Какой смысл, в натуре, тяжести по всему миру таскать. Логично?
– Логично, – согласился Максим, опять переглядываясь с Кирой и, незаметно для Новорусских, буравя пальцем висок.
– Ну, поехали, поехали!
И они поехали.
* * *Неожиданный попутчик в больших дозах оказался совершенно несносен: он всю дорогу травил анекдоты про «новых русских», и память его была в этом смысле воистину бездонной.
Сначала Кира и Максим дружно хохотали, когда Новорусский взрыкивал:
– Писатель? Про заек? Да кто про твоих заек читать будет?! – Или с небрежным видом ронял: – Ну вы же будете аптечку проверять, огнетушитель… – Или причитал: – Ой, «Ролекс», мой «Ролекс»!
Но вскоре они устали слушать эту чепуху, и конвульсивные улыбки слиняли с их лиц, они сидели, тупо уставясь на стремительно раскручивающуюся ленту дороги, на которой все чаще и чаще вспыхивали габаритные огни: дачники тянулись в город.
Леса стояли вдоль шоссе темной стеной, однако небо над ними оставалось светлым: июль еще не совсем истребил белые северные ночи. Кира взглянула вверх, на легкое облачко, похожее на маленького дракончика, и вдруг вспомнила, как жутко раздражала Алку ее привычка высматривать в облаках очертания живых существ. А Киру, помнится, точно так же раздражало Алкино стремление как можно крепче заковать духовную жизнь цепями обыденности и всему на свете непременно найти объяснение. Причем Алка называла это непременным свойством истинного ученого и только руками разводила, когда Кира не без обиды спрашивала:
– Я, значит, не истинный ученый, так, что ли?
Конечно, подруга играла колоссальную роль в жизни Киры! Алкина душа от рождения была вооружена стальной броней против всяческих превратностей и неприятностей, и как же это помогало легковерной, обремененной тысячью комплексов, замкнутой, стеснительной Кире!
Надо отдать Алке должное: без нее Кира вряд ли состоялась бы как врач, как исследователь. Только с невероятной Алкиной практичностью можно было отыскать рациональное зерно в туманных и весьма сбивчивых рассуждениях Киры о памяти как всеобщем свойстве материи. Нет, без Алки ей вряд ли удалось бы так быстро вырастить «Галатею»! Во-первых, деньги, во-вторых… чего греха таить, Алка посеяла в ее душе зерна непомерного тщеславия, и именно оно явилось тем буксиром, который тянул Киру к ее открытию. Сначала ведь она была не только нерешительна, но и ленива, это уж потом сделалась этаким бескорыстным трудоголиком. Получив за свои усилия если не все, то очень многое. Мировая слава у нее есть, а что в России о ней почти никто не знает, даже и среди коллег-офтальмологов, так ведь нет пророка в своем отечестве, а в России его трижды нет! Кира не нуждается в деньгах… разве что для исследований, но это – бочка Данаид, по-русски говоря, прорва. А все-таки сколь приятно сознание, что она в любую минуту, когда угодно, может сделаться натуральной миллиардершей – стоит только протянуть руку к телефону и набрать номер Мэйсона Моррисона. Правда, тогда придется распроститься с мечтой… Ох, как бесила Алку эта Кирина мечта! «Ты хочешь аристократку сделать публичной девкой!» – кричала она, и Кире, как та ни злилась, трудно было удержаться от смеха. Ведь Алка с необыкновенной точностью формулировала суть ее мечты: сделать «Галатею» народным достоянием. Сначала в России, ну а потом во всем мире. Чтобы глазные капли «Галатея» (а конечная цель Кириных разработок именно такова: не изощренное хирургическое вмешательство, а элементарные глазные капли!) можно было купить в любой аптеке. Ведь они будут способны устранить любой приобретенный недостаток зрения: от красноты в глазах до слепоты!