— Ну?! — дроу быстрым нервным движением заправила молочно-белую прядь за острое ухо. — Звал вас кто?!
— В-видите ли… — запинаясь пробормотала Иефа. — Мы, собственно, просто хотели…
— Просто хотеть можете отправляться на улицу! Здесь тяжело раненный! И нечего топтаться на пороге, как бараны, убирайтесь вон! А вас, сэр Александр, я предупреждаю: если вы еще раз попытаетесь встать, я привяжу вас к этой треклятой койке!
— Таша, ну как вам не стыдно… — страдальчески сморщился рыцарь.
— П-простите… — Иефа слегка пришла в себя. — Но сэр Александр — мой давний знакомый, и я хотела бы поговорить с ним пару минут, если, конечно, ему позволяет здоровье…
— Знакомый? — дроу презрительно сощурилась и смерила Иефу взглядом с ног до головы. — Интересные знакомые у местного рыцарства…
— Таша! — рыцарь пошел красными пятнами и снова заворочался. — Прекратите немедленно!
— Это она, что ли, прекрасная полукровка, очаровательная серединка-на-половинку, распевающая дурацкие песенки в кабаке за горсть медяков?
— Таша, — прошептал рыцарь, становясь нежно-зеленого цвета.
— А что — Таша? — сиделка сверкнула белозубой ухмылкой. — А кто мне все уши прожужжал — ах, прекрасная Иефа, ах, как жаль, что она полукровка, ах, ее не примет моя матушка!
Сэр Александр скукожился под покрывалом и стал совсем незаметным на фоне белой подушки. Иефа вдруг поняла, что совершенно никого не боится, а уж тем более эту чернокожую сволочь с наглой ухмылкой, и какая разница, дроу она или просто давно не мыась, это совершенно безразлично, а вот язык у нее чересчур длинный, надо бы подрезать…
— Госпожа Таша, — простите, если я вдруг исказил ваше имя, — чрезвычайно вежливо подал голос Зулин и снял капюшон. — Не знаю, что плохого сделала вам моя спутница, поэтому не буду вмешиваться в вашу беседу, но все же имейте в виду, что мы здесь находимся не из праздного любопытства, а по делу государственной важности. Поэтому я буду вам очень признателен, если вы дадите нам возможность переговорить с сэром Александром с глазу на глаз.
— Зулин, — Иефа почувствовала, что еще чуть-чуть — и переполняющая ее ярость вырвется наружу, — если не возражаешь, я подожду тебя снаружи. Это мужской разговор, я буду лишней. — Не дождавшись ответа, она развернулась и стремительно вышла за дверь. Снаружи была ночь и звезды. Иефа сжала кулаки. Ну уж нет. Еще не хватало. Да кто они все такие, в конце концов? Какая-то залетная дроу, непонятно откуда взявшаяся в Бристоле, всего лишь сиделка при храмовом лазарете, и заморенный слабохарактерный «лыцаренок», как очень верно выразился Трор! Подумать только, матушка не примет!
Иефа несколько раз шумно вздохнула, пытаясь успокоиться. Да что же это такое, в конце концов… Первый раз, что ли… Давно пора бы привыкнуть. Вспомнить правила. С каких это пор она стала воспринимать мужскую болтовню всерьез? А как у него глаза сверкали, как золото! И бумага эта гербовая, дорогая, надо же, матушка не примет — любовные записки на четырех листах! А жемчуг на синем бархате как смотрелся — загляденье! Хорошо, что она отослала шкатулку обратно… Матушка не примет… А ведь почти убедил, сукин кот!
— Тоже любишь ночь? — Иефа вздрогнула и обернулась. Таша словно растворялась в ночном воздухе: посверкивали только белки глаз и зубы. Дроу подошла и встала рядом, глядя в темное небо. Иефа промолчала. Никто из них не стоил того, чтобы плакать от злости. В конце концов, сиделка не сказала ничего нового. И разве не ясно было с самого начала, что все эти шкатулки, обитые изнутри бархатом, цветы и письма, даже попытка спеть серенаду под ее окном, прерванная ушатом помоев из кухни — все это просто очередная игра… И не будет новой баллады о синеглазом рыцаре, потому что рыцарь оказался — липовый… Да и матушка не примет. Иефа криво усмехнулась и пробормотала:
— Надо же… Выходит, он мне еще и честь оказал.
— Послушай, а это правда, что ты еще никому не ответила взаимностью? — лениво подала голос Таша. — Неужели не нашлось достаточно богатого человека? Эльфы ведь на тебя не позарятся, им подавай чистокровных…
— Послушай, а это правда, что ты единственная дроу в Бристоле? И как тебе тут живется, без твоей паучьей богини? Не скучно? — Иефа пролетела кувырком через дворик и больно впечаталась в стену. В следующую секунду пальцы дроу железным ошейником обхватили ее горло. Таша подняла девушку на ноги и встряхнула, как пыльное платье.
— Послушай, девочка… Ты сейчас останешься жива только потому, что еще маленькая и глупая. Больше никогда — если, конечно, хочешь пожить подольше, — не говори о том, чего не знаешь! — Таша слегка ослабила хватку, но горло Иефы не отпустила.
— Послушай и ты меня, — пропыхтела Иефа, глотнув воздуха. — Над происхождением потешаются только дураки и плебеи, а в драку первыми лезут слабые. Больше никогда — если, конечно, у тебя есть хоть какие-то мозги, — не оскорбляй барда! Неужели ты думаешь, что у него не найдется, что тебе ответить?
— Иефа! Иефа, где ты там?! — На пороге флигеля появился слегка всклокоченный Зулин. — Мы уходим, и черт бы побрал тебя и всех рыцарей Бристоля! Что тут у вас происходит?
— Ничего… — Иефа отцепила пальцы дроу от своего горла и отряхнула платье. — Я упала, а госпожа Таша любезно помогла мне подняться.
— Всегда рада помочь, — прошипела сиделка.
— Очень надеюсь, что ваша помощь нам не понадобится, — Зулин натянул капюшон и сердито прошагал к воротам. — При всем моем уважении к вам, — он картинно поклонился — я не собираюсь в ближайшее время получать ни колотые раны, ни резаные, ни какие-либо еще. Лазареты меня не прельщают. Прощайте.
— Ну, может, не вы, может быть, ваши спутники… Или спутницы… — тихо сказала Таша, закрывая за посетителями ворота храма.
* * *Стив стоял у ворот, вглядывался в наступающую ночь и пытался понять, что же ему так не нравится в этой ночи. Смерч меланхолично жевал пучок чахлой травы, задумавшись о чем-то своем. Монотонно пели цикады. Было слышно, как где-то в конце улочки из окон льют воду прямо на мостовую. Ленивая ночная истома наполняла Бристоль, и все-таки что-то мешало Стиву расслабиться, какая-то досадная мелочь, — так раздражает заноза, засевшая в пальце, или шепот, когда нельзя разобрать слов, и поневоле прислушиваешься, пытаясь различить смысл сказанного. Примерно так Стив чувствовал в пещерах рождение трещин, но здесь был город, в котором все вывернуто наизнанку, и поди разберись… Пару раз дварфу казалось, что кто-то пристально смотрит на него из переулка, и он изо всех сил вглядывался в темноту, но даже его привычные к постоянному мраку глаза не смогли ничего различить в густой тени домов. Потом ощущение прицельного взгляда исчезло, но тревога не проходила. Стив разозлился. Он в сотый раз спросил себя, какого Мораддина ввязался в эту идиотскую историю, и в сотый раз не нашел ответа. Все население Бристоля, по мнению дварфа, дружно играло в бирюльки, походя любя, убивая и рождая на свет себе подобных, и каким-то непостижимым образом и его, нормального рассудительного дварфа, затянуло в этот хоровод. Самое противное, что в этом хороводе приходилось быть абсолютно серьезным, иначе — Стив это чувствовал всем своим горным естеством — можно не дожить до рассвета.
Появление Иефы и Зулина не прибавило дварфу радости: оба были взвинчены до предела, а Иефа вдобавок имела слегка потрепанный вид, но зыркала так, что Стив не рискнул поинтересоваться, что произошло.
— Я надеюсь, теперь, когда окончательно стемнело и проводник наверняка давным-давно в городе, мы можем вернуться в трактир? — крайне раздраженно поинтересовался Зулин.
— У меня уже не впервые возникает такое чувство, — доверительно сообщила Иефа Смерчу, — что мы не окончательно определились с выбором командира. Не знаю, как вы, ребята, а я возвращаюсь в «Пятирогую луну». Здесь нам делать больше нечего. По крайней мере, сегодня.
— Мда… — сказал Стив, отметив про себя, что в темноте злая Иефа смахивает на кошку. — Ну что — пошли, что ли?
Он взял под узцы придремавшего пони и потопал вперед, не оглядываясь и не дожидаясь своих спутников. Впрочем, это и не понадобилось.
— Скажи, Стив, — Иефа поравнялась с дварфом и приноровилась к его шагу. — А о чем ты с кузнецом говорил?
— Кстати, Иефа, хочу задать тебе тот же вопрос, — пробурчал Зулин, не дав дварфу даже рта расткрыть. — Я вообще считаю, что пора, наконец, как-то упорядочить информацию, полученную за день. Также я убежден, что если так будет продолжаться дальше, то никакого толку из нашей команды не выйдет. Поэтому давайте договоримся сразу: руковожу операцией я, и правила тоже буду устанавливать я. Возражения есть? Нет. Отлично. Замечания? Еще лучше. А вот у меня есть одно замечание, очень существенное замечание — дорогая Иефа, скажи, пожалуйста, что входит в твои обязанности?