Сегодня наконец я почувствовал, что нашел один из ответов, так сказать, личным опытом. Нельзя сказать, что я все понял, но, похоже, я прочувствовал «форму» того, что было в основе.
Это было – это. То, что сейчас происходило со мной.
Что-то вроде этого с самого начала происходило и с Мей.
Чтобы убедиться, я посреди шестого урока (японского языка) встал, не спросив разрешения, и вышел в коридор. По классу пронесся легкий шорох, но Кубодера-сэнсэй не сказал мне ни слова упрека. Ага. Значит, это правда.
Я подошел к окну и посмотрел в затянутое облаками низкое, дождливое небо. На душе у меня было тоскливо, но в то же время – чуточку полегче.
Кажется, теперь я более-менее знаю ответ на вопрос «Что происходит?».
Следующий вопрос – «Почему?».
4
Как только кончился шестой урок, я молча вошел обратно в класс. Кубодера-сэнсэй вышел, не сказав мне ни слова и даже не взглянув в мою сторону. Как будто ничего необычного не произошло.
Я направился к своей парте, чтобы забрать сумку, когда случайно встретился глазами с Мотидзуки, собирающим свои вещи. Как и раньше, он сразу отвернулся; но я успел заметить, что его губы коротко шевельнулись. В их движении я прочел слово «прости».
«Скоро может кое-что произойти, и тебе это покажется очень неприятным».
Без приглашения в голове у меня всплыли слова, сказанные Мотидзуки при нашей встрече в субботу.
«Но если даже после этого тебе будет плохо… нужно, чтобы ты с этим примирился».
Он сказал мне это с очень серьезным видом. Повесив голову и вздохнув.
«Просто скажи себе, что это для общего блага. Пожалуйста».
Для общего блага… возможно, ответ на вопрос «почему?» где-то здесь и лежит.
Вернувшись на свое место, я сунул в сумку учебник и тетрадь. Потом, чтобы убедиться, что ничего не забыл, я заглянул в парту и –
Обнаружил там что-то, что, если мне не изменяет память, я туда не клал.
Два сложенных пополам листа бумаги.
Достав их и развернув, я тихо охнул от неожиданности и тут же огляделся – но Мотидзуки в классе уже не было.
Эти два листа были копией списка класса 3-3. Наверняка это Мотидзуки сделал – дал мне то, что я попросил у него в субботу…
На тыльной стороне первого листа он написал что-то зеленой ручкой. Почерк у него был кошмарный, сплошные каракули… но все же я с трудом разобрал:
Я еще раз огляделся и, понизив голос, пробормотал:
– Ладно.
Он явно написал «Мисаки-сан». Нашелся человек, который непосредственно назвал мне ее имя. Напрямую признал существование «Мей Мисаки». Впервые за все время.
Все-таки Мей Мисаки есть. Она правда существует.
Придя в чувство, я с усилием подавил просящиеся наружу слезы.
Перевернув список обратно, я пробежался глазами по именам учеников. И сразу нашел искомое.
Имя «Мей Мисаки» там было – ошибиться невозможно. Правда, написанные в соседней ячейке адрес и телефон были перечеркнуты двумя линиями. Что это значило? Как прикажете интерпретировать?
Несмотря на зачеркивание, разобрать адрес и телефон оказалось легко.
4-4, Мисаки, Йомияма
Вот адрес Мей Мисаки.
Естественно, я знал район Мисаки, и квартал 4-4 я тоже помнил. Никаких сомнений.
«Пустые синие глаза в сумраке Ёми». Здание, где была та кукольная выставка, – это и был дом Мей.
5
Трубку взяла женщина – возможно, мать Мей.
– Ээ, Мей… Мисаки-сан дома? Я, э, Сакакибара из ее класса.
– …Прошу прощения? – ответила она; голос ее прозвучал несколько удивленно, а может, обеспокоенно. – Сакакибара… сан?
– Коити Сакакибара, да. Я учусь в Северном Ёми, в классе три-три, вместе с… эээ, Мисаки-сан же здесь живет, да?
– …Да.
– Мей-сан сейчас дома?..
– …Не знаю.
– Она сегодня не пришла в школу, ну и… эмм, если она дома, не передадите ей трубку?
Раз уж я узнал ее адрес и телефон, пути назад не было. Выйдя из корпуса, я отправился в уголок школьного двора, куда мало кто заглядывал, и набрал номер на своем мобильнике.
Женщина (возможно, мать Мей) снова ответила с явным замешательством в голосе:
– …Я не знаю.
Я поднажал еще:
– Пожалуйста.
Секунду помолчав, она наконец сказала:
– Хорошо. Одну минуту, пожалуйста.
Последовала довольно приличная пауза, в течение которой я слушал зацикленную, хриплую версию «К Элизе» (даже я знаю, как эта мелодия называется), и наконец…
– Да? – раздался в динамике голос Мей. Я крепче сжал трубку.
– Ээ, это Сакакибара. Прости, что так вот внезапно звоню.
На две-три секунды повисла какая-то странная тишина, потом Мей коротко спросила:
– Чего тебе?
– Встретиться бы, – тут же ответил я. – Хочу спросить тебя кое о чем.
– Ты хочешь меня о чем-то спросить?
– Да, – ответил я и тут же добавил: – Значит, ты там и живешь, да? Там, где выставка кукол в Мисаки.
– Я думала, ты уже знаешь.
– Разве что в подсознании… а так не был уверен, пока не увидел список класса. Мне Мотидзуки дал копию. Но он мне сказал у тебя спросить, что творится.
– Вот как?
Ее реакция была апатичной – точнее, смахивала на нарочитую незаинтересованность. Я, наоборот, произнес еще энергичнее:
– Икуо Такабаяси умер, ты знаешь?
– Э!..
Вот теперь я получил правильную реакцию – короткий потрясенный возглас. Похоже, она еще не знала.
– Это было внезапно, в субботу днем, от сердечного приступа. Хотя говорят, что у него всегда были проблемы со здоровьем.
– …А, – к ней вновь вернулась ее отстраненная манера, причем, похоже, в еще большей степени, чем раньше. – Уже вторая смерть в июне.
Вторая смерть в июне. В смысле, первая – это Мидзуно-сан?
– А сегодня… – смело продолжил я. – Когда я пришел в школу, весь класс как-то странно себя вел. Как будто они все сговорились делать вид, что меня нет.
– Тебя, Сакакибара-кун?
– Ага. Весь день с самого утра. И я подумал, наверно, это то самое, что они с тобой делают…
Короткое молчание. И наконец –
– Значит, они решили попробовать это, – тяжело вздохнув, произнесла Мей.
– Что ты имеешь в виду? – спросил я, повысив голос. – Почему они все это делают?
Я выждал столько же, сколько она молчала в прошлый раз, но ответа так и не было. Поэтому я продолжил, контролируя голос получше:
– В общем… я поэтому и хочу встретиться и узнать у тебя, что происходит.
– …
– Эй, ну давай встретимся, а?
– …
– Ну Мисаки…
– Ладно, – очень тихо ответила она. – Ты сейчас где?
– Пока еще в школе. Как раз собираюсь уходить.
– Приходи сюда. Ты ведь знаешь дорогу, да?
– А, ага.
– Хорошо. Давай примерно через полчаса. В подвальной комнате. Идет?
– Отлично. Я выхожу.
– Я скажу бабушке Аманэ, что ты придешь. И буду ждать.
Имя «Аманэ» пишется кандзи, означающими «Исток неба», – это я узнал позже. Слово «бабушка» напомнило мне о той старухе, которая встречала посетителей за столом у входа.
6
Итак, я в третий раз посетил «Пустые синие глаза в сумраке Ёми».
Тускло звякнувший колокольчик. Голос седой старухи, здоровающейся со мной. Сумеречная, почти закатная комната…
– Мей внизу, – произнесла женщина, едва увидела мое лицо. – Проходи. Платить не нужно.
На первом этаже выставки посетителей не было.
«Других посетителей все равно сейчас нет».
Да. Старуха дважды сказала мне это – оба прошлых раза, когда я сюда заходил. «Других посетителей нет»… и тем не менее.
Оба раза, когда я спускался в подвал, там была Мей.
Меня все это время потихоньку грызла мысль, почему так. Мне это казалось странным… что склоняло меня, хоть и слегка, к версии «Мей Мисаки не существует».
А ответ-то был простейшим из всех возможных.
Теперь, когда я его знаю, ясно вижу: ничего странного тут нет. Не было ничего такого загадочного в словах старухи; она оба раза сообщила мне голый факт.
«Других посетителей все равно нет…»
Она была абсолютно права.
Потому что Мей – не посетитель. Этот дом, включая выставку, – и есть дом Мей.
Тихими шагами я прошел между рядами кукол, направляясь к задней лестнице. И снова глубоко дыша за тех, кто сам дышать не мог.
Сегодня на выставке играла не струнная музыка, а въедающийся в память женский вокал. Слова на фоне такой же въедающейся мелодии были не на английском и не на японском. Возможно, на французском.
Время было – без малого четыре. И в похожей на гробницу подвальной комнате, погруженной в холод куда более сильный, чем на первом этаже, в самой середине –
Стояла Мей. Толстая черная водолазка, черные же джинсы – впервые я увидел ее не в школьной форме.