Она поежилась от увиденной картины. Брр. Так, ладно. Мне удалили гланды. И что в этом такого примечательного, подумала она. Это обычная стандартная, часто встречающаяся ситуация у маленьких детей, как теперь уже она помнила. Это не то воспоминание, которое хотелось бы похоронить. Что в нем такого?
– Один, – шепнула Память.
– Что один? – не поняла она.
Неожиданно она свернула в следующий лабиринт своих воспоминаний, в котором на этот раз была мама и одиннадцатилетняя она. И врач.
– Опять врач? – удивилась она.
Она стояла за дверью, а мама внимательно слушала то, что говорил врач. Она услышала что-то про искривление позвоночника. Или сколиоз, как оказалось, по-научному.
О, да, она часто от учителей в школе слышала эти слова: «Дети, сядьте ровно, а то будет искривление позвоночника и вырастет горб». И все дружно расправляли спинки и вытягивались в струнку.
Мама о чем-то думала, сидя перед врачом, а потом позвала ее к себе. И начала что-то пространно рассказывать, что такое искривление позвоночника.
– Мамочка, я знаю, что это такое. Но я никогда не буду горбатой, потому что я всегда сижу ровненько, – сказала одиннадцатилетняя она.
Память показала, как мама запнулась после этих слов. А потом спокойным ровным голосом произнесла.
– Малыш, ты уже горбатая. А у этого доктора мы сейчас сидим, чтобы выяснить, как нам это можно исправить.
Взрослая и настоящая она резко дернулась, как от ожога. Она горбатая?! Она?! Тошнота подкатила к горлу. Но как такое возможно? Сейчас-то ведь она ровнее палки.
– В Анталаре ты все исправила, – сказала Память.
Она находилась в шоке и замешательстве. И в растерянности.
– Ладно. Хорошо. Я горбатая. Я горбатая, – повторяла она, примеряя заново свою прошлую жизнь. – Но я ведь все исправила. Сейчас ведь все хорошо.
– Да, – ответила Память.
– А чего я тогда шарахаюсь собственных воспоминаний? Надо мной издевались в школе?
Память взяла ее руку и повела дальше. Опять тот же врач и тот же кабинет. И грустная мама ей говорит:
– Чтобы исправить, то, что есть и не дать процессу развиваться дальше, нужно сделать операцию. На спинке.
– И я буду красивой? – спросила маленькая она.
– Да, – горько улыбнулась мама.
А дальше был другой город, другая больница и другой врач. Ее опять привязывали ремнями, но на этот раз ей дали наркоз. На этот раз она не видела как ей в спину, вдоль позвоночника внедряют металлический стержень диаметром со взрослый мизинец с крючками вверху и внизу, которые крепились за позвоночник и держали его от дальнейшего искривления.
– Два, – сказала Память.
Взрослая она часто задышала.
– Что дальше? – спросила она, чувствуя, как вспотели ладони.
– Дальше ты подросла и повзрослела, – сказала Память.
– И?
– И металлический стержень пришлось менять. Старый не подходил по размеру, – ответило воспоминание.
– Три, – прошептала Память.
Ее забила мелкая дрожь.
– Как я жила? – спросила она.
– Тебе запретили активные виды деятельности. Тебе нельзя было бегать, прыгать, танцевать, играть. От резкого движения крючки в спине могли слететь и повредить что-нибудь.
– В одиннадцать лет ребенку запретили играть?! – холодный ужас начал постепенно просачиваться сквозь барьеры хладнокровия.
– Да.
– Что еще мне нельзя было делать?
Память с минуту помолчала. А потом сказала:
– Тебе нельзя было сидеть.
Пальцы на ее всегда неподвижных руках дрогнули. Пульс участился.
– Как я училась? – задала она закономерный вопрос.
– Врачи предписали тебе обучение на дому. Но тогда бы ты была не как все. Ты бы выделялась. И все бы знали, что ты отличаешься. И ты продолжала ходить в школу. Как все нормальные дети.
Так вот откуда эта ее неуемная тяга к нормальности! С самого детства жизнь выбросила ее за пределы нормы и уже с детства она всеми способами пыталась вернуться обратно.
– Но как же я сидела?
– Ты не сидела. Ты стояла на коленях, – Память на мгновение умолкла, а потом продолжила. – Из урока в урок, день за днем, месяц за месяцем.
Она почувствовала, как начинают дрожать коленки. Она поняла, откуда у нее ненависть к стоянию на коленях перед кем-либо. Потому что однажды жизнь склонила ее и она добровольно приняла правила игры, так как это был единственный верный путь к нормальной жизни. И уже тогда она сказала себе, что второго раза не будет.
– Как долго нельзя было сидеть? – спросила она.
– Три месяца. По три месяца после каждой операции.
Она с шумом втянула воздух, чтобы прогнать дурноту.
– Что было дальше?
– Дальше ты опять подросла, и стержень пришлось снова менять.
– Четыре, – прошептала она.
Четвертая операция на ее позвоночнике. Она ее помнила. Ей было четырнадцать лет. И ей делали уже четвертую операцию. Именно после нее она стала тренировать свое сознание на то, чтобы оно всегда сохраняло ясность происходящего. После неосторожных слов анестезиолога. Именно благодаря ему она до сих пор в своем уме и здравом рассудке, который не удалось победить даже Анталам.
Все события мелькали перед глазами, как журнал комиксов.
Господи, откуда она только брала силы?
– Там же, где и всегда. В себе, – сказало Сознание. – Тебе помогала твоя несгибаемая вера в лучшее будущее, твой упрямый оптимизм и твое нежелание подчиниться страданиям. В Анталаре ты пыталась вернуться домой. И тебе это удалось именно потому, что ты здесь занималась тем же самым всю свою жизнь. Возвращалась.
А ведь так и есть, подумала она. Она всегда стремилась вернуться. После каждой операции, после каждого удара судьбы она пыталась вернуться назад. К нормальной жизни. В школу, к друзьям, к привычному укладу. У нее однозначно большой опыт в этом деле, горько подумала она.
– Что было потом? – спросила она, хотя чувствовала, что дальше ей все сложнее и сложнее.
– Дальше ты опять подросла… – Память сделала многозначительную паузу.
Она поняла, что это значит.
– Сколько? – бледнея, спросила она.
– Десять.
Она пошатнулась. На лбу выступили крупные капли пота. Все тело била крупная дрожь. Она тяжело дышала. Одна операция на гландах и девять на позвоночнике!
Она робко задала следующий вопрос:
– Сколько мне было лет?
– Двадцать пять.
Еще один и, как ей казалось, самый важный вопрос:
– После этого я стала красивой?
Память подозрительно примолкла.
– Говори, – замирая от дурного предчувствия, сказала она.
– Нет, – ответила Память. – К одиннадцати годам у тебя был слишком большое искривление. Его не возможно было исправить. Его можно было только остановить, чтобы оно не изуродовало тебя окончательно.
У нее все поплыло перед глазами. Девять операций. Девять кругов ада. Девять возвращений к жизни, девять невыносимых болей. Девять многомесячных стояний на коленях. Девять лишений возможностей играть, танцевать и бегать.
И ради чего?! Чтобы остаться такой, как была?! Лишиться всего, а взамен ничего?!
Ей стало по-настоящему плохо. Она уже даже не замечала, что к каплям пота присоединились и другие капли. Горячие и соленые.
Слезы.
– Но из меня хотя бы вытащили эту штуку? – содрогаясь от беззвучных рыданий, спросила она.
– Да, – тихо сказал Память. – А вместе с ней и отрезали часть правых ребер, чтобы ты все-таки была немного красивее.
Она услышала какой-то звук, похожий на вой. Она уже не контролировала себя.
Боже мой! Господи, Боже мой! Она больше этого не вынесет! Она это вспомнила! После этой последней операции она очнулась частично парализованной. Она не могла нормально ходить. А это означало, что она не могла нормально жить. Как все.
Вот что это было. Не было никакой аварии. Не было никакого падения с дерева. Вся ее жизнь была одной сплошной аварией и одним бесконечным падением. Именно тогда она покоряла пространство по сантиметрам, учась ходить заново, держась за стены и теплую руку мамы.
У нее опустились плечи. Ей показалось, что усталость и горе всего мира легла на них. Столько лет вести борьбу за выживание. Постоянно сражаться за нормальное существование. Это очень много для одного человека. Это очень много.
Но все же это все ее. Именно она это создала. Никто ведь не заставлял ее прилагать усилия, чтобы быть как все. Никто не просил ее радоваться жизни и делать вид, что ничего не происходит. Это был ее собственный выбор. Намеренный и сознательный. И ей нужно это принять.
И она это принимает.
– Все позади, – сказала она. – Все прошло. Я это пережила. Дальше ведь все было нормально?
В ответ тишина.
– Почему ты молчишь? – оцепеневая, спросила она.
Память тихонько опять взяла ее за руку и повела дальше.
– Одиннадцать, – просто сказала она.
И перед глазами поплыли другие больничные двери, другие врачи и другой операционный стол. Врачи в масках говорят ей о том, что что-то разорвалось внутри нее. Какая-то киста какого-то яичника. Нужно срочно оперировать, пока она не умерла.