Мы сидим на крышах гаражей и ждем. Противник тоже затихарился. Андрей подстрелил еще одного, нахрапистого — и пока не видит больше целей. Тишь да гладь, только вот мы и трети гаражного хозяйства не прошли. Ракурс совершенно необычный — в таких гаражных хозяйствах бывал часто — ряды гаражей, поставленных к проезду передом к соседу — задом, сами гаражи кто во что горазд, металлические ворота с внушительными замками, которые ворюги уже наловчились обходить срезая болгарками петли ворот и в каждом гараже — куча всякого хлама — от мешков с картошкой до старых покрышек, разного железа, стеклянных банок, всего того, что выкинуть бы надо — а жалко. Так что в целом — вид привычный. Но я ни разу не сидел на крыше.
— Ишь ты! Глянь — ка похоже — денег внизу накидано! — глазастый Серега тычет пальцем.
Действительно — в проезде метрах в двадцати на асфальте что-то знакомо — цветастое.
Только сейчас понимаю, что это купюры в россыпи — пятисотки, сотни и полтинники — и довольно много.
— Э, кому они нафиг нужны!
— А у моих опять все вклады гавкнулись — третий раз уже — грустно замечает Вовка — то гайдаровская реформа, то кириенковский дефолт — теперь вот еще и это.
— Деньги не должны лежать, они должны работать! — наставительно заявляет сидящий по-турецки рядом с Вовкой Ильяс.
— У тебя — что совсем ничего не пропало?
— Я умный, хитрый, предусмотрительный, корыстный и эгоистичный! — хвастливо и высокомерно заявляет Ильяс.
— Мания величия! Сейчас скажет, что его фамилия — Рабинович. То есть — Абрамович! — смеется Вовка.
— Мне моя фамилия нравится больше. Но благодаря тому, что я умный — я грамотно вкладываю средства.
— Это куда?
— В своих детей. Это самое лучшее вложение денег.
— Брось, сколько уже раз слыхали — ребенку ни в чем не было отказа, как сыр в масле купался, а потом ему не купили очередную навороченную фигню — и он мамашу зарезал, так огорчился. Деньги тут мало что значат!
— А вот и нет. Просто дети — это такой банк, который принимает только свою валюту. А всякие другие — доллары, евро — котируются на уровне монгольских тугриков прошлого века.
— И какая же валюта, о мудрейший и коварнейший принимается детским банком? — со всевозможным почтением и восточным подобострастием в голосе обращаюсь я к Ильясу.
— Время. Терпение. Забота. Внимание. Вы записывайте — и лучше высекайте на камне, ибо воистину велика истина. Заниматься с детьми надо, учить их своим примером, собой показывать, как жить надо, играть с ними, на вопросы отвечать. А если только деньги давать — то это не родитель, а банкомат. А банкомат хорош, пока деньги дает. Не дал денег — плохой банкомат! Получи мамаша в репу!
ќ- Да ты философ! Диоген!
— В бочку его, в бочку!
— Дураки! Просто у вас еще детей нет. Потом еще меня вспомните — точно говорю.
— Ну ладно, запомним — а сейчас-то какой план действий?
— План простой. Но настоящий военачальник не доверит его даже своей ночной подушке! А уж вам разгильдяям — тем более. Вот подтянутся эти портовые — тогда и скажу — ставит вещи по полкам командир.
Портовые неожиданно подтягиваются кучей — и их больше, чем полста да с собаками. Вот те раз! То было проводника не найти, то толпой повалили. И собрались быстро.
— Ишь, зачесались! — отмечаю я неочевидный для моих товарищей факт.
— Трофейщики! Почуяли, что тут зачистить можно — вот и поперли — бурчит сердито Вовка. Не нравятся ему конкуренты.
— Может у них тут их собственные гаражи, как у нашего гидрографа — зрит в корень проблемы Ильяс. И тут же недовольно замечает:
— А так — конечно трофейщики — мы тут патронов пожгем, а они все сладкое съедят, пока мы героически будем героить…
Обсуждение плана действий занимает немало времени. Собственно, он и впрямь прост — действуем как раньше, только уже пройденное нами место закрепляется сразу местными. Нас с Надей грубо изгоняют из числа штурмовой пехоты, заменяя водолазами.
Не могу сказать, что меня это сильно огорчает. Расстояния тут небольшие и против еще петровского устава пехоты мы не грешим — а надо заметить, что в отличие от просвещенной Европы в уставе русской армии, авторство которого принадлежит Петру I, предписана помощь раненым во время боя. В прусском уставе помощь раненым была предусмотрена лишь после боя. Французские и английский уставы того времени помощь раненым не предусматривали вообще. Мало кто это знает, к слову. Сам в свое время удивился…
Доходим до ПОТа присоединяемся к Демидову. Тот уже весь извертелся и если б не чеканно высказанное обещание отправить его обратно в Крепость, если начнет тут бегать, данное Андреем от лица всей команды — то, наверное, и удрал бы. Правда Ильяс ручку от дверки в фургон забрал с собой, но, может быть, бездомный не потому остался сидеть?
Теперь сидим втроем. Кроме нас — еще местный паренек с охотничьим СКС. Немногословный и вроде испуганный нашим соседством. Распределили амбразуры. Моя — в правом борту.
Пищит рация. Ильяс снизошел. По его плану — когда дожмут недоморфов к краю гаражей — они либо пойдут в последнюю атаку, либо попытаются смыться. Вот тут-то мы и выдвинемся им наперерез. Как мотокавалерия. И довершим преследованием и разгромом отступающего противника.
Ну, прямо как война со злобными готтентотами. Или зулусами.
Но вообще-то все правильно, по канонам. Тот же Наполеон продул войну по простой причине — в России потерял кавалерию. Потому насовав по сусалам Блюхеру не смог выполнить то, что всегда делал — добивал отступающих в беспорядке противников лихим кавалерийским ударом. Удирающую вражескую пехоту своя пехота догнать не сможет — скорости равны, а вот кавалерия догоняет отлично и вырубает под корень, или забирает в плен. Потому рассыпавшиеся разгромленные пруссаки собрались снова в кучу, отряхнулись — и вовремя явились на поле Ватерлоо.
Кавалерист прошлого — это как танкисты сейчас — учить его долго и главное без практики никак. Что любопытно — и лошадку тоже надо учить — и чтоб слушалась и строем ходить умела и пальбы не боялась. То есть после похода на Москву и лошадей набрали и людишек хватило, да только мало человека назначить кирасиром и выдать ему блистючую кирасу, шлем с черным конским хвостом на гребне и тяжелый палаш. Он остается штатским лопухом в каске и кирасе. Надо еще учить и учить. И строю и рубке. А времени и не хватило. И загремел Боня в Робинзоны Крузо с прислугой. Скучал, говорят, сидя на острове…
Мы тоже скучаем, нервы напряжены, ждем у моря погоды.
Говорить совершенно не хочется. Только Демидов что-то бурчит себе под нос. С трудом ухитряюсь расслышать что-то вроде: "Меня засосало опастное сосало…"
Стрельба вспыхивает еще дважды и тут наша коробочка так резко дергает, что чуть не валимся с ног долой. Ну да, отвыкли как-то с Вовкой-то в шоферах. Прыгает по кочкам машина недолго — и в рамке грубо пробитой амбразуры вижу, что мы выскочили за гаражи — пустырь, вроде и пруд какой-то. Тормозит чертов водила не хуже, чем стартанул — первый момент только б удержаться — и в прямом и переносном смысле — чтоб не завалиться и не материться.
В амбразуру видно, что наши все-же добились своего — по пустырю шустро утекает несколько человекоподобных фигурок, хорошо, что на одной из них ярко-красная куртка, заметно где бегут. Дальность тут смешная — метров 150, а с упора — так вообще пустяки. Чуток впереди — тоже кто-то лупит очередями, да и наши на крышах не стесняются.
Бегущих через пустырь становится все меньше и меньше, падают один за другим, потом высыпает еще с десяток — наши додавили тех, кто был в гаражах. И тут как на грех с противоположной стороны бойко выскакивает разукрашенный полуободранной рекламой ПОТ. Мне отсюда видно, что он лихо сшибает бампером бегущего недоморфа и тут же резко тормозит. Либо я очень сильно ошибаюсь, либо дурень-водитель залихватски выскочил на директрису стрельбы, заслонил машиной улепетывающих — и получил предназначавшиеся им пули… Ой, похоже!
И минуты не проходит, как зуммерит рация у Нади, а водила опять дергает, грыжа пупочная — и прет как раз к стоящей машине. Паренек начинает бахать из своего карабина в свою амбразуру, но думаю, что зря — мотает его немилосердно.
Опять тормозим. Надя, наконец, дотягивается до рации — выслушивает, зачем-то несколько раз кивает головой, словно не с рацией говорит, потом поднимает лицо:
— Раненый у нас. Сейчас ребята организуют переноску, нам вылезать запретили. Сюда притащат.
Черт, так хорошо все шло, так удачно. Надо же — под самый конец…
Надежда Николаевна уже расстегивает свою медицинскую сумку и тянет оттуда резиновые перчатки. Ну да, разумно, мне тоже не помешает, не стоит возиться в чужой крови грязными руками… да и кровь у него тоже может быть куда как неполезна. Мало ли он чем болеет, этот дурачина.