Вдруг одна из фигур отделилась от стены и пошла вперед. Это был взрослый великан. Он подвигался ритмическим, напряженным шагом лунатика с простертыми вперед руками, с закинутой назад головой… Чуть трогал ласковый ветерок его длинные волосы, и весь этот огромный лиловый силуэт, обрамленный багровым закатом, производил жуткое, потрясающее впечатление. Красная черта-граница медленно подползала к безостановочно двигавшимся ногам. Лавро приковался зачарованным взглядом к этим огромным голым ногам, на пальцах которых тускло поблескивали ногти… Ему показалось, что эти ноги и весь великан, как призрачная птица, взлетели вверх и бесследно растаяли в воздухе. Впереди быстро тускнела зловещая, красная черта…
Рядом с собой Лавро услышал надрывное дыхание загнанной лошади и, вздрогнув, оглянулся. Юноша-великан с низко опущенной головой, спотыкаясь, бежал к тускневшей черте, руки его беспорядочно болтались во все стороны. Лавро попытался догнать его, удержать, крикнуть, но не мог: странная слабость сковывала члены, а язык онемел.
Добежав до края, великан точно опомнился, конвульсивно прянул назад, покачнулся — и с жалким криком рухнул в бездну… А через минуту потемнела и угасла кровавая граница страшной могилы… Надвинулась ночь…
Лавро понял, что на глазах его только что совершалась по приказу неведомого деспота неслыханно-жестокая казнь… Казнь, где приговоренный к смерти сам казнил себя, вопреки воле, вопреки горячему протесту жаждавшего жизни здорового, сильного тела. И мысль, что над ним, Бригидой, совершится сегодня или завтра этот же бессмысленный приговор, пронизывала все существо охотника невыразимым ужасом.
VII. Неожиданное спасение
Не спалось в эту ночь Бригиде. События последних дней поколебали даже его закаленные нервы многолетнего бродяги. Положение представлялось до того безнадежным, что не раз в голову приходила мысль ринуться вниз со скал по собственной воле, а не томиться, ожидая жестокого приказа неизвестного судилища.
Тоскливо бродил пленник по своей странной тюрьме, смотрел на равнодушно мигавшие звезды, думал о далеком любимом Подольском захолустье и о судьбе, так безжалостно исковеркавшей его жизнь мирного хлебороба, забросившей его в эту страну, где он должен носить несвойственную ему маску бродяги.
Бригида сел недалеко от края платформы, подпер голову кулаком и запел:
Сильный красивый голос украинца, отраженный гранитными скалами, широко лился в загадочную тьму бездны, отвечавшей грустному напеву далеким рокотом прибоя…
продолжал певец и, услыхавши сзади чуть слышный шорох, быстро оглянулся. На террасе, прислонясь к стене, стояла женщина — вестница смерти, а в открытой двери неясно вырисовывалось еще несколько фигур. Женщина знаком приказала Лавро не двигаться с места и продолжать прерванное пение.
В уме хитрого украинца мигом созрел план воспользоваться неожиданным преимуществом, которое, очевидно, доставляло ему пение. Он отрицательно покачал головой, указывая вниз на дно пропасти, и с грустным видом отвернулся, украдкой наблюдая за результатами маневра. Женщина приблизилась к открытой двери, отвесила почтительный поклон, быстро и горячо заговорила, очевидно, в чем-то убеждая лицо, находящееся внутри здания. Когда она кончила, наступила пауза, потом голос — тоже женский — ответил:
— Аффа харм…
Женщина вошла в дверь и, тотчас же вернувшись к охотнику, улыбаясь, протянула ему каменный амулет на тростниковой бечевке, знаками объясняя, чтобы он надел его на шею и был спокоен за свою участь. Сопоставив то, что у приговоренных к смерти великанов отбиралось это шейное украшение, а ему, наоборот, приказывали надеть этот предмет, что старик-великан относился к шейному камню с особой бережностью, Лавро понял, что ему даруется жизнь, и произнес в форме вопроса знакомое слово:
— Аталдатл?
— Аталдатл, аффа харм! — улыбаясь ответила женщина и закивала головой.
Лавро выразил, как умел, свою благодарность и продолжал пение, причем заметил, что большее впечатление на слушателей производят печальные песни: «Виют витры» и другие в этом роде.
VIII. Законы Аталдатл
С этой ночи Бригида сделался полноправным гражданином страны великанов, причем впоследствии, когда научился понимать их язык, узнал, что он — первый из иностранцев, удостоившийся такой чести. Все его предшественники (а их было несколько), проникшие в это замкнутое царство, погибли по велению строгих, непоколебимых законов, которыми управлялась эта странная община.
В одной из зал гранитного дворца-храма — резиденции божественной Аталдатл — были собраны вещи, оставшиеся от казненных пришельцев: тут находились средневековые испанские шлемы, шпаги, кремневые громадные пистолеты, быть может, некогда украшавшие воинственных головорезов из предприимчивых отрядов Пизарро; были полуистлевшие латинские молитвенники и грубые коричневые сутаны монахов-миссионеров. Последним по времени «экспонатом» своеобразного музея была лакированная круглая шляпа и принадлежности костюма английского моряка начала прошлого столетия, и тут же были сложены вещи самого Бригиды, впоследствии ему возвращенные.
Предание народа великанов гласило, что некогда «отец света» Ванифалиту, дал дочери своей — мудрой Аталдатл — определенное число каменных амулетов черного цвета для мужчин и красного — для женщин, приказав ей раздать эти амулеты детям своим, населявшим страну. «Лишних» сыновей и дочерей владыка света брал к себе, причем жить в стране Аталдатл имели преимущественное право только безукоризненно развитые, физически сильные или приносившие пользу, способные люди. Поэтому при недостатке «каменных паспортов» Ванифалиту, при посредстве Аталдатл, всегда призывал к себе всех старых, болезненных, получивших увечья на работе, или, наконец, так или иначе провинившихся против законов великанов. Единственным исключением в этом подборе был отец царствовавшей верховной жрицы, который имел право жить в стране или до своей естественной смерти, или до смерти дочери.
Должность Аталдатл была пожизненна: каждая верховная жрица назначала при жизни преемницу, которая впоследствии должна была заменить умершую, приняв ее имя — Аталдатл — и все ее права. Эта вторая жрица, так сказать, престолонаследница, была единственным звеном, соединявшим Аталдатл с народом. Через нее народу сообщались все веления великого «отца света», через нее же отбирались каменные амулеты у приговоренных к смерти и через нее же они раздавались юношам и девушкам, достигшим брачного возраста и признанным на ежегодном «смотру» достойными стать гражданами страны великанов.
Гигантские звери — единственное домашнее животное народа — охранялись как дар владыки, с особой тщательностью. Кроме мяса, служившего питанием для всего племени, они доставляли мех, из которого изготовлялись одеяния для мужчин-великанов, ковры, устилавшие каменный пол пещер, постельные принадлежности (одеяла, подушки). Необыкновенно прочная шкура зверей находила широкое применение в первобытной технике великанов: из нее выделывались ремни, дверные петли и другие предметы домашнего обихода, а вытапливаемый из туши и костей жир употреблялся для освещения внутренних помещений дворца Аталдатл. «Мужские пещеры», равно как и служебные помещения храма, освещались в случае надобности факелами из смолистого хвойного дерева.
Самовольно убивший зверя или нанесший ему тот или иной вред, немедленно призывался на суд «отца», то есть на закате солнца бросался со скал в море. Так умер на глазах Бригиды пастух стада, по недосмотру которого одно из гигантских животных, случайно открыв тайную дорогу из страны великанов, пробралось (на глазах пастуха) через скалы и совершило известную читателю прогулку вдоль патагонской речки, побудив своим появлением Лавро пуститься в рискованное приключение, кончившееся его пленом у великанов.
Каждый день, утром и вечером, при выходе из гранитного храма-дворца, вторая жрица, в присутствии пастуха, пересчитывала зверей, и только по ее приказу ежедневно для питания племени убивалось несколько животных. Кроме мяса зверей, едой великанам служил хлеб, изготовляемый из кукурузы, плантации которой тщательно возделывались на огромном участке земли, защищенном каменной оградой от случайного вторжения прожорливого стада гигантов.
Великаны-мужчины выполняли все работы в стране. Они трудились в кукурузных полях, запасали сено для зимнего кормления стада, рубили лес, распиливали на части стволы деревьев, сваленных стадом, перетаскивали гигантские бревна к пещерам; они же работали в строении, расположенном напротив каменного храма, — фабрике, где для потребностей всего племени изготовлялась мука и прочая пища. Все женщины племени жили в каменном дворце-храме, нижний этаж которого состоял из логовищ-конюшен для зверей и складов топлива и сена, служившего зверям пищей в зимнее время.