Кирилл Архипович совсем раскис и сам перед собой только разводил руками.
– Что? – подсел к нему староста. – А ведь неловко, Кирилл Архипович, барыня-то едет… про цену узнает базарную…
– То-то узнает… Скажет, что вот я с тобой для миру старались… она ведь сумнительная: а я тут что?
– Узнает… На народе, где спрячешь… Я калякал кой с кем… Вот чего… Десятинки три дадите у пчельника, а миру водки ведра два: и Бог с вами и с деньгами, – на помочь повернём дело…
Кирилл Архипович ожил.
– А пойдут? – спросил он, не смея верить.
– А ты… вон они: Трусов, Аношин, Беляков уже снуют по народу: дай срок… Теперь маненько водкой раздразнить их: пойдёт дело…
Сейчас же распорядились и стали обносить водкой жнецов.
Когда подъехала барыня, дело было уже сделано. Староста, отойдя к агитаторам и поговорив с ними, ласково-деловито повернулся и кивнул приказчику:
– Пошли…
Отлегло у Кирилла Архиповича от сердца.
Пошли – одно слово, да тяжёлое, – двести слишком рублей в кармане останется: ну, это так подарочек к рождению.
Кирилл Архипович бросился навстречу к барыне и, судорожно схватившись за борт плетушки, начал было:
– Ах, вот чего… – Но лицо его выражало такое мучительное напряжение, что старая барыня тоскливо-испуганно вскрикнула:
– Да говори же, говори, батюшка, – что ещё?
– Ах, да нет же ничего… Слава Богу всё благополучно.
И Кирилл Архипович начал делать гримасы и в то же время кивать головой в сторону кучера: очевидно, ему хотелось, почему-то по секрету от кучера, сообщить барыне новость. Но старуха не понимала: она напряжённо всматривалась в приказчика, смотрела в спину кучера и, потеряв терпение, опять закричала на своего приказчика:
– Батюшка ты мой, пожалей старуху: не мучь.
– Ах, – вздохнул ещё раз приказчик, – видно уж так…
И Кирилл Архипович рассказал, наконец, о том, что крестьяне хотят повернуть всё дело на помочь, вместо денег. Подошли староста и передовые.
– Что вот, батюшка, говорит мне приказчик? – наклонилась добродушно и таинственно старушка к старосте.
Староста не сразу ответил. Он положил сперва руку на облучок, посмотрел куда-то в сторону и, наконец, уставившись в барыню, ласково-добродушно сказал.
– Так надумались мы, Наталья Ивановна, послужить тебе… дело суседское…
– Ох, батюшка мой, я уж и не знаю, как благодарить-то…
– Ничего, барыня, – задумчиво ответил Аношин, которому пришлось долго толковать с задорным парнем Михайлой, – выжнут безо всякого…
– О?
– Верно, за водкой посылайте…
– Господи, так ведь конечно, – засуетилась старуха. – Вот, вот…
Наталья Ивановна торопливо достала бумажник из кармана и, отсчитав деньги, дала их приказчику.
– Три ведра, – приказала она.
– Довольно двух, – кивнул головой староста.
– Три батюшка, три, – настояла барыня.
– Ну, спасибо… Народ охотнее будет хвататься… Идти к ним…
И староста, а с ним и его свита пошли по рядам.
Староста говорил громко, так, чтоб слышала и барыня, и жнецы.
– Эй, ребята, жни получше – три ведра барыня жертвует вам…
Редкие из жнецов при этом подымались и оглядывались в сторону барыни, большинство же молча, сосредоточенно жали.
Перед иными останавливался староста и тихо говорил:
– Так ведь чего же станешь делать? Неужели вот так за горло? Вон цена на базаре, слыхали? Опять много ли придёт на человека, если по базарной цене, а тут хоть уважка… а вот по жнивам скотину допустит опять… А главное пристал приказчик: меня, мол, подвели…
– Уж ему, конечно, перед барыней неловко…
– А нам-то с ним же жить…
– Оно, конечно, так… Эх… чего станешь делать?
– Так ведь об этом самом и речь…
Бабушка и внучка сошли с плетушки на землю, прошли несколько шагов и присели у первого скирда хлеба.
Бабушка, щурясь, всё смотрела на ряды жнецов и всё ещё не могла освоиться с мыслью, что двести рублей свалились ей с неба. Она была и довольна, и смущена, и почему-то старалась не смотреть на внучку. Лицо внучки было покорно огорчённое.
– Вот, бабушка, ты говорила, что будут лишние деньги – школу построишь… Вот эти деньги отдай…
– Да где ж деньги, матушка, когда их нет у меня!
– Пришлось бы доставать…
– Ну, так доставать ещё…
– Ну, вот, когда достанешь, и дай…
Глаза старухи смущённо забегали, и она ответила, не смотря на внучку:
– Ну, не всё сразу… Достать! И даром жнут, а толку нет.
– Зачем же сеять тогда?
– Зачем, зачем, – повторяла старуха.
– Так всегда, – пренебрежительно сказала внучка и отвернулась.
Бабушка молчала.
Молчание тянулось долго и было неприятно старухе. Наконец она сказала:
– Для вас хлопочу, – всё вам останется… Хоть всё раздайте…
– Что ж, отдайте? Я, может, и не доживу ещё до того времени…
– Доживёшь, матушка… и в ум войдёшь.
– Барыня, – подошёл к ней крестьянин, жавший до сих пор, – я к тебе всё насчёт лесу докучать пришёл.
Старуха растерянно опять покосилась на внучку, на крестьянина и спросила:
– А что тебе, батюшка?
– Да всё вот насчёт лесу…
Барыня хорошо знала всю эту историю с лесом: был продан лес, назначен был срок для вывозки его, лес в срок не был весь вывезен, и, согласно печатному ярлыку, крестьянин лишался права на оставшийся лес.
– В чём дело? – спросила ещё раз старуха, словно ничего она не знала.
Крестьянин должен был рассказать ей подробно всё.
– Батюшка мой, – проговорила, выслушав, старая барыня, – а кто же тебе виноват?
– Так ведь чего же станешь делать? Не успел.
– Так ведь, батюшка мой, молодой-то лесок взялся, – ты его топтать станешь теперь…
– Где взялся?.. Когда ему взяться было?
– Нет, взялся, батюшка, как сеянный пошёл: сама видела.
– Пропадать видно моему лесу, – махнул рукой крестьянин.
– Лес, батюшка, теперь не твой.
– И деньги отдал, да и лес выходит не мой, – фыркнул крестьянин.
– А зачем же ты его не вывез? мне что же полесовщика из-за тебя лишнего держать? Ты ведь знаешь, что мой теперь в поле…
– Зачем лишнего? свой лес вывезу, неужели же твой захвачу?
– Ты не захватишь, а ведь всякий есть: другой и захватит. Вас тысячу человек: тебе поблажку и всем надо… Я, старуха одинокая, как с вами тогда соображусь, если одного порядка не заведу.
– Порядок?! Деньги отдал, а лес опять не мой: уж Бог с ним и с порядком таким.
Крестьянин говорил грубо.
– Ну что ж, батюшка, ругай меня старуху, – напряжённо тоскливо проговорила барыня.
– Кто ругает? Бог с тобой и с твоим лесом, когда так… И водки твоей пить не хочу, – уйду и Бог с тобой.
– Вот видишь ты какой: сердце-то у тебя злое… Не хорошо, батюшка, не хорошо…
– Ну, ладно: какой есть, такой и есть. Марья! будет жать! – закричал своей жене крестьянин.
– Ишь какой! Назло делает, – мотнула раздражённо головой старуха. – Ты что ж меня хочешь на всю деревню срамить?
– Бабушка, – вмешалась внучка, – ведь это же, действительно, его лес.
– Ну, вот, – сказал крестьянин, – твоя кровь, а моё ж баит.
– Да ты что грубишь? – накинулась на него барыня, вдруг вспыхнув.
– Чем я грублю? Э, Бог с тобой!
Крестьянин не на шутку собрался уезжать.
Старуха не знала, что делать: и леса жаль было, и перед внучкой неловко, и перед деревней выходила неприятная история: разнесётся далеко кругом в преувеличенном виде.
Едва, едва помирил барыню с крестьянином подоспевший староста и приказчик. Старуха отдала лес.
– Ну и ладно, ну и иди, – погнал жать староста получившего свой лес крестьянина.
Но старушка ещё долго не могла успокоиться.
– Видно сразу нехорошего человека: пришёл бы тихо, смирно, а то вот при народе… Не хорошо… Не хорошо… Старуха я, грех так… Портится народ.
– Нынче всякого народу довольно, – философски успокаивал её староста.
– Ну, что ж? Бог с ним… А всё-таки скажу: не хорошо…
– Известно: где хорошо?
Но когда привезли водку и жнецы стали подходить и, выпив, жали старой барыне и её внучке руку, а бабы целовались с ними, – когда очередь дошла до крестьянина, бранившегося со старухой, то Наталья Ивановна весело проговорила:
– Ну, давай мириться… – и сама налив стакан, подавая, сказала: – ну, уж пей… Будет: кто старое помянет, тому глаз вон.
– Мириться, значит, охота, – поддакнул кто-то из толпы.
– Мировая у вас выходит, – сказал другой.
– Так ведь я что? – говорил крестьянин, принимая водку и кланяясь, – прости и ты, коли в чём обидел… Мы мужики, чего понимаем?
И выпив, крестьянин довольно крякнул.
– Ну, вот и помирились, – крикнул весело кто-то из толпы.
– Я ведь, батюшка, – объясняла старуха, – не люблю ссориться. Пусть же моё пропадает лучше…
Мировая барыни с мужиком, да водка развеселили толпу.
– Простая ты у нас, – весело произнёс, подвыпивши, какой-то корявый мужик, – страсть простая!
– Против нашей барыни и нет, – покровительственно бросил, уходя, другой.