Он миновал Сланцевый парк, Закатный парк, мост. Голос диктора звучал устало. Температура в Демуанс восемьдесят один, время - пять тридцать пять, водители, соблюдайте удвоенную осторожность сегодня, в праздничный вечер Четвертого июля. Если бы Салли не была замужем или отец не увлекался бейсболом, самое бы время поговорить с кем-нибудь. «Серебряная звезда?» - переспросил бы отец. «Да, только мимо прошла. Почти, да не совсем». Отец кивнул бы. Многие храбрецы не получают наград за храбрость, в то время как некоторые хватают медали ни за что. Для начала Норман Баукер перечислил бы те семь наград, которые он получил: значок «Боевая пехота», «Отличный десантник», «За отличную службу», «За примерную дисциплину», «Ветеран Вьетнамской кампании», «Бронзовая звезда» и «Пурпурное сердце», хотя рана была пустяковая, даже не оставила шрама и не болела, да и с самого начала не болела. Он объяснил бы отцу, что все эти награды даются не за особую храбрость, а за обыкновенную храбрость. Обычные ежедневные задания - марш-броски, перебазирование, рутина, верно? И еще какая рутина! Нашивки хорошо смотрелись на его мундире в шкафу, и, если бы отец спросил, он рассказал бы, что означает каждая и как он ими гордится, особенно значком боевой пехоты, потому что его давали только настоящим солдатам, и он, значит, испытал все, что положено, так что не страшно, если у него не хватило духу проявить особую храбрость.
Потом завел бы разговор о медали, которая ему не досталась.
– Я и «Серебряную звезду» чуть не заслужил.
– То есть?
– Ну, это отдельная история.
– Рассказывай, - сказал бы отец.
И Норман Баукер, медленно кружа вокруг озера, начал бы с описания Сонг Тра Бонг. «Река, понимаешь? - сказал бы он. - Медленная, спокойная, грязная». Он пояснил бы, что в сухой сезон она была в точности такая, как остальные реки, никакого различия, но в октябре начались муссоны и все изменилось. Неделю без единого перерыва лили дожди, и через несколько дней Сонг Тра Бонг разлилась, и оба берега на полмили от русла превратились в вязкую жижу. В глубокое жидкое дерьмо, другого слова не подобрать. Похоже на зыбучий песок, если бы не жуткая вонь. «Уснуть невозможно, - сказал бы он. - Вечером найдешь местечко повыше, задремлешь и тут же просыпаешься, как в могиле. Тонешь в жидком месиве, которое течет по всему телу и прямо засасывает. И дождь все время, понимаешь, ни на минуту не прекращается».
– Да, впечатляет, - сказал бы ему отец, пока он переводил бы дух. - И что же дальше?
– Ты правда хочешь, чтоб я рассказывал?
– Послушай, я ведь тебе отец все-таки.
Норман Баукер улыбнулся. Он посмотрел через озеро и представил себе на вкус ощущение полностью правдивого рассказа.
– В общем, на этот раз, в ту ночь около реки, я был не особенно храбр.
– Но у тебя семь наград.
– Ну и что?
– Семь, это не просто так. Трусом ты наверняка не был.
– Трусом, может, и нет. Но я упустил шанс. Не смог преодолеть вонь. Кошмарный запах оказался сильней меня.
– Если ты не хочешь продолжать…
– Хочу.
– Ладно. Только не торопись. Никто нас не гонит.
Дорога спустилась к окраинам городка, около колледжа, теннисных кортов, парка Шатокуа с расставленными столами под навесами из цветной пластмассы. Гуляющие сидели на складных стульях и слушали школьный оркестр, игравший марши на открытой эстраде. Через несколько кварталов музыка стихла. Он проехал мимо вязовой рощицы, вдоль полосы открытого берега, мимо городского причала, на котором женщина в коротких брючках забрасывала удочку. В озере водились плотва да мелкие карпы: ни тебе рыбы, ни купания.
Он ехал медленно. Некуда торопиться, и ехать некуда. В машине было прохладно и пахло маслом, приятно и ровно гудели кондиционер и мотор. Вроде как в экскурсионном автобусе, если городок, куда приехал автобус, вымер. Сквозь стекла казалось, будто над ним распылили паралитический газ: покой и неподвижность во всем, даже в людях. Город утратил дар речи вместе со слухом. Никто не вымолвит слова и не услышит. «Рассказать ли вам про войну?» - спросит он, а городок в ответ моргнет и пожмет плечами. Налоги уплачены, голоса подсчитаны, чиновники выполняют работу четко и любезно. Четкий, любезный городок. Безукоризненно чистый. Здесь про дерьмо и грязь не знали ни черта и знать не хотели.
Норман Баукер устроился поудобнее и задумался о том, как он осветил бы данную тему. Он-то кое-что знал по части дерьма. Его, можно сказать, специальность. Вонь, например. А также, угодно ли на вкус и на ощупь? Он мог бы лекцию прочитать. В костюме и галстуке встал бы на трибуне клуба «Киванис» и рассказал слюнтяям про потрясающее дерьмо, знакомое ему вовсе не понаслышке. Образчики пустил бы по кругу.
Ухмыляясь этой картине, он отвернул рулевое колесо чуть правее, и машина мягко пошла по часовой стрелке, отслеживая направление шоссе. «Шевроле» выучил дорогу наизусть.
Солнце опустилось совсем низко. Пять пятьдесят пять, решил он. Максимум - шесть.
На насыпи заброшенной железнодорожной ветки четверо рабочих суетились в душной красноватой тени, устанавливая площадку и направляющие стойки для вечернего фейерверка. Одеты все были одинаково: штаны цвета хаки, рабочая блуза, кепка с большим козырьком, коричневые ботинки. Лица были покрыты темной копотью. «Рассказать, как я едва не заработал «Серебряную звезду?» - шепнул Баукер, но ни один из них не обернулся. Скоро они исполосуют небо цветными огнями, озеро загорится красными, голубыми, зелеными отсветами, и отдыхающие одобрительно кивнут головой.
– Главное, понимаешь, дождь ни на секунду не прекращался, - сказал бы он. - Куда ни повернись, всюду дерьмо.
И сделал бы паузу.
И перешел бы к лагерю, который они разбили в поле на берегу Сонг Тра Бонг. Большой размокший пустырь у самой реки. В пятидесяти метрах вниз по течению была деревня. Оттуда с криком выбежали под дождь несколько промокших до нитки старух. Жутковатая сцена, надо сказать. Старухи стояли под дождем и кричали, что это поле - это плохое поле. Совсем плохое. Нехорошая земля. Совсем не для хороших солдат. В конце концов, лейтенант Джимми Кросс достал пистолет и выстрелами в воздух прогнал их. Стемнело, и в темноте они разметили периметр, съели паек и попытались устроиться на ночлег.
Но дождь пошел гуще. К середине ночи почва раскисла, как суп.
– В точности, как густая похлебка, - пояснил бы он. - Или в сточной трубе. Густое и вязкое. Какое там спать. Лечь некуда, немного пролежишь, и начинаешь погружаться в скользкую глубину. Буквально засасывает. Чувствуешь, как слизь просачивается в штаны и в ботинки.
Тут Норман Баукер скосил бы глаза в сторону заходящего солнца. Он постарался бы говорить спокойно, не жалея себя.
– Но хуже всего, - продолжил бы он бесстрастно, - был запах. С реки несло дохлой рыбой, но это было явно не все. Кто-то, наконец, догадался. Нас угораздило встать на отхожее поле. Общий деревенский сортир. Там про канализацию ведь не слышали, так? Ну и справляли в поле нужду. Черт! Встали на ночлег, а оказались в говне!
Он увидал, как Салли Кремер прикрывает глаза. Если бы она была с ним в машине, она сказала бы:
– Перестань. Я не люблю таких слов.
– Куда же тут денешься?
– Да, но мне неприятны эти слова.
– Замечательно. Как ты хочешь, чтобы я это называл?
Ясное дело, подумал он, история не для Салли Кремер. Она теперь вообще была Салли Густафсон. Макс наверняка оценил бы его рассказ, в особенности иронию. Но Макс был не более чем отвлеченной идеей, что, в свою очередь, заключало в себе изрядный заряд иронии. Будь рядом его отец, пока он, как заведенный, кружил вокруг озера, он посмотрел бы на него краем глаза, убедился, что дело не в грубости выражений, а в сути происходящего, вздохнул, сложил руки и ждал продолжения.
– Пустырь из утрамбованного говна, - продолжал Норман Баукер. - И в эту ночь я мог бы заработать «Серебряную звезду» за доблесть.
– Да-да, - пробормотал бы отец. - Я слушаю.
«Шевроле» плавно перекатился через виадук и пошел вверх по узкой гудроновой полосе. Справа лежало озеро. Слева, через дорогу, почти все лужайки выгорели, как выгорает в октябре кукуруза. Вращающаяся поливалка с безнадежным упорством орошала огород доктора Мейсона. Степь уже запеклась насухо, но в августе будет хуже. Озеро зацветет ряской, площадка для гольфа окаменеет, стрекозы начнут засыхать от жажды.
Мимо громоздкого «Шевроле» промчался мыс и промелькнул киоск, где продавали мускатный лимонад.
Он объезжал озеро в восьмой раз.
Мелькали вдоль шоссе красивые дома с причалами и деревянными столбиками. Сланцевый парк, мост, вокруг Закатного парка - как по накатанной колее.
Два мальчугана еще не завершили переход длиною в семь миль.
Человек в лодке на середине озера возился с мотором. Болотные курочки торчали, как деревянные, люди на водных лыжах выглядели загорелыми и здоровыми, школьники-оркестранты собирали инструменты, женщина в коротких брючках терпеливо насаживала наживку для последней попытки.