Ислам откололся от компании, собравшейся в кино, — жалея Лолиту, он пошел в общежитие. Поскольку до вечера еще было далеко, лег на койку и заснул странным, похожим на явь, сном.
Когда он открыл глаза, было семь вечера, а вокруг кровати сидели два Виталика, Али, Черемисин и ждали его пробуждения. Ислам долго смотрел на них, затем, разлепив пересохшие губы, спросил:
— Что надо?
— Вставайте, граф, — сказал Виталик Большой, — нас ждут великие дела.
И, прочитав во взгляде Ислама, который еще не совсем выкарабкался из сна, недоумение, добавил:
— Гражданин начальник, на вечер у нас было назначено мероприятие — если вы не передумали, то вставайте. Народ собрался и ждет указаний.
Скрипя кроватными пружинами, Ислам приподнялся и сел. Сейчас, спросонок, эта идея призвать брательника к порядку не казалась такой забавной — напротив, совершенно ненужной, — но мужчина не может отказаться от своего слова. К тому же, ребята смотрели на него как солдаты на командира, и он был заложником их преданности.
— Где Черемисин? — спросил Ислам, глядя на Черемисина.
— Я здесь, — робко сказал Черемисин, подняв руку.
— Задание помнишь?
— Так точно, товарищ генерал.
— Выполняй.
Черемисин тяжело вздохнул и попросил сигарету. Сигареты оказались только у Виталика Большого, но тот сказал:
— Иди, Черемисин, без сигареты — перед смертью все равно не накуришься.
— Давай сигарету, — угрюмо произнес Черемисин, — мне и так тяжело, я должен предать друга.
— Черемисин, не рви нам сердце, — разозлился Виталик, — у человека всегда есть выбор. Ты можешь не предавать своего городского друга, с которым тебя ничего не связывает, кроме голубей, но тогда ты предашь районского друга, с которым делишь кров, — выбирай.
— Дай сигарету, — твердо сказал Черемисин.
— Не мучай ребенка, — вмешался Ислам, — дай ему сигарету.
Получив сигарету, Черемисин пошел к дверям и оттуда уточнил:
— В девять.
— В девять, — подтвердил Ислам, — пока у людей глаза к темноте не привыкли.
И обращаясь к остальным:
— Встречаемся на волейбольной площадке через пятнадцать минут, а пока освободите помещение.
Оставшись один, извлек из-под кровати дерматиновый чемодан, достал из него новую черную спецовку, оделся, в пояс вместо ремня заправил короткую плеть с рукояткой, сплетенной из толстой изолированной проволоки, — на всякий случай. Снял часы, чтобы не разбить. Задвинул чемодан обратно и вышел из комнаты. Проходя мимо комнаты дежурной, кивнул Али. Тот по обыкновению заигрывал с Эльзой. Увидев Ислама, ловелас заговорщицки подмигнул и сказал:
— Иду, иду.
Черемисин и два Виталика стояли на волейбольной площадке, пуская табачные кольца. Подойдя к ним, Ислам сказал:
— Когда вы только накуритесь?
— Народ нервничает, — сказал Виталик Большой, — курит, сигарет почти не осталось, — он протянул Исламу пачку, в которой была одна единственная сигарета.
Ислам покачал головой:
— Последнюю даже милиционер не берет.
— Но ты же не милиционер!
— Тем более. Даже милиционер. Русский язык хорошо знаешь?
Виталик раздраженно произнес:
— У меня, между прочим, мама русская.
— А ты иди, брат, на позицию, — предложил Ислам Виталику Маленькому.
— А где позиция? — спросил Виталик.
— Там, где ты сказал, — под фонарем, напротив общаги политеха.
Виталик, втянув щеки, затянулся напоследок, затоптал сигарету и пошел, сунув руки в карманы, посвистывая, что должно было выдавать в нем удаль.
Виталик Большой сказал ему вслед:
— Не робей, братуха.
— Сам не робей, — огрызнулся Виталик.
— Где этот жирный боров? — спросил Виталик Большой.
— Ты имеешь в виду Али?
— Кого же еще?
— С Эльзой прощается.
Ислам выждал, когда Виталик Маленький удалился на достаточное расстояние, сказал:
— Черемисин, пошел.
Непроницаемое лицо Черемисина изобразило подобие улыбки. Он также затоптал сигарету. Сделал несколько шагов. Перелез через забор и исчез в темноте пустыря.
— Пошли, — сказал Ислам.
— Али ждать не будем? — удивился Виталик.
— Семеро одного не ждут.
— Вот гад, специально время тянет — думает, обойдется.
— Да ладно, нас и так трое на одного, идем. Черемисин быстро бегает.
Они торопливо пошли по тротуарной дорожке вдоль футбольного поля. Вскоре послышался топот, и тяжело дышащий Али догнал их.
— Ни слова, — предупредил Ислам.
— А я и так молчу, — ответил Виталик, — я с ним после поговорю.
— Ну, время же есть еще, — виновато произнес Али, — еще только без десяти.
Виталик стал напевать вполголоса:
Али молчал, стиснув зубы.
Виталик стоял под фонарем. Стойкий оловянный солдатик. Справа от общежития политехникума находилась котельная. Держа «камикадзе» в поле зрения, тройка подошла к ней и скрылась в ночной тени.
Черемисин перемахнул через забор и очутился на пустыре. В лицо пахнуло холодом и сыростью, на нагретом за день асфальте этого не ощущалось. Торопливо пошел, внимательно глядя под ноги, чтобы не напороться на торчащую местами арматуру. Через несколько минут он остановился у голубятни, которая находилась прямо напротив подъезда. Рубена возле нее не было. Отсрочка. Черемисин присел на лавочку и задумался. Посидеть немного, вернуться и сказать, что не было? Однако рискованно. Можно по шее получить от Али. Его Черемисин боялся больше всего на свете. До десяти досчитать и уйти. Откуда-то сверху раздался голос Рубена: «Чего грустишь, ара»? Голова выглядывала из будки. Ловко спрыгнул, отряхнул руки и хлопнул по подставленной ладони.
— Забыл воду поменять, — объяснил.
— Я слышал, — сказал Черемисин, — он говорил, что у него, ну это, свидание.
— Кто говорил?
— Ну этот, парень, который за сеструхой твоей бегает. Я ему твои слова передал.
Как эти районские обнаглели, — гневно произнес Рубен, — к тебе это не относится. По-человечески предупредил: отвали от девушки — нет, внагляк прет. Асма лоты[16] будто. Ладно, по-другому поговорим. Ты иди, брат, спасибо.
Черемисина не пришлось уговаривать. Легко снялся и побежал. Рубен зашел домой, чтобы убедиться в отсутствии сестры. Джульетта была дома, сидя в кресле, читала журнал «Мода».
— Что уставился, — задиристо спросила сестра, — больше не на что смотреть? Мам, что он на меня смотрит?
Из другой комнаты послышался голос матери:
— Рубик-джан, цавоттанем, не трогай ее.
— А ты никуда не собираешься? — подозрительно спросил Рубен.
— Не твое дело, куда я собираюсь или не собираюсь. А что?
Потер лоб, глядя на сестру. Что-то не сходилось.
— Там этот доходяга, — наконец сказал он, — якобы ждет тебя.
— А ты откуда знаешь?
— Неважно.
Джульетта фыркнула, пожала плечами и уткнулась в журнал.
— Ну ладно, — сказал Рубен, — пойду пройдусь. Не отрываясь от журнала, Джульетта бросила:
— Один не ходи.
Рубен скривился в усмешке.
— Без советчиков обойдусь.
Ислам увидел, как маленькая фигурка пробежала через пустырь и перемахнула через забор. Он почувствовал, как задергалось веко. Сильно потер глаз и посмотрел на товарищей.
— Все в порядке, шеф, — сказал Виталик, — вот только братан немного беспокоит, как бы не сломался.
— Смотри, сам в штаны не наделай, — огрызнулся Али.
— Нам сегодня историк рассказывал про Лолиту, — заговорил Ислам, — душераздирающая история. Как у девочки умерла мать, а ее отчим превратил девочку в свою наложницу и два года употреблял ее в хвост и в гриву, пока она не удрала от него. Душераздирающая история, — повторил он.
— Таким козлам надо повторное обрезание делать, — заметил Виталик, — чтобы неповадно было.
— Почему повторное, — спросил Али, — он что, еврей был?
— Кажется, француз.
— Ну тогда одно, — уточнил Виталик, — но под корень.
Али передернул плечами:
— Слушай, ну что ты такое говоришь, все настроение испортил.
— А ты, небось, про Эльзу думал?
— Нет, про Джульетту.
— Хорошо, — кротко сказал Виталик, — я Виталику передам.
— Передашь, если он сегодня целым останется.
— Не каркай, — оборвал Али Ислам.
— Я не каркаю, я специально так говорю, из суеверия, чтобы он, наоборот, целым остался, — объяснил Али.
— Лучше о себе подумай, — посоветовал Виталик.
— О себе я тоже думаю, — сказал Али и незаметно вздохнул. Опрометчиво было с его стороны напрашиваться сегодня посидеть с Эльзой ночью. Главное, она обычно артачится, а тут сразу согласилась, как назло, он и спросил-то скорее по привычке, зная, что она откажется, а она согласилась. Али потоптался на месте и, дернув за рукав Виталика, спросил сигарету.