Стянув с головы трикотажную маску, он бросил быстрый взгляд на часы и изобразил на своем обезображенном шрамами лице некое подобие улыбки.
– Три с половиной минуты, – сказал он. – Почти рекорд.
– Минута десять на этаж, – проговорил сзади один из автоматчиков. – Нормально.
Командир отряда равнодушно осмотрелся по сторонам. Жлоб так и остался сидеть в кресле, на сантиметр не дотянувшись до верхнего ящика стола, где у него хранился пистолет. В углу, спутавшись в окровавленный клубок, лежали полуголые девки – он даже не сразу понял, сколько их там, две или три.
А возле занавешенного тяжелой портьерой огромного, от пола до потолка окна стоял, одной рукой прижимая к груди кейс, а другой держась за простреленный бок, полумертвый от боли и страха гость Жлоба. Спущенные до самого пола вместе с трусами брюки отнюдь не придавали ему солидности. Окинув его холодным взглядом, командир брезгливо поморщился и обернулся к своим бойцам, по-прежнему стоявшим у дверей.
– Это еще что за диво?
– Говорит, из мэрии, – сказал один из автоматчиков и почему-то коротко и неприятно засмеялся.
Второй автоматчик аккуратно, двумя пальцами приподнял нижний край маски и, вежливо отвернувшись, плюнул на пол.
– Я из мэрии, – дрожащим голосом подтвердил Василий Кузьмич. – Объясните мне; что здесь происходит? Ведь вы же не бандиты, на вас форма. Вы очень вовремя, я уже начал бояться…
– Я сам знаю, откуда он, – не обращая на слова Василия Кузьмича ни малейшего внимания, сказал командир. Его гладко выбритый череп, с левой стороны обезображенный старыми рубцами от ожогов, неприятно поблескивал в приглушенном свете скрытых нижних светильников. – Я спрашиваю, что это значит?
– Не шуми, Батя, – сказал автоматчик. – Мы решили тебя подождать – вдруг ты с ним поговорить захочешь.
– А, – без всякого выражения сказал тот, кого назвали Батей. – Да нет. Костя, чего с ним разговаривать.
Он стоял к Василию Кузьмичу боком. Не оборачиваясь, он поднял тяжелый револьвер и выстрелил, не бросив в сторону своей жертвы даже беглого взгляда. Василий Кузьмич выронил кейс, обеими руками вцепился в портьеру и вместе с ней тяжело рухнул на пол.
– Красиво, – сказал Батя.
– Ага, – подтвердил автоматчик Костя, – прямо промеж глаз. Как в цирке, ей-богу.
– Да я не о том, – поморщился командир. – Вид из окна красивый.
Костя посмотрел в огромное, во всю стену, окно, за которым в чернильной тьме густо валил снег, и пожал плечами.
– Снег, – сказал он.
Батя нагнулся за кейсом, рукояткой револьвера сбил кодовые замки и заглянул под крышку.
– Чего там, командир? – подал голос второй автоматчик.
– Капуста, – лаконично ответил тот. – Тысяч пятьдесят, наверное.
– Ну-ка, Толян, – сказал развеселившийся Костя, – у тебя в башке калькулятор. Сколько это будет, если на восемь рыл?
– Шесть с четвертью, – не думая, отозвался Толян и снова, приподняв маску, сплюнул на пол.
– Подержи-ка, – сказал ему Батя, отдавая кейс, и повернулся к Косте. – А ты собери всех. Пора уходить, пока менты нас тут не прихватили.
– Шухер! – сделал круглые глаза Костя. – Что ж ты меня так пугаешь, командир, я же чуть не обмочился. Неужели нас могут забрать в милицию? Чего мы сделали-то? Подумаешь, пошалили чуток.
– Кончай балаган, – буркнул Батя. – Делай, что тебе сказано, а не хочешь – тут места навалом.
Приляг, отдохни…
– Что-то ты сегодня не в духе, майор, – сказал Костя. – Мрачновато шутишь.
Батя не ответил, и он, повернувшись на каблуке, вышел из комнаты.
Майор, между тем, достав из кармана никелированную «зиппо», со щелчком откинул крышечку, чиркнул колесиком и поднес голубовато-оранжевый язычок пламени к разбросанным по столу бумагам. Пошарив по ящикам стола, он выгреб оттуда все, что могло гореть, и бросил в огонь.