Эд Фридмен: Однажды вечером на чтениях Патти представляла Рут Клигмен, подружку Джексона Поллока. Вступление было такое: «Когда я росла в Джерси, представьте, пределом моих мечтаний было стать подружкой великого художника, музыканта или артиста, представьте, и поэтому первое, что я сделала, когда свалила из дома, — стала девушкой Роберта Мэплторпа. Прикинь, Рут Клигмен, насколько больше возможностей у тебя? Насколько больше?!»
Думаю, Рут прихуела. Я бы не выдержал: подаешь себя как поэта с серьезными намерениями, а тебя представляют как подстилку для художников.
Гораздо позже я сказал: «А, Патти. Как ты тогда представила…»
Патти тупо взглянула на меня: «Че, я плохо выглядела, да?»
Джим Кэролл: Патти жаловалась, что никак не может договориться об участии в очередных чтениях Поэтического Проекта, говорила: «Они просто завидуют… Я так всем понравилась тогда». Думается мне, так оно и было. Короче, я им заявил, что на следующие чтения выйду вместе с Патти.
В тот день я отвисал в Ри, в Нью-Йорке, у моего приятеля Вилли, персонажа «Дневников баскетболиста». Вилли был типа один из немногих нарков в районе. Тем утром ебаный местный шериф решил, что пора его брать. И как раз во время рейда, на рассвете, мне посчастливилось сидеть у Вилли дома. Они нашли только коповскую дудку с остатками внутри, но нас повязали все равно. Пришлось переться в местный обезьянник. Но чуть раньше я заказал в местном ресторане одно из лучших на моей памяти блюд итальянской кухни. И только потом они отвезли нас в Уайт-плейнс, чтобы завести дело. А еще позже судья отклонил его рассмотрение.
Время шло уже к полуночи. Хвала небесам, нам не грозила ночевка в обезьяннике. Не так уж плохо для него получилось, для обезьянника-то. Серьезно. Но я пропустил чтения. Никто не знал, где я. А Патти начинала свою часть, предварив ее словами «Ну, все мы знаем, что у Джима кое-какие проблемы…»
Думаю, что Энн Уолдмен и все остальные в Поэтическом Проекте обалдели: ты ж прикинь, «Джим—то, оказывается, такой ненадежный чувак!».
Патти ответила что-то в духе: «Вам нравится, что он бунтарь, да? Но как только дело касается вас самих, вам сразу перестает нравиться? Ну что же, за Джима Кэролла…»
В любом случае, вечер был за ней. И она могла распоряжаться им, как хотела. Сам хорош — попал к мусорам и тем самым дал ей в два раза больше времени на выступление.
Патти Смит: Все поэты в церкви святого Марка — сплошные рохли. Эти пиздоболы писали что-то типа: «Сегодня в 9:15 мы с Бриджит на пару загоняли по вене спид…» Клево получалось. На словах. Но стоило Джиму Кэроллу под кайфом ввалиться туда и начать блевать, как их тут же воротило. Видите ли, это уже не стихи, и типа так не катит.
Пока ты просто умеешь играть словами — все отлично. Но если ты на самом деле живешь этим — все, труба. Стоять к тебе лицом им не по кайфу. Джим Кэролл был единственным шансом Поэтического Проекта церкви святого Марка подружиться с реальностью, он был единственным настоящим в этой тусовке. В смысле, настоящим поэтом. Наркоман. Бисексуал. Его выебали насквозь, это сделал каждый гений Америки — и мужчины, и женщины. Он все пропускал через себя. Его образ жизни отвратителен. Иногда приходилось выволакивать его из канавы. Он сидел в тюрьме. Он — настоящий торчок. Но кто из великих поэтов не таков? Я тащилась от того, что Джим Кэролл написал свои лучшие поэмы в двадцать три — в том же возрасте, что и Рембо. И та же бравада, то же склад ума, что и у Рембо.
Но эти уроды его завернули. Потому что он, видите ли, накосячил. Видите ли, не пришел на собственные чтения. Сидел в тюрьме. И пусть его. Все так и запищали: «Ой, ну мы не можем больше приглашать его на чтения». Полный бред.
Дункан Хана: Про Патти я знал еще до переезда в Нью-Йорк. Чудо-смесь рок-цыпочки, девчонки-поэтессы и чего-то вроде историка, битницы. Экзистенциализм и рок-н-ролл, как раз по мне. Я думал: «Черт, круто!»
Еще в Патти торкал безудержный фанатизм. Ее стихи больше похожи на фанатские письма. Записки поклонника Рембо. Мне это было знакомо, потому как я сам делал то же самое, хранил журналы, строчил послания мертвецам. А она делала все куда увереннее, по-взрослому, так ведь? И ей удавалось делать из этого искусство.
Мы всегда пытались отстраниться от происходящего, быть сбоку припека. Маргиналы, мать твою. Никогда не забуду, как приехал в Нью-Йорк, увидел Патти и сказал: «Эй, тебе, должно быть, нравится Эгон Шиле?[38]»
Эгон Шиле — венский экспрессионист с чумовой прической. Отсидел за порнографию, умер в двадцать восемь. Короче, почти идеал.
И Патти ответила: «О да! Он супер».
«Хе, тебя, наверное, натурально плющит от него?»
«Да вообще пиздец просто».
Один огромный культ личности, да? И все окутано тайной. Блин, круто было!
Джим Кэролл: Помню, крепко заторчал в комнате у Сэнди Дейли, в отеле «Челси». Где-то спустя год после разрыва с Патти. И вот стою, приобняв ее за талию, и говорю: «Нам стоит держаться вместе, Патти!»
Сдается мне, она уже успела втюриться в Сэма Шепарда. Потому что они с Сэнди переглянулись и нервно захихикали — не иначе как уже успели посудачить, бабы. Ну, и ответ звучал так: «Чувак, ты чего, издеваешься? Сказал бы ты это год назад — и я бы выпрыгнула из окна, малыш. Теперь поздно. Звиняй, Джим».
Прикинь, еще и добавила: «Я же тебе говорила, что ты еще пожалеешь. Надо было оставаться со мной».
Так и случилось, чувак. Может, конечно, получилась лажа с моей стороны. Но, учитывая то, как Патти постоянно шарахалась туда-сюда, вряд ли я мог держать все под своим контролем. В книге Мэплторпа сказано, что она меня бросила после того, как узнала о поэзии все, что знал я, и получила некоторую известность. Но это не совсем так. Мы просто разошлись… Ну, это, блин… Она говорила что-то типа: «Я была верна тебе, а ты продолжал трахаться с манекенщицей!»
Но о поэзии мы говорили очень много. Стихи Патти сильно отличались от моих. У нее было полно дионисийских штучек, я же, скорее, придерживался аполлонической эстетики. Кстати, именно поэтому Патти так удачно пробилась в рок-музыке: ее сумасшествие здорово оттенялось ее очаровательной сентиментальностью. И все это сочеталось с причудливой гневно-очаровательной манерой, также ей присущей.
Она могла пустить все на самотек. Правда, нельзя сказать, что у нее проблемы с внутренней дисциплиной. И для меня это было очень важно. Патти впитывала все, что я говорил о форме, о длинных строках. Но ведь это все чушь, технические заморочки, и никто из нас не собирался меняться. Мне не нравились ее стихи, но некоторые строчки были действительно хороши.
Виктор Бокрис: Джон Калдер, возглавлявший «Калдер и Боярс» — что-то типа английского «Гроув пресс» — согласился издать антологию авторов «Телеграф». Поэтому мы вместе — Эндрю Вайли, Джерард Маланга, Патти Смит и я — в 1972 году отправились в Лондон.
Приезд Джерарда описан в New Musical Express. В статье сказано, что Джерард Маланга выступал на чтениях вместе с Патти Смит и Эндрю Вайли.
Джерард Маланга: Великое выступление. Мы выложились на полную мощь. Я уходил со сцены последним. Место было шикарное. Все обито красным бархатом, как в ковбойском фильме. Я был одет во все белое. Период исключительной духовности, я находился в поиске, как Дон Хуан. Читал Сэлинджера и Кастанеду и возбуждался, ха-ха-ха!
Виктор Бокрис: Джерард в те дни носил все белое. Он только что вернулся из Индии или типа того. Представь: вокруг дикий гвалт, а он садится на землю, скрестив ноги, и начинает декламировать стихи без предупреждения. И вдруг все шикают друг на друга: «Тссссс! Джерард читает!»
Он читал поэзию в духе Роберта Крили, что-то там: «Я смотрел и не видел ТЕБЯ в этом МЕСТЕ. Ты была, словно СВЕТ, льющийся из окна…»
Потом вышла Патти. Она была великолепна. Знала, что делает. К слову, одевалась она тоже с умом. Мешковатая футболка, отлично подчеркивающая грудь — а у нее здоровые такие титьки. На обложке Time Out была фотка, где Патти, обнаженная по пояс, держит молоток наперевес. Из всей одежды — только ожерелье. И прическа а-ля Кит Ричардс.
В ту ночь она читала что-то из своего «Седьмого неба». Но потом она рассказала историю в стихах, начав ее словами: «Я еще не совсем ее закончила… Но там приблизительно так: мальчик смотрит на Иисуса, как он спускается по ступеням…» Потом запнулась где-то в середине и сказала: «Бля, ебать. Забыла…»
Народ оценил: «О, как это прелестно, она забыла стихи». Но Патти выдала: «Бля, ну что за хуйня… Ща все будет», — и дальше придумывала прямо на ходу.
Патти смотрелась, как панк — как панкесса. И это очень, очень хорошо работало. Слушатели были просто ошеломлены. Никто никогда не видел ничего подобного.