— Да, — не слишком вежливо перебил князь Караваева, — на самом деле меня интересует ваш гость, барон фон Кромм. Скажите, он прибыл в наши места по вашему приглашению?
— Что вы? Что вы?! — Караваев болезненно скривился и снова вытер лоб платком. Руки его заметно дрожали. — Никто его не приглашал. Вы не поверите, но мы едва знакомы. И когда он нагрянул ко мне несколько дней назад, уверяю вас, я был изумлен до глубины души. Его репутация, знаете ли… — Василий Ефимович махнул рукой и отвернулся. — Простите, Григорий Александрович, мне очень неприятно говорить на сию тему… Я пытался объяснить это Аркадию и не понимаю, зачем вам понадобилось допрашивать меня вновь?
— Извините, Василий Ефимович, — голос князя утратил проникновенность, — но ваш гость и его слуга вполне обоснованно подозреваются в поджоге телятников графини и нанесении ей большого ущерба. Аркадий разговаривал с исправником. И так как барон некоторое время жил в вашем доме, то следует полагать, что исправник вправе поинтересоваться, были ли вы в курсе планов своего гостя, а может, сами попросили его помочь вам отомстить графине. Мы с Аркадием наверняка не единственные свидетели ваших угроз. Хотя, по моему мнению, это был минутный порыв, не более. Но как вы докажете это исправнику? Он в минутные порывы не верит!
— Побойтесь бога, Григорий Александрович! — взмолился Караваев, воздев руки горе. Голос его приобрел плаксивые интонации, а лицо исказил нервный тик. — Что вы такое говорите? Я — сообщник этого негодяя? Сие чистой воды наговор! Всякий, кто осмелится утверждать подобную чушь, поплатится за свои слова!
— Я очень хочу ошибиться, Василий Ефимович! — сказал граф устало. — Но еще больше хочу остаться с вами в добрых отношениях. И, поверьте, отнюдь не желаю вам зла. Но вы должны стать со мною откровеннее, чтобы я мог понять, на самом ли деле барон участвовал в поджоге телятников и по какой причине он решился на подобное преступление. В чем графиня провинилась перед ним, если он не остановился перед убийством ее сторожей и уничтожением более сотни телят?
Караваев затравленно посмотрел на него:
— Я почти ничего не знаю, князь, поверьте! Так, слухи кое-какие, домыслы, сплетни, так сказать…
— Я слушаю, — князь вытянул ноги и принял более удобную позу в кресле, — рассказывайте.
— Я плохо понимаю по-немецки, — Караваев нервно хрустнул пальцами, — а барон все время разговаривал со своим слугой на этом языке, но, мне кажется, он угрожал графине предать огласке какую-то тайну. Он надеялся получить с нее триста тысяч и накануне пожара побывал у нее в имении. Графиня его с позором выставила. Барон вернулся сюда вне себя. Весь вечер они громко спорили со слугой в спальне на втором этаже, а окно было открыто и, сами понимаете…
«Ишь, прохвост! — подумал князь про себя. — Он, видите ли, плохо понимает по-немецки. Наверняка стоял под окнами». Но вслух спросил:
— Они что-то говорили про пожар?
— Нет, слова «brand — пожар» и «brandstiftung — поджог» не звучали, но барон несколько раз повторил: «bestrafen — наказать!». Фридрих был против, он говорил, что непременно подумают на них и тотчас схватят. Но барон мерзко ругался, а последнее, что я разобрал, была фраза: «Графиня отдаст все, что причитается мне по праву…» Я не ручаюсь, что она прозвучала именно так, но смысл тот же самый.
— По праву? — удивился князь. — Откуда у него права на состояние?
— Видите ли, — Караваев опять побагровел и вытер лицо платком, — если разобраться… Если по правде…
— Василий Ефимович, — сказал строго князь, — не бойтесь, барон сюда не вернется. Говорите все как на духу. В случае опасности мы сумеем вас защитить.
Караваев покачал головой, и на его лице появилась гадливая гримаса.
— Фридрих этот барону вовсе не слуга, хотя для виду переносит баулы и одежду чистит. — Караваев отвел глаза. — Я слышал раньше, но теперь сам убедился. — Он виновато посмотрел на князя и отвел взгляд. — Барон и Фридрих живут, как женщина с мужчиной. Не совсем в этом смысле, конечно, но… — Он неопределенно покрутил пальцами в воздухе. — Прелюбодействуют, так сказать, самым непотребным образом…
Князь, уставившись на него, некоторое время молчал. Караваев не выдержал первым и, покраснев еще сильнее, добавил перцу в пикантные подробности, повергнув князя в еще большее изумление. Тем более что речь соседа утратила былую изысканность и манерность.
— Граф Изместьев тоже, говорят, подобными делишками не брезговал. В открытую с молодыми своими приятелями жил. В округе до сих пор удивляются, как он умудрился графине ребенка сделать. Наверняка мать его за ноги держала, чтоб с молодой жены не слезал, пока та не забеременеет. Не знаю, откуда слух пошел, но, говорят, после свадьбы он с ней и недели вместе не жил, а после велел перенести свою спальню в противоположное крыло дома. Там он кутил с бароном, самые настоящие оргии устраивали. Барон исправно привозил ему мальчиков из Москвы, да из лакеев тоже подбирали тех, кто красивее. Графиня, правда, после смерти графа всех его любовников разогнала и барона в первую очередь выставила.
Князь покачал головой. У него было чувство, что он нахлебался вонючих помоев. Мерзость! Он передернулся от отвращения. И решил не вдаваться в детали.
— Вероятно, граф обещал ему какое-то содержание. Однако насчет завещания я сильно сомневаюсь. Я не знал графа Федора, но наверняка он был лет эдак на десять младше барона. И разве он мог предвидеть собственную смерть? — И, не сдержавшись, в сердцах произнес: — Фу, гадость какая! И это все на глазах собственной жены! Каково ей было переживать его вакханалии!
Караваев посмотрел на князя с сочувствием:
— Я понимаю, Григорий Александрович, ваше состояние. Но я чувствую себя не лучше.
— И все же вы приняли барона, хотя хорошо знали о его репутации.
— А что мне оставалось делать? — развел руками Караваев. — Я — человек мирный и, к моему стыду, просто испугался, когда увидел его зверскую физиономию. И потом, мне хотелось знать, что привело его в наши края. Признайтесь, князь, нам вряд ли удалось бы проникнуть в его планы, если бы я отказал ему?
— Вероятно, — отозвался князь и поднялся из кресла. — Спасибо, Василий Ефимович, за ваш рассказ. Когда знаешь о повадках зверя, гораздо легче захватить его врасплох. Не правда ли?
— Абсолютно с вами согласен, — опять засуетился Караваев. — Если мой скромный рассказ поможет вам найти поджигателя, я буду крайне обрадован. Простите, что поначалу несколько тушевался. Ваш друг был нетерпелив, и я не понял, что он хотел узнать.
— Я думаю, что все недоразумения исчерпаны, — князь склонил голову в вежливом поклоне, — надеюсь, мы расстаемся друзьями?
— Воистину так, воистину так! — Караваев, как китайский болванчик, закивал головой, только его глаза продолжали настороженно следить за князем. — В любом случае можете обращаться ко мне за помощью.
— Не премину воспользоваться вашим предложением. — Князь улыбнулся. — Надеюсь, вы тотчас сообщите мне, если барон снова появится в вашем имении или до вас дойдут какие-то слухи о его месторасположении.
— Всенепременно, всенепременно, — Караваев опять закивал головой. — Тотчас пошлю нарочного. — И справился осторожно: — Я так понимаю, барон не должен знать о нашем договоре?
— Конечно, и это более всего в ваших интересах.
— Я полагаю, графиня просила вас о подобной услуге? — Караваев все-таки не удержался и задал явно мучивший его вопрос.
— Нет, — очень вежливо ответил князь, — она как раз меня не просила об этом, но я не могу позволить, чтобы мерзавцы творили свои злодейства безнаказанно. А барон фон Кромм — явный мерзавец. И я сделаю все, чтобы узнать, с какой целью он появился в наших краях!
— А вам это надо, князь? — изумился Караваев.
— Надо! — коротко ответил князь. И склонил голову: — Позвольте откланяться. Надеюсь, наши беседы за бокалом вина вскоре возобновятся.
— О, я сам скучаю о них безмерно, — Караваев произнес эти слова с явным облегчением. А когда экипаж Панюшева скрылся за воротами усадьбы, отошел от окна и перекрестился на образа: — Господи, помоги князю оторвать голову этим мошенникам!
ГЛАВА 22
Наташа не находила себе места. Как не стыдно, она совсем потеряла голову! Отдалась князю, как последняя уличная девка! Что он теперь подумает о ней? Изголодавшаяся по мужским ласкам вдовушка сама бросилась в его объятия? И как безобразно она вела себя! Кричала, поцарапала ему спину… Да и он был хорош! Тоже потерял голову! И теперь вряд ли быстро сойдут синяки на груди — следы его поцелуев.
Она судорожно перевела дыхание. Нет, что ни говори, но в душе она жаждала продолжения. Неужели князь после того ночного безумства останется к ней равнодушным, неужто его страсть была притворной? Или ему не привыкать к легким интрижкам, ни к чему не обязывающим связям? И то, что у него до сих пор нет любовницы, вовсе ни о чем не говорит. Возможно, та осталась в столице, а в ее лице он нашел временную замену.