– Вы ушли из больницы…
– Да, я ушел из больницы в белом санитарном костюме. Я все это заранее продумал. За мной приехала Анджела.
– А потом?
– А потом мы поехали ко мне. Я страшно волновался.
– Почему?
– Ну знаете, я же понимаю, чем все это кончится.
Она не совсем поняла, что он имеет в виду.
– И как же это кончится?
– А от меня мы поехали к ней, немного выпили, занялись любовью, и я ей и сказал, как все это закончится. Тогда она испугалась. Она захотела позвонить в больницу, чтобы сказать им, где я… – Он уставился в пустоту, на мгновение смутившись. Она не хотела форсировать события. У него был приступ, и он, конечно, не вспомнит, как совершил убийство. Тут случай полнейшей, подлинной амнезии.
Но надо заставить его продолжать рассказ.
– Так почему вы убежали, Гарри?
– Это случилось днем, – он смотрел на нее в упор. – Я лежал в своей палате и вдруг понял, что все обо мне заботятся, носятся вокруг меня, обслуживают меня, точно я – машина. И я испугался.
Глубоко, в самом отдаленном уголке мозга, родилась мысль, что ее подозрения подтвердились. Параноический страх Бенсона перед машинами в основе своей был порожден страхом зависимости, утраты самостоятельности. Он и впрямь говорил правду, заявив, что боится чужой заботы о себе. А люди обычно ненавидят то, чего боятся.
Но в таком случае Бенсон зависит от нее. И как же он на это отреагирует?
– Вы ведь меня обманули, – сказал он вдруг.
– Никто вас не обманывал, Гарри.
Он начал злиться.
– Обманули, обманули. Вы… – Он осекся и опять улыбнулся. Зрачки чуть расширились: еще одна стимуляция. Теперь они происходили чаще. Скоро опять наступит срыв.
– А знаете, это потрясающее ощущение! – сказал он.
– Какое ощущение?
– Эта вибрация.
– Так вот что вы чувствуете?
– Как только все становится невмоготу – трррр – и я снова счастлив! Так тепло, приятно – здорово!
– Это стимуляции.
Она с трудом удержалась от того, чтобы не взглянуть на часы. Какая разница? Андерс же сказал, что приедет через двадцать минут, но его могло что‑то задержать. Но даже если бы он приехал, вряд ли он смог бы справиться с Бенсоном. Психомоторный эпилептик, предоставленный сам себе, – опасное и пугающее зрелище. Андерс скорее всего застрелил бы Бенсона. А ей не хотелось такого финала.
– А знаете, что происходит потом? Вибрация приятна только в первый момент. Когда она становится очень сильной, я чувствую… удушье.
– А как сейчас? Сильно?
– Сильно. – Он улыбнулся.
И в тот момент, когда он улыбнулся, она с ужасом осознала свою полнейшую беспомощность. Все, чему ее когда‑то учили, – о способах контролировать поведение пациентов, направлять поток их мыслей, следить за манерой речи – все теперь утратило смысл. Словесные ухищрения ей не помогут. Это все равно что заговаривать зубы больному бешенством или раком мозга. Недуг Бенсона – физического свойства. Теперь он находится во власти машины, которая неумолимо и безукоризненно подталкивает его к припадку. Их беседа не может привести к отключению имплантированного компьютера.
Ей оставалось только одно – вернуть его в больницу. Но как? Она попыталась его образумить.
– Вы хоть осознаете, что происходит, Гарри? Эти стимуляции изнуряют вас, способствуют новым припадкам.
– Но ощущение очень приятное.
– Но вы же сами только что сказали, что это не всегда приятно.
– Не всегда.
– Ну, а вы не хотите это исправить?
Он помолчал.