— Как вы сюда попали? — спросила Эдди.
— Это мое дело, как я сюда попал.
Человек держал в руке плоскую серебристую коробочку вроде той, что была у Маэрлин во время прогулки; он быстро сунул ее в карман пиджака.
— Время вышло! — Он засмеялся, как будто сказал что-то забавное.
— Лучше уходите, — сказала Эдди, — или мой папа вызовет полицию!
— Твой папа сидит в кухне и надирается на пару с твоей мамой, которая ноет о том, как она устала и как у них никогда ничего не выйдет со всей вашей оравой и с Сирилом, какой он есть, а твой папа твердит, что все как-нибудь образуется.
Сирил смотрел на него, сощурив глаза.
— А через пару минут они пойдут спать и сразу же заснут, потому что твоя мама совсем вымоталась, а твой папа слишком много выпил. Я сходил по этой нити и проверил, прежде чем заглянуть сюда. Однако если Маэрлин не сделает того, что должна сделать, ничего никак не образуется, ничего не будет хорошего ни для Сирила, ни для твоей матери с отцом, ни для тебя самой — а может быть, и для всех остальных, сколько их есть. Маэрлин уже сошла с той нити, с которой мы начали, и если она будет припутывать другие…
— Тебе совершенно незачем говорить все это при детях, — произнесла Маэрлин, и Эдди увидела нарастающую ярость в ее темных глазах.
— Что происходит? — шепотом спросила Эдди. Она ухватила Маэрлин за рукав. Ее ноги затряслись, и она всем телом плюхнулась на пол. — О чем он говорит?
Человек отступил назад, в темноту коридора; виднелись только его белый пиджак и копна волос.
— Тебе решать, — сказал он.
Белый пиджак и волосы пропали.
— Маэрлин, — позвала Эдди.
— Все хорошо, милая. Позволь задать тебе один вопрос. Хочешь ли ты добра своей семье, своему брату? Знаешь ли ты, во что превратится его жизнь, если я не вмешаюсь?
Эдди повернулась к Сирилу. Он сидел, уставившись в окно и не обращая на нее внимания.
— Я тебе расскажу. В конце концов ему придется уйти из вашего дома в другое место. Он не будет способен найти применение своему дару, своему особому таланту. Ему придется уйти, а твой отец никогда не станет тем, кем мог бы стать. Он оставит учебу и преподавание и перейдет на другую работу, чтобы кормить семью и платить за содержание Сирила. Мне не удалось увидеть ясно, что случится с ним после этого. Лишь указания на то, что его жизнь будет несчастной, он начнет работать над тем, что ненавидит, и, несмотря на это, делать свою работу хорошо. Он и те, с кем ему придется работать, навлекут катастрофу — ужасное бедствие, войну. Эта нить порвется, и нити рядом с ней тоже, больше нитей, чем потерялось бы в другом случае. Это то, что я пытаюсь предотвратить.
Сбитая с толку, Эдди покачала головой.
— Но если Сирил пойдет со мной, — продолжала Маэрлин, — его жизнь будет лучше, и жизнь твоего отца тоже. Вначале, конечно, все будет не так уж хорошо; твой отец станет злиться и беспокоиться, а мама плакать и отчаиваться. Они известят полицию, нас обоих начнут искать. Потом, когда нас не найдут, они какое-то время погорюют, но это пройдет.
«Она не может знать ничего подобного, — подумала Эдди. — О таком никто не может знать. Она все это выдумала!»
— В конце концов твой отец найдет утешение в работе, в обучении студентов. Твоя мама станет воспитывать оставшихся детей и тоже найдет себе цель в жизни. Эта нить не порвется. А Сирил будет жить с нами, и в этой своей новой жизни сможет использовать свой дар, вместо того чтобы потратить его впустую.
«А как же я? — подумала Эдди. — Ведь мама с папой будут винить меня! Они будут сердиться, что я не углядела за Сирилом». Ей вспомнилось, сколько раз она хотела, чтобы он куда-нибудь пропал, надеялась, что его отошлют прочь, мечтала, как она будет жить в собственной комнате и ей не нужно будет за ним присматривать. Они поймут, что она хотела избавиться от него — а значит, их обвинения будут справедливы. Ей захотелось вернуть назад все те мгновения, когда она желала, чтобы Сирил куда-нибудь делся.
Она не могла позволить Маэрлин забрать его. Это был единственный способ как-то компенсировать все эти отвратительные мысли.
— Что вы сделали с моим братом? — спросила она. — Что такое абита?
— Это такая маленькая штучка — устройство, которое приглушает некоторые его чувства, так что он… — Маэрлин вздохнула. — Это ему помогает. Без нее он будет постоянно подавлен тем, что видит, слышит и чувствует.
— Тогда зачем ему идти с вами, если вы можете сделать ему лучше итак?
— Потому что ему необходимо больше, чем просто абита, и он не получит того, что ему нужно, если будет продолжать идти по этой нити. Он не сможет использовать свой дар. И твой отец тоже не исполнит того, что ему предназначено. Сирил должен пойти со мной.
— Вы не можете забрать его!
Маэрлин наклонилась к Сирилу, взяла его за руку и подняла на ноги.
— Пойдем со мной.
— Нет! — Эдди бросилась на нее. — Оставьте его в покое!
— Аделаида…
— Вы его не заберете!
Маэрлин отпустила Сирила, схватила Эдди под мышки и швырнула ее на кровать. Эдди лежала потрясенная, не в состоянии шевельнуться, а Маэрлин снова протянула руку к ее брату. Ее левая рука сомкнулась на его запястье, в правой она держала свою плоскую серебристую коробочку. В стене возник проем; за ним открывались серые каменные ступени, которые вели к высокой стеклянной двери.
— Клубничная птичка, — проговорил Сирил.
— Прости меня, — сказала Маэрлин.
— Вы не можете его забрать! — Эдди заставила себя подняться и бросилась вслед за ними. Она ухватилась за Сирила, пытаясь оторвать его от Маэрлин, и вдруг ощутила ее руку у себя на плечах.
Пол под ними покачнулся; Эдди почувствовала тошноту и зажмурилась, боясь, что ее сейчас вырвет.
Земля под ее ногами успокоилась. Она разомкнула веки и увидела стеклянную дверь.
— Маэрлин? — прошептала Эдди.
— Все хорошо, — отозвалась Маэрлин. — Никто не причинит тебе вреда.
Эдди отвернулась от двери и увидела пустынный ландшафт; песок и скалы тянулись до горизонта, где высилось нечто, похожее на гигантские острые зубы.
— Я хочу домой, — сказала Эдди. Пусть только Маэрлин вернет их обоих домой, и она будет вести себя хорошо, и всегда присматривать за Сирилом, и никогда больше не захочет, чтобы его куда-нибудь забрали.
Когда она снова повернулась, стеклянная дверь скользнула в сторону. Перед ними стоял седоволосый человек.
— Что ты наделала?! — закричал он. — Ты знаешь? — повторил он уже спокойнее.
— Знаю, — ответила Маэрлин.
— Она не может остаться здесь, но и не может вернуться обратно по той же нити; теперь это невозможно.
— Я знаю.
— Так зачем же ты ее сюда притащила? Как ты могла позволить ей…
— Она не заслужила того, что произойдет с ней там — в том времени. Ей не будет прощения. Даже если ее родители поверят, что она не делала ничего плохого, она сама будет вечно носить вину у себя в душе. — Маэрлин опустилась на колени рядом с Эдди. — О твоем братике здесь позаботятся. Ты ведь веришь мне, правда?
Эдди кивнула, заставляя себя верить, несмотря на царившее за стеклянной дверью запустение.
— Тогда ты должна сейчас же вернуться назад, но совершенно самостоятельно.
Эдди сглотнула.
— Но он же сказал… — Она показала на седоволосого. — Он… я думала…
— Не думай о том, что он сказал. Повернись.
Эдди повернулась направо и увидела коридор, стены которого, казалось, состояли из тумана. Она едва могла различить комнату на другом его конце, но кажется, там были такие же окна, как в ее спальне.
— Теперь ты должна пройти по этому проходу, — сказала ей Маэрлин.
— А вы когда-нибудь вернетесь? — Ее глаза наполнились слезами. — Вы приведете Сирила обратно домой хотя бы ненадолго?..
— Иди!
Рука толкнула ее в спину, она потеряла равновесие и шагнула в проход. Окна ринулись на нее — или это она сама заскользила к ним по коридору, не в силах остановиться. Эдди упала и кубарем покатилась по полу, потом распрямилась и поднялась на ноги.
Сирил и Маэрлин были лишь крошечными размытыми фигурками на стене, стоящими в конце туннеля; через мгновение они исчезли.
* * *В конце концов Эдди поднялась и добрела до своей кровати. По ее лицу текли слезы, она больше не могла их сдерживать. Не может быть, чтобы Сирила больше не было; наверняка он там, внизу, смотрит телевизор с выключенным звуком или играет на веранде в свой конструктор. Она упала поперек кровати, не в силах остановить рыдания. Из-за окон смутно донесся звук подъезжающей машины, и голос, похожий на Бобби Ренфрю, окликнул кого-то.
Она вытерла глаза. Только что была ночь, а сейчас за окнами сияло солнце. Кровати Сирила не было; на ее месте стояли маленький книжный шкаф и крашеный комод.