Хью провел ладонями по ее рукам, шее, подбородку, взъерошил короткие волосы. Ему очень нравилась их шелковистая мягкость.
— Нас так грубо прервали, но я все же собираюсь заняться тем, чего хочу я. А я хочу повернуть тебя к себе спиной и укусить за шею. — Он развернул Меггс лицом к стене и прижал ее к ней, возможно, чуть грубее, чем нужно было, и слегка прикусил зубами шею. — Таким образом я пометил тебя! — горячечным шепотом сообщил он. — Ты — моя!
Меггс издала глухой звук, сдаваясь на милость победителя, а Хью охватило такое дикое желание, что он понял: выдержка тут не поможет. Ничто уже не сможет его остановить.
— Упрись руками в стену и не двигайся.
Но Меггс никогда не подчинялась приказам.
— А если я не послушаюсь?
Он положил ладонь ей на поясницу и прижал к стене.
— Умная девочка, вовремя спросила, — прошептал он ей на ухо. — Что будет, если ты опустишь руки или сдвинешься? Очень просто. Я возьму тебя прямо здесь.
— Но мы не можем…
— Можем. Я могу. И сделаю это. — И он начал поднимать ее юбки. Тканям, казалось, не было конца, но все же в конце концов Хью почувствовал под ладонями ее ягодицы. Тогда он раздвинул ее ноги и убедился, что она уже влажная и готова принять его.
— Да, — пробормотала Меггс, — сделай это, прошу тебя.
Просить дважды не пришлось. Охваченный мрачным жаром, Хью сделал то, что она просила, — ворвался в ее влажное, тесное тепло и устремился к вершине.
Ему придется научить ее не произносить грязных слов. Она должна выражаться мягко, изысканно, элегантно, чтобы речь соответствовала красоте тела.
Но все это будет не сейчас. Когда-нибудь потом. А пока он намеревался утонуть в первобытном наслаждении. Он отбросит все ограничения цивилизованного поведения и отымеет ее так, как она просила, как ему мечталось.
Он крепко держал руками ее бедра, и все же она выгибалась назад, ее ягодицы терлись о его чресла. Словом, ее тело требовало большего, хотело получить все, что он мог ей дать.
Меггс двигалась и издавала звуки, ставшие для него сладчайшей музыкой. Он даже зубами заскрипел, чтобы справиться с некстати нахлынувшей нежностью. Хью отпустил ее бедра, обхватил руками за талию и стал покрывать лихорадочными поцелуями шею, плечи, затылок.
Он был охвачен огнем, казалось, даже кожа дымится. Одежда мешала, но он не собирался тратить драгоценное время на то, чтобы избавиться от нее. Он ни на мгновение не мог отказаться от контакта, от благословенного вожделения, бушующего в его крови, от неземного удовольствия, охватившего тело.
Упираясь руками в стену, Меггс активно двигалась ему навстречу. А Хью сжал в ладонях ее грудь, стиснул между пальцами соски, и Меггс негромко вскрикнула — очевидное свидетельство приближающегося экстаза. Ее мышцы стиснули его фаллос, и где-то внутри зародился шум, который, постепенно нарастая, превратился в оглушительный рев. Хью излил свое семя, крепко прижал Меггс к себе, и они долго стояли, словно единое целое, приходя в себя.
Прошло бесконечно много времени, прежде чем они спустились с небес на землю. Постепенно дыхание стало ровнее. Хью повернул любимую лицом к себе и крепко прижал. Он поможет ей привести одежду в порядок, но только не сейчас. Пусть пройдет еще несколько минут. Пусть последние искры наслаждения погаснут и колени перестанут подгибаться.
— Девочка, — прошептал он, когда к нему вернулся голос, — с тобой все в порядке? Я не сделал тебе больно?
— Да. Нет, — довольно громко ответила она на оба вопроса, все еще прижимаясь к его груди. — В жизни не чувствовала себя лучше.
Глава 24
Меггс точно не знала, что делать со всей этой деревенской природой за окном. Другие молодые люди, судя по всему, вовсе не возражали одеться потеплее и отправиться гулять по заснеженным полям или пойти в деревню пешком. Но Меггс была потрясена бескрайними снежными просторами и деревьями. Она очень давно хотела оказаться в деревне, но забыла, какое здесь все… настоящее, как легко можно заблудиться, когда не знаешь дороги, и как холодно, если ветер гуляет по полям, не встречая препятствий в виде высоких стен.
Кроме того, о подобной прогулке могут думать только люди, у которых имеется больше одной пары обуви. Несмотря на то что Меггс сейчас была одета не хуже, чем похожие на ангелов юные леди и их мальчики из хора, она не была одной из них. Не могла быть. Ей ничего не принадлежало. Она была воровкой, сама выбрала эту судьбу, и в кого бы ее ни хотел превратить Хью, обратной дороги не было. Только теперь она поняла, что безумием было об этом мечтать. Не стоило и пытаться. Несколько недель на глупом домашнем празднике не перечеркнут долгие годы страданий и преступлений.
Она бродила по дому, наслаждаясь уединением, радуясь, что у нее есть время разобраться в урагане самых противоречивых чувств, вызванных приездом в деревню, справиться с образами прошлого, которые, словно призраки, то и дело возникали в памяти.
Меггс вошла в музыкальную комнату, привлеченная успокаивающим зеленым цветом стен и роскошными, обитыми бархатом креслами. Здесь было светло и много воздуха. Огромное — от пола до потолка — окно-фонарь выходило на заснеженную лужайку. Она коснулась пальцами клавиш роскошного фортепьяно — совсем легко, так, чтобы не раздалось ни звука.
Прошло уже бесконечно много времени с тех пор, как она видела подобный инструмент. Она села на табурет и нажала на клавишу. Нежный звук разнесся по комнате.
Как часто представляла она свою мать, сидящую за фортепьяно… Она видела ее мысленным взором — хрупкую, почти воздушную перед инструментом в гостиной дома приходского священника. Льющийся из окна послеполуденный свет окрашивал ее волосы золотом.
Меггс поднесла пальцы к клавишам и заколебалась. Она не была уверена, что сможет сыграть какую-нибудь мелодию. Но гаммы она уж точно помнила. Медленно и неуверенно ее пальцы двинулись по клавишам. За первой попыткой последовала вторая, затем третья… Как звучала мелодия, которую любила играть ее мама, — та чудесная импровизация, так нравившаяся отцу? Все это было давным-давно. Чуть слышно напевая себе под нос, Меггс попыталась подобрать песню, и когда в музыкальной комнате раздались первые аккорды, она позволила красоте музыки захватить ее и унести в прошлое, погрузиться в воспоминания, о которых лучше было забыть.
Хью вошел в дом через боковую дверь, совершив двухчасовую прогулку по глубокому снегу, которая укрепила его ногу и помогла справиться с постоянно преследующим его вожделением. После вчерашней встречи оставалось только удивляться, почему он не воспламенялся всякий раз, когда видел Меггс или просто думал о ней. Мать всегда могла найти его по следу дыма, который он оставлял за собой.
Закрыв дверь, он услышал музыку. Но ведь вся золотая молодежь была на прогулке — он встретил молодых людей, возвращаясь в дом. Любопытство заставило его пойти на звук, и после недолгих поисков он тихо открыл дверь в музыкальную комнату и увидел за инструментом Меггс. Наклонив голову, она внимательно смотрела на клавиши, по которым медленно, но с каждым пассажем все более уверенно двигались ее пальцы.
Что все это значит? Меггс играет на фортепьяно. Значит, ее учили? В какой-то период жизни у нее был инструмент? Она играла незнакомую причудливую мелодию изящно и легко, что совершенно не согласовывалось с ситуацией, в которой он ее обнаружил. Все в ней — грубая, вульгарная речь, разносторонние криминальные таланты, отсутствие моральных принципов, — все, что Хью о ней знал, противоречило тому, что он сейчас видел и слышал.
А потом Хью перевел глаза с ее рук — ловких, умелых пальчиков — на лицо. Она была спокойна, закрыла глаза, а на губах играла улыбка, придавшая ее худенькому личику выражение чистой и светлой радости. Картина казалась настолько личной, интимной, не предназначенной для посторонних глаз, что Хью захотелось отвернуться. Правда, он понимал, что ни за что на свете этого не сделает. Не сможет. Перед ним раскрылась красота, затронувшая какую-то струну в самых потаенных глубинах его души.
Он увидел, как в уголках ее глаз блеснула влага, и одна-единственная слезинка скатилась по щеке. Хью был ошеломлен. Какой призрак прошлого вызвала у небытия музыка? Если бы он не видел этого сам — момента задумчивой тоски, — никогда не сумел бы представить себе ничего подобного. Он и не думал, что Меггс грустит о чем-то, ему неведомом.
Хью отошел от стены и шагнул к ней.
— Меггс…
— Ох, это ты! — Она вскочила с табурета и бросилась к нему с такой искренней радостью, что его сердце возликовало.
— Где ты научилась играть?
Все, что было открытого и радостного на ее лице, мгновенно исчезло. Она отвернулась, покосилась на инструмент и пожала плечами: