Адиль бей уже начинал привыкать к своим обязанностям. Он протянул руку для приветствия человеку в косоворотке, с бритым черепом, сидящему за столом, заваленным папками с делами, затем поклонился женщине, сидевшей за другим столом.
Было очень светло и очень жарко. По выбеленным стенам тянулись деревянные полки. Соня уселась в торце стола и раскрыла портфель, переданный ей консулом.
Обстановка была простой и дружелюбной. Адиль бей сел возле окна на плетеный стул.
- Спросите его прежде всего об армянине, чье дело я передал, когда мы приходили в первый раз.
Начальник Иностранного отдела не говорил ни по-турецки, ни по-французски. На вид ему было лет сорок, голый череп и русская рубашка-толстовка придавали аскетический облик, подчеркнутый ласковой, очень умной улыбкой и спокойным взглядом голубых глаз.
Пока Адиль бей говорил, он с улыбкой смотрел на него, словно соглашаясь, хотя ничего не понимал. Соня повторила фразу по-русски. Чиновник отпил глоток чая из стакана, стоявшего у него под рукой, потом произнес.
- Ждут приказа из Москвы, - перевела Соня.
- Но ведь уже две недели назад этот приказ передан по телеграфу!
Соня промолчала, показывая всем видом, что поделать ничего не может - надо ждать.
- А женщина, у которой конфисковали всю мебель? Когда разговор шел не по-русски, чиновник смотрел то на Адиль бея, то на папки, принесенные секретаршей, и лицо его выражало безмерное терпение - Пожалуй, лучше сейчас передать ему новые дела, - посоветовала Соня.
- Хорошо, тогда спросите-ка: почему позавчера арестовали того беднягу, который выходил из консульства?
Адиль бей внимательнее, чем обычно, следил за переводом, как будто мог разобрать, точно ли она передает его слова.
- Что он сказал?
- Что ничего об этом не слышал.
- Но другие-то, наверно, слышали. Пусть наведет справки.
Адиль бей раздражался все больше и больше. Каждое утро, сидя за письменным столом напротив Сони, которая записывала все, о чем шла речь, он внимательно слушал унылые жалобы своих посетителей.
Это были те самые люди, которых он видел у рыбного порта. Те самые палубные пассажиры одесского парохода, что спали, приткнувшись к своим пожиткам, те самые, что день и ночь толклись на вокзальных перронах, ожидая, не найдется ли местечка в поезде.
Они приезжали издалека, чуть ли не из Туркестана, потому что им сказали, что в Батуме найдется хлеб и работа. Они блуждали по улицам, пока какой-нибудь человек не сообщал им, что их ждет помощь в турецком консульстве.
- Ты турецкий подданный?
- Не знаю.
Многие из них до войны были турками, потом, сами того не зная, стали русскими.
- Чего же ты хочешь?
- Не знаю. Нам не дают ни работы, ни хлеба.
- Ты хотел бы уехать в Турцию?
- А еда там есть?
Кто-то потерял по дороге ребенка, а то и двоих, и просил консула навести справки. У других на вокзале какой-то чиновник забрал все имущество и посадил их на несколько дней за решетку.
Они не знали почему. Они даже не спрашивали об этом. Но с тихим упорством настаивали, чтобы им вернули жалкие пожитки.
На тех же, кто действительно были турками по национальности, Адиль бей заводил досье, передавал в Иностранный отдел, когда приходил туда с Соней Чиновник в вышитой косоворотке принимал его с неизменной улыбкой, что-то неторопливо говорил, рассматривая свои руки с грязными ногтями.