Кто же так злословит обо мне?
Андзолето. Все мужчины, так как все они обожают вас.
Корилла. Значит, если б я имела глупость влюбиться в тебя и признаться тебе в этом, ты, пожалуй, оттолкнул бы меня?
Андзолето. Не знаю, найду ли я в себе силы бежать от вас, но если б нашел, то, конечно, никогда не стал бы больше с вами встречаться.
- В таком случае, - заявила Корилла, - мне хочется просто из любопытства сделать этот опыт... Андзолето, мне кажется, что я тебя люблю.
- А я этому не верю. И если не бегу от вас, то только потому, что очень хорошо понимаю, что надо мной смеются. Но вы не смутите меня
подобной игрой и даже не обидите.
- Ты, кажется, хочешь одолеть хитростью?
- А почему бы нет? Но я не так страшен, раз даю вам средство победить меня.
- Какое же?
- Попробуйте повторить серьезно то, что вы сказали в шутку. Я испугаюсь насмерть и обращусь в бегство.
- Какой ты странный! Я вижу, что с тобой надо держать ухо востро. Ты из тех, кому мало аромата розы, а нужно ее сорвать да еще спрятать под
стекло. Я не ожидала, что в твои годы ты так смел и своеволен!
- И вы меня за это презираете?
- Напротив, ты мне так больше нравишься. Покойной ночи, Андзолето, мы еще увидимся.
Она протянула ему свою красивую руку, которую он страстно поцеловал.
“Ловко же я отделался", - думал он, мчась по галереям вдоль канала.
Не надеясь в такой поздний час достучаться в лачугу, где он обычно ночевал, Андзолето решил растянуться у первого попавшегося порога и
насладиться тем ангельским покоем, который знают лишь дети и бедняки. Но в первый раз в жизни он не смог найти ни одной плиты, достаточно
чистой, чтоб решиться на нее лечь. Хотя мостовая Венеции и чище и белее всякой другой на свете, все-таки она слишком пыльна для элегантного
черного костюма из самого тонкого сукна. А тут еще одно соображение: те самые лодочники, которые обыкновенно утром осторожно шагали по
ступенькам лестниц, стараясь не задеть лохмотьев юного плебея, теперь, попадись только он им под ноги, могли подшутить над ним сонным и нарочно
испачкать роскошную ливрею "паразита". Действительно, что бы подумали эти лодочники о человеке, спящем под открытым небом в шелковых чулках, в
тонком белье, в кружевном жабо и кружевных манжетах? В эту минуту Андзолето пожалел о своем милом плаще из коричневой и красной шерсти, правда
выцветшем, потертом, но еще плотном и отлично защищающем от нездоровых туманов, поднимающихся по утрам над каналами Венеции. Был конец февраля,
и хотя в здешних краях в такое время солнце уже светит и греет по-весеннему, ночи бывают еще очень холодны. Андзолето пришло в голову забраться
в одну из гондол, стоявших у берега; на беду, все они оказались запертыми. Наконец ему удалось открыть дверь одной из них, но, пролезая внутрь,
он наткнулся на ноги спящего лодочника и свалился на него.
- Какого дьявола! - послышался грубый, охрипший голос из глубины. Кто вы и что вам надо?
- Это ты, Дзането? - отвечал Андзолето, узнав голос гондольера, обыкновенно относившегося к нему довольно дружелюбно. - Позволь мне лечь
подле тебя и выспаться под твоим навесом.
- А ты кто?
- Андзолето. Разве ты не узнаешь меня?
- Нет, черт возьми, не узнаю! На тебе такая одежда, какой у Андзолето быть не может, если только он ее не украл.