Вот так будет лучше. Сами пускай разбираются.
Она восприняла укор Поли как призыв вернуться домой. Да, нужно возвращаться. Вот отдаст Сему родителям и вернется в Москву, ни с чем, но хоть ребенок не будет страдать, да и с беременностью легче дома разобраться.
А напоследок сделала еще один звонок:
– Стив, я хочу на океан. Пожалуйста…
Может она себе позволить хотя бы это? Пусть будет такая история в ее жизни: она полетела на другой конец Земли, чтобы посмотреть на океан. Грандиозно! Смыть лавину недавних впечатлений мог только океан.
Маркин заехал раньше, взволнованный и торжественный. Как будто его позвали на церемонию вручения «Оскара». Щегольски одет, с шейным платком, гладко выбритый, волосы уложены – как в Голливуде. Он старался быть неотразимым и галантным. И производил впечатление.
Всю дорогу молчали. Вызвав раздражение подруги, Галя не хотела портить настроение еще и Алексею, который, сам того не понимая, всем своим видом наводил на мысль о гомосексуализме. Галя только косилась на его платок. Она ничего не знала об этой области мужской жизни и предполагала, что изнанка еще хуже лицевой стороны.
В мастерской Сему усадили рисовать, но даже получив кисти, краски и бумагу, мальчик продолжал озираться по сторонам.
– Почему он оглядывается? Боится? – Алексей хотел, чтобы его гости чувствовали себя как дома.
– Он ищет телевизор. Привык смотреть. А люди для него – фон. Обычно бывает наоборот. Сема перепутал фигуру и фон. Мне моя подруга-психолог объяснила, – сообщила Галя, раскладывая добычу в холодильнике.
– Первый раз вижу такого ребенка, – не отрывал художник глаз от мальчика, будто хорошо разбирался в детях, и добавил сочувственно: – Я его понимаю. Мне кажется, я и сам был таким. Вернее, не таким, как все. Это ад.
– А ты мог бы с ним заниматься иногда? Я больше не могу быть его няней, но оставлять Сему без занятий нельзя. Я тебя научу психологическим приемам, как лучше с ним разговаривать. – Галя набралась у Полины речевых оборотов. – Одно плохо – ты по-английски не говоришь.
– А ты? Ты что будешь делать? Что происходит?
– Я поссорилась с его отцом.
Маркин побелел и процедил:
– Понятно.
– Он – голубой, – продолжила Галя.
Алексей ощетинился.
Она спохватилась, обняла по-дружески за плечи и прошептала, чтобы Сема не слышал:
– Дурак ты, Маркин. Я это знаю не потому, что я к нему приставала, а он отказал. Он целовался с мужчиной, а я их застукала. Собственно, все равно с кем. Не с женой. Да и вообще… Это неприятно. Шок, наверное. Если бы меня предупредили…
Она запуталась. Поля права – какая разница, кто с кем… Но Галку уже задела эта история. Ее трясло от воспоминаний.
– Знаешь, чужая любовь как-то очень дергает, мучает. Как зубная боль. Что это – зависть? Может, я просто завидую тем, кто любит так, как в голову взбредет? – пыталась она объяснить свою реакцию, протест, бегство.
– Может, это ревность к чужой жизни? – предложил он свою версию.
– Всем хочется любви. Хоть какой-то, хоть капельку… – согласилась Галя.
– По-моему, всем хочется невозможного. Иначе почему же то, что рядом, не ценится, и нужно лететь через океаны, чтобы искать там своего человека? – Маркин хотел получить от Гали ответ на волнующий его вопрос: кто она в его жизни?
– Хочется чего-то особенного, – оправдывалась она.
– Сумасшествие – это не любовь. –Художник стал резать салат, потому что намеревался кормить беглецов на свой лад.
– Ты считаешь меня сумасшедшей? – удивилась Галя. Вот уж кто бы говорил. Да она самая здоровая женщина во всей Америке!
– Конечно, – заверил он ее.
– Женщине нужно иногда совершать путешествие, прыжок через голову, чтобы потренировать, проверить свои инстинкты. Иначе мы одичаем в городах, потеряем нюх и не сможем рожать и воспитывать детей, – вот такой манифест современной женщины.
– Ты все же решила родить? – спросил Алексей. Он отправил в рот целую ложку салата, чтобы попробовать, и, кажется, с таким же аппетитом готов был смаковать и саму Галю, и ее интимную жизнь.
– Не знаю. Мне пока не было ответа. – Она знала, что решение должно вызреть, а на это нужно время и определенная череда действий и размышлений.
– От кого же ты ждешь ответа? – Маркин не мог прямо спросить, но все-таки его интересовал настоящий отец ребенка.
– От бабушки, – засмеялась Галя. – Так ты побудешь с Семой?
Хитрая, интригует, знает, что он не сможет ей отказать. А сама не колется.
Побыть с мальчиком один день Алексей согласился. Еды хватит, терпения тоже. Видно было, что этот ребенок занимал его ум. А Галя пообещала, что вечером, скорее всего, приедет Надя и заберет сына.
Леша еще не знал, что придется провести с чужим ребенком не один день, а целую вечность. Так ему и надо: не удержал своих детей, теперь придется возиться с чужими.
* * *Кирстен, подруга Стива, оказалась на вид типичной англо-саксонкой, рыжей, узколицей, подчеркнуто дружелюбной, активной – именно она вела автомобиль. Выглядела немного старше Гали, но насколько именно, спросить было неловко. Они то и дело целовались, смеялись, угодливо предлагали друг другу то воды, то конфетку, то салфетку… Ехали весело, Стив что-то напевал, Кирстен поддавала газу в такт мелодии. Иногда они выкрикивали по-русски:
– Давай, давай! Бистро! Бистро!
– Ты увидишь настоящий океан, Га-ля! Самый лучший океан – в Орегоне. Пять часов, и все!
Ехали на край света, всматриваясь вперед. Боясь ошибиться дорогой, Кирстен тормозила на перекрестках и разглядывала карту. Город уже был позади. Закончились и пригороды, осталась только дорога и небогатая растительность вокруг.
– А где мы там будем ночевать? Спать?
– Мы не будем спать. Мы будем молиться, – объявила Кирстен.
– Молиться? – не поверила Галя, – Я не умею молиться.
– Я тебе покажу. Русские молятся и плачут. А мы молимся и смеемся*.
*Комментарий психологаПротестантизм оптимистичен, православие трагично. Протестанты веселятся, даже когда молятся. Мы грустим, даже когда счастливы.
Галка уже почти смирилась с тем, что в Америке попадешь если не в гей-клуб, то в секту. Нормальных людей в этой стране нет.
– Я не хочу плакать.
– Конечно, все будет хорошо.
Она жалела о том, что не взяла с собой Сему, да и Маркина можно было бы прихватить, им бы понравилось в такой компании. Путешествие клоунов на автомобиле вдоль линии горизонта по направлению к океану…
Машину бросили там, где начинался песок. Кирстен сняла сандалии, футболку и в бюстгальтере и шортах устремилась вперед.
– Сейчас! Сейчас начнется! – кричала она, как глашатай перед началом грандиозного шоу.
Стив с Галей поспешили за ней. Идти быстро не удавалось. Ноги утопали в песке. Но уже пахло водой, ветер обдавал лицо то ли холодным песком, то ли брызгами.
Поднялись в гору, тут-то и обрушился горизонт. К ним, волна за волной, подступал Всемирный потоп, каким его представляла маленькая Галя, слушая бабушкины рассказы.
– И-и-и! – завизжала она, как визжала в детстве, когда вместе со всей детворой вбегала в холодную воду.
Никогда она не видела ничего глубже реки. Днепр страшил своей шириной и необъятностью. «Сколько там людей утонуло!» – причитала бабушка и не пускала внучку купаться. «Я сама не плавала никогда в речке, и ты обойдешься!» Галя бегала с ребятней на мелкий прудик, поросший ряской. В нем можно было только окунуться, ноги промочить да поплескаться. «В пруду живет Хахавай, ухватит тебя за ножку и утащит в глубину, никто не спасет», – предупреждала бабушка. Но про океан-то она ничего не успела сказать, поэтому и страха не чувствовалось. Только восторг.
Океан подвывал в такт ветру. Волны пенились, приходили издалека, нарастали, угрожающе шипели у самых ног. Галка с визгом отскакивала, отбегала в сторону. Обессиленная волна снова уходила вглубь, но не навсегда. Через минуту она возвращалась и рвалась, как злая собака, укусить. Стив что-то кричал. Кирстен бежала вдоль берега, размахивая футболкой. Никого, кроме них, не было вокруг, сколько ни вглядывайся в даль.
– Господи, дай мне сил! Дай мне сил, чтобы поддержать всех, кому я нужна.
Эта мольба вырвалась непроизвольно. Она и сама удивилась, что попросила именно этого. Обычно просят любви, здоровья, спокойствия. Любимого на Рождество. А ей на ум пришло только одно:
– Дай мне силы!
Может, у океана можно позаимствовать только энергию.