Александр Родченко - В Париже. Из писем домой стр 3.

Зачем я его увидел, этот Запад, я его любил больше, не видя его. Снять технику с него, и он останется паршивой кучей, беспомощный и хилый.

…Я не люблю и не верю всему здесь и даже не могу его ненавидеть. Он так похож на старого художника, у которого хорошо сделаны золотые зубы и искусственная нога. Вот он, Париж, которым я не увлекался раньше, но который я уважал.

Странно, что все работают и что все идет хорошо, так, как бы хотелось, чтобы шло у нас. Но где цель этого всего? Что будет дальше? А зачем? И, верно, тогда и правильно: лучше ехать в Китай и там, лежа, грезить неизвестно о чем. Гибель Европы, – нет, она не погибнет. Что она сделала, все пойдет в дело, только нужно все вымыть, вычистить и поставить цель. Не для женщин же все это делается.

Я хожу в шляпе, как идиот, и на меня перестали обращать внимание. Моюсь я здесь без конца, потому что вода в комнате и горячая и холодная.

Сейчас девять часов. Ходил обедать так: паршивый суп, мясо, картофель и пирожное и полбутылки вина; стоит все это 80 коп.

…Завтра весь день работа, ночевать буду в Иньере у Фидлера. Фидлер – это который работал в ИЗО, в архитектурном отделе с Жолтовским, я у него пью с удовольствием чай, Фидлер страдает, что нет самовара. Узнай, сколько будет стоить послать в ящике сюда, а я узнаю, какой будет здесь налог. Мне хочется ему подарить самовар, так как он много помог мне в чертежах.

Певзнер говорил сегодня, что меня хочет видеть Пикассо очень и Эренбург, я сказал, что через несколько дней.

Есть очень маленькие киноаппараты любительские. Видел корреспондентский аппарат, пятиметровый «Септ», но не знаю еще, что стоит. Вообще, французы деньги любят.

Я пишу очень сумбурно, потому что всего не расскажешь и впечатления очень разные.

Спроси Володю, когда думает приехать. Как Брик? Как мать? Сколько весит Мулька? Открыли ли балкон?

Я хочу пойти с тобой в загс и записаться!10 Милая! Сейчас около 12, буду ложиться спать, никто не придет поцеловать, апельсины положил у кровати. Вместо чаю пью воду. Ну, мой котик, спокойной ночи, целую глазки. Не плачь, все поцелуи верну с процентами.

Твой Шмулька.

Милая Мулька!

Получил вчера, придя из мастерской, в 1 ч. ночи, твое письмо. Очень был рад. Я еще ни с кем не познакомился, т. к. еще не налажена работа по выставке.

…Вчера обедал в простом совсем ресторане, впечатления, как в кино, и буфетчик в жилете толстый с засученными рукавами, и публика а-ля апаш. Интересно, что француженки очень мало красятся и не очень шикарно одеваются, многие совсем некрашеные. Это наши, приезжая, перефранцузят…

Никаких синих и фиолетовых пудр нет. Если кто так и пудрится, то это все единицы. Пока, кроме встреченных разных металлических конструкций, на улицах нигде ничего не видел, а этого всюду много интересного. Очень бестолково у нас с выставкой, пишутся без конца телеграммы, Мориц нервничает, за все хватается, пьет фосфор, и дело не двигается с места. Все письма, телеграммы, разговоры. Он за все ответственен и ни за что не отвечает. Без него денег нельзя получить, а он деньги никому не выдает.

Сегодня воскресенье. Еду опять в Аньер дорабатывать чертежи стен и комнат в Гран-Пале.

…Ничего интересного нет, что я одет в эти идиотские костюмы, чувствую я в них себя отвратительно. И вообще, нужно ехать смотреть Америку, а не этот бабий Париж.

Выставку эту самую и смотреть, наверно, нечего; понастроили таких павильонов, что издали и то смотреть противно, а вблизи один ужас. Наша была прямо гениальной. Вообще, в смысле художественного вкуса Париж – провинция в архитектуре. Мосты, лифты, передвижные лестницы – вот это – да, это хорошо.

Целую вас всех.

Анти.

Милая Мулька!

Завтра переезжаю, о чем ты получишь телеграмму. Переезжаю в отель «Стар» – 340 фр. Дешевле и лучше номер.

Насчет авто не бойся, это совсем не страшно, ибо шоферы очень хорошо ездят и могут остановить моментально.

Мебель начали делать, все будет стоить около 20 000 франков, т. е. 2000 рублей, должна получиться интересной. Пока еще никого не видел и больше нигде не был, работали с Поляковым – оборудование комнат в Гран-Пале. Завтра пойду в кино. Очень было полезно работать в мастерской Полякова и Фидлера – много научился от них и их научил.

Осмотр Парижа и прогулки по нему – пока откладываются из-за срочной работы. Когда буду свободнее, осмотрю. В Аньере много живет рабочих, и я с удовольствием пока смотрю на них, как они живут и работают. Для них, действительно, много сделано видимости всяких удобств и независимости, а, главным образом, дешевых удовольствий вроде кафе и ресторанов, и последние организованы очень свободно и удобно для потребностей городского человека. Очень бы хотелось посмотреть поближе их быт. Но это трудно. Конечно, ты права – интересны улицы в движении и вечером при свете. Та реклама, о которой ты думаешь, – вроде Лотрека, – я не знаю, где она. Есть только очень редкие рекламы, то есть плакаты, на которые еще можно смотреть.

Переехал на улицу, кажется, Арка де Триумф, отель «Стар». Сижу и пишу, комната лучше, с камином и часами на камине, которые не ходят, опять биде и трех– или восьмиспальная кровать.

Целую всех. Ваш Анти.

К письму была приложена фотооткрытка с изображением площади Звезды с Триумфальной аркой, снятой с птичьего полета. На открытке Родченко написал:

Вот эта самая Этуаль, или площадь Неизвестного солдата, недалеко от коей проживает в одиночестве твой Родченко, тяготясь в прославленном Западе и не мечтая в него еще раз вернуться.

Анти.

Когда мы пошли под землю станции метрополитена, то я услышал песни, поют хором, я удивился, так как этого никогда не было. Войдя на станцию, я увидел отходящие и приходящие поезда метро, битком набитые мужчинами, веселыми и поющими «Интернационал». Вот тогда я первый раз понял, что я не один в Париже. Что все эти шляпы и обтянутые зады ходят над метрополитеном…

В Париже началось очень недавно требование на все новое, и сейчас выпускают текстиль не только с тем, чему у нас так любят подражать в Москве, – фантазии, – а и геометрические рисунки я видел. Такими же рисунками обклеены все комнаты. Ты скажи на фабрике11 – от трусости они опять плетутся сзади. При всем желании я не могу срочно выслать каталоги, ибо это пока еще не в моих силах, я этих магазинов не видел и не знаю, а одному искать некогда. Улиц я много знаю, но их невероятное количество. Сам езжу на автобусах и даже метрополитене.

Придется и избу-читальню делать12.

Ложусь спать. Целую.

Милая Мулька!

Вчера было – что-то вроде Казино де Пари. Видел знаменитую Мистингет и вагона два голых баб, о чем буду писать особливо. А сегодня был на Чаплине.

Сижу в павильоне, работаю над Гран-Пале. К 24 все должны сделать, а работы уйма. Все комнаты Гран-Пале красятся по моим эскизам.

Не люблю я этих сыров «бри» и «рокфор», а от устриц, которые жрут другие, меня тошнит. Перепробовав все папиросы, остановился на самых простых вроде нашего третьего сорта, это лучше всех. Все французы курят тоже эти… «жон», то есть желтые; стоят 1 франк 70 сантимов, то есть 17 копеек 20 штук, или «блё», то есть синие, 12 копеек. Я привезу попробовать. Сначала и они не нравились, а теперь уже привык – других не курю. Одет я действительно с головы до ног во все новое, кроме часов. Зато в Москве не буду ничего покупать два года.

Милая Маматерь!

Твой сын все бегает по Парижу, удирает от автомобилей. Вчера такое было движение, что у меня к вечеру отупела голова. Недаром во время осады Парижа автомобили спасли Париж. А говорят, что в Лондоне и Нью-Йорке еще в несколько раз больше. Ну, ты не бойся, я ведь не очень суетливый, хожу спокойно. Жду, когда промежуток между авто освободится сажени на четыре-пять. Кроме того, езжу в метро, а там давить нечем… Русские говорят «на метре», или называют «Филипп дуралей» одну площадь вместо «Филипп де Руль». На метре за 35 сантимов езжай куда хошь, и можешь ездить целый день под землей, пока не вылезешь, – все билет действителен.

Целую всех, ваш собачий сын.

В. Ф. Степанова – А. М. Родченко

Мулька, стараюсь писать тебе повеселее. Много дней еще придется писать тебе письма. Напиши, как ты там ходишь и как обедаешь, на каком же ты языке говоришь.

Я начну тебе писать печальное письмо, изорву, а мать смеется – опять, говорит, худо написала и рвешь.

Ужасно скучно, что не с кем поговорить, хоть бы два слова сказать.

Хочется узнать, какое у тебя настроение, но письма идут так долго. Сначала я соглашалась получать только телеграммы, а теперь уже хочу знать все точности. Пока ты пишешь мне, как и я тебе, в пространство, и, наверно, активные письма мы будем иметь только через месяц.