— От этого добра тебе не будет, Риэнн, найти должна другого ты… Я не могу любить тебя…
— Нет! — кинулась она к нему, и ее едва не отбросило от этой широкой мускулистой груди — так широка и мускулиста она была. — С тобой я быть должна — с тобою лишь!
— Зачем ты это говоришь? — он обернулся, и мантия обвилась вокруг его крепкого мускулистого тела. — Ты знаешь, мне свобода дорога…
— О поздно, поздно, мой Тристан! Ребенок будет у меня!…
Он оцепенел, потрясенно взирая на нее.
— О, да, — повторила она. — Ребенок!
Слова эти повисли в соленом воздухе, как переспелые персики. Она смотрела на него, ее огромные темные глаза наполнились слезами, и тут он кинулся к ней, прижал к широкой мужественной груди и осыпал градом горячих поцелуев ее напоминавшие бутоны губы.
— Риэнн! — воскликнул он. — Ведь это все меняет, дорогая! Мой ангел! Свет мой! Жизнь моя!
Без оглядки и до самого конца она отдалась его ласковым, нежным мужским пальцам, справившимся с застежками ее корсажа куда быстрее, чем обычно применяемое Раздевающее Заклятье.
Прислонившись к балюстраде, она позволила ему утолить его желания; она чувствовала, как его руки скользнули ей под юбки и коснулись нежной кремовой кожи ее бедер, и попыталась отогнать от себя мысль, что, наверное, ей надо было сообщить ему о том, что ребенок, которого она носила в своем чреве, мог быть вовсе не его, а его злейшего врага
— Темного Мага Моргана…
— Ей бы стоило рассказать ему, — раздался чей-то голос у Джинни над ухом. — В противном случае, как я подозреваю, впоследствии шума будет куда больше, чем от схода лавины.
Джинни дернулась так стремительно, что уронила книгу себе под ноги, и почувствовала, что багровеет. Ей до сих пор и в голову не приходило, насколько выразительно может звучать заглавие этой серии: «Серия Нежное сердце Дракона, где от страсти вздымаются груди!» — это сообщалось сияющими буквами аккурат над иллюстрацией с полубесчувственной ведьмой, падающей в объятья светловолосого волшебника без рубашки; бархат его брюк был заметно встревожен.
Когда Джинни посмотрела на него, волшебник оторвался от своего занятия и послал ей воздушный поцелуй. Это все ее ужасно смутило, потому что стоящий рядом Драко Малфой был тоже высоким идеально сложенным блондином. Когда она подняла на него взгляд, его глаза вспыхнули, а губы дрогнули в улыбке.
— А, — неприязненно пробормотала она. — Это ты…
Он наклонился и поднял «Брюки, полные огня» — то ли для того, чтобы рассмотреть получше, то ли, чтобы отдать ей — Джинни так и не поняла, она судорожно выхватила книгу у него из рук и затолкала ее под трактат по Астрономии.
— Мне понравилось, — произнес он оскорбительным тоном. — Особенно то место, где она чувствует, как осязаемое доказательство его безудержной страсти прижалось ей к…
— Свинья! — зашипела она на него.
— Ничего подобного, голову даю на отсечение, что это не так. Риэнн вовсе не похожа на тот сорт ведьм, которые общаются со свиньями… ну, или с другими обитателями хлева.
— Если не считать Тристана, да? — раздраженно огрызнулась Джинни.
— Ну что ты, мне Тристан нравится, — он вытащил книгу, перебросил ее из правой руки в левую и выразительно помахал. — Он похож на волшебника с правильным складом ума.
Джинни фыркнула.
— Он бессердечно кинул Риэнн в лапы ее злобного дяди Родриго!
— Однако, — заметил Драко, — он же не знал, что дядюшка мерзавец. Он-то думал, что для нее так будет лучше, не мог же он ей сказать, что бежит от Колдовского Совета.
— Это не было лучшим для нее, — горячилась Джинни, чувствуя, как кровь бросилась ей в лицо, и она краснеет от досады. — Она любила его, и жизнь без него не имела для нее смысла.
— Но это же лучше, чем не иметь жизни вообще, — прохладно заметил Драко. — И куда лучше, чем если бы к твоей душе присосались всякие приспешники дьявола.
— Да что ты об этом знаешь, Драко Малфой?
— Слушай, Уизли…
— И вообще — сколько ты стоял и читал у меня за плечом?
— Я…
Их прервал резкий голос:
— Мисс Уизли! Мистер Малфой! Что за шум? — ядовито поинтересовалась мадам Пинс. — Поверить не могу, что вы нарушаете тишину у меня в библиотеке!
Джинни покраснела:
— Прошу прощения, мадам Пинс…
— Видимо, причина был весьма серьезна, если вы так громко кричали.
— Это была просто приватная дискуссия, — невинно округлил глаза Драко, но мадам Пинс была непоколебима.
— Продолжайте ваши любовные перебранки в другом месте.
— Любовная перебранка? — задохнулась от возмущения Джинни.
— Да, мисс Уизли?… — вскинула глаза мадам Пинс.
— Это не было любовной перебранкой! — решительно запротестовала Джинни. — В ней не было ни капли любви!
Мадам Пинс покачала головой. Драко веселился.
— Да мне он даже не нравится, — махнула Джинни рукой в его сторону.
— Меня это не интересует, — отрезала мадам Пинс. — Десять очков с Гриффиндора, десять очков со Слизерина, — она бросила взгляд на Драко. — А еще староста, — и она, укоризненно фыркнув, пошла прочь.
— Блез будет разочарована, — ядовито заметила Джинни, поворачиваясь к Драко, но тот уже подходил к дверям из библиотеки. С досадой и разочарованием она смотрела ему вслед, и лишь мгновение спустя до нее дошло, что «Брюки, полные огня» он унес с собой…
* * *
Войдя в небольшую комнату, где проходило тестирование на ЖАБА по Защите от темных искусств, Драко очень удивился, застав там Гермиону. Она сидела за столом, углубившись в рунический алфавит, собранные в пучок волосы были заколоты пером.
Поскольку эти занятия посещало только семь человек (Гарри, Гермиона, Элиза Миджен, Терри Бут, Невилл Лонгботтом, Падма Патил и сам Драко), то они все вместе просто усаживались вокруг старого деревянного стола, беседуя и консультируясь с профессором Люпиным как со старым другом.
Скользнув на стул рядом с Гермионой, он тихонько шепнул:
— Поверить не могу, что ты прогуляла собрание старост.
Она не взглянула на него, но начала краснеть:
— Я знаю. Я забыла.
— Ты забыла? Как ты могла об этом забыть? В этом же весь смысл твоей жизни!
— Я просто забыла.
— Я волновался за тебя.
Теперь она подняла на него взгляд:
— Волновался? А что такое могло со мной случиться?
Ее темные глаза переполнялись любопытством. Какое-то мгновение он засомневался, сможет ли он объяснить это туманное, необъяснимое, беспричинное и страшное предчувствие. Возможно, она ощутила это или же увидела в его глазах, а может, увидела в них еще что-то — она снова заговорила, быстро и взволнованно:
— Почему ты так на меня смотришь?
— Потому что ты говоришь на латыни.
— Как и все учителя.
— Знаю.
Драко откинулся на спинку и закинул ноги на стол, глядя, как Гермиона едва удерживается от желания сказать ему, что так делать нельзя, хотя, признаться, сам он в этом проблемы не видел: у него были просто отличные ботинки из темно-коричневой кожи, такие мягкие, что на них можно было спать.
Гермиона никогда не ценила подобных тонкостей…
— Гермиона, что бы ты сказала, скажи я тебе «Venio»?
— Я бы спросила, не хотел бы ты, чтобы я привела в порядок запасную спальню?
— Что?
Гермиона улыбнулась:
— Это значит «я приду» или же «я иду» — причем в смысле, что это случится в ближайшее время.
— А, — Драко пристально изучал носы своих ботинок, — и это все?
— Все.
— Как впечатляюще…
Гермиона удивленно приподняла брови:
— И зачем это тебе?
— Да так, не за чем… — отмахнулся Драко.
— Да ладно, расскажи…
— Не раньше, чем ты расскажешь мне, почему прогуляла собрание.
— Рон здорово злился? — виновато поинтересовалась Гермиона.
— Злился? Да нет, честно говоря, не очень. Сердился и беспокоился — это да… — Драко пожал плечами. — Мне кажется, в последнее время Уизли вообще стал каким-то странным…
Гермиона положила книжку на стол:
— Ага. Я понимаю, о чем ты. Иногда мне кажется, что…
— Что?
— Что он встречается с девушкой.
— Я полагаю, только если закроет глаза и как следует сосредоточится.
Гермиона рассердилась:
— Я, конечно, понимаю, что ты так думаешь, но ведь Рон…
— И что же Рон? — поинтересовался голос у них за спиной.
Драко поднял глаза, уже понимая, кому он принадлежит: если бы его внимание не было бы приковано к Гермионе, он бы услышал, как Гарри вошел в комнату и теперь стоял, глядя на Гермиону, и между ними сразу же повисла какая-то странная напряженность и недоговоренность. Драко теперь знал, что именно поэтому Гарри отталкивает от себя Гермиону, и подозревал, что она отталкивает его от себя в ответ. Постороннему человеку заметить это было сложно.